Лихорадочно заработала мысль: "Как быть? Какое решение принять?" Знал одно: во что бы то ни стало надо остановить эту лавину.
Постепенно созрел план. Вызвал Месароша.
- Андраш! Тряхни-ка, дружище, стариной. Возьми всех пулеметчиков эскадрона, кроме расчета Сабо, и выезжай вправо, вон к тому карагачу. Выбери там позицию поудобнее и бей вовсю по голове колонны. Не дай в степь уйти. Сигнал к открытию огня - три гранатных взрыва.
Своего адъютанта Ивана Агаркова послал навстречу Валлаху.
- Пусть тремя эскадронами перехватит дорогу.
Танкушичу приказал расположить спешенный эскадрон по границе зарослей, правее моего наблюдательного пункта. Пулеметный расчет Сабо оставил при себе.
Как только посыльный доложил, что Валлах выходит на указанный рубеж, я махнул рукой. Загремели подряд три гранаты. Раздался винтовочный залп пограничников. Резво застрекотал "льюис" Сабо. Его дружно поддержала группа Месароша.
Будто натолкнувшись на невидимую стену, наемники-афганцы остановились. Арбы, продолжавшие двигаться, врезались в строй конников, нарушили его.
Красноармейцы били по свите и конвою, а афганцев почти не задевали. Я встревожился. В бинокль было хорошо видно, как офицер, гарцевавший на высоком вороном жеребце, разворачивал конников для броска в нашу сторону.
- Товарищ Сабо, бей по афганцам!
Меткой очередью венгр сразил командира наемников. Другие тоже перенесли огонь на голову колонны. Видно было, как падали вражеские всадники, вздыбливались и опрокидывались лошади. Охрана обоза бросилась прочь от дороги. Многие арбакеши, оставив повозки, улепетывали вслед за сарбазами. Очень скоро на дороге остались только трупы людей и животных, перевернутые арбы, груды разной клади. Разноцветная орда поторопилась укрыться за невысокими холмами. Видимо ожидая нашей атаки, они выставили пулеметы. Но атаки не последовало. Тогда афганские конники сами пошли на нас.
Я намеревался приказать Танкушичу, чтобы он отвел своих людей поглубже в заросли тугаев. Туда противник вряд ли рискнет сунуться. А если и полезет, то окажется в невыгодном положении.
Но афганцы вдруг быстро перестроили фронт влево. Они, несомненно, обнаружили главные наши силы.
- Оставаться на своих позициях и поддержать Валлаха огнем! - крикнул я Танкушичу.
Валлах своевременно выслал на правый фланг пулеметчиков. Вместе с группой Месароша они встретили вражеских конников плотным перекрестным огнем. А когда еще и с нашей стороны загремели залпы, наступательный порыв наемников заметно угас. Валлах перешел в контратаку. Началась отчаянная рубка. Пыль окутала поле боя. Чтобы не поразить своих, я распорядился прекратить стрельбу и помочь Валлаху ударом с фланга. Танкушич только того и ждал.
Появление свежего эскадрона решило исход схватки. Афганцы были прижаты к реке. Чувствуя, что мы не дадим им переправиться через Зеравшан, они решили проскочить на восток по узкому проходу вдоль реки.
Наблюдая за полем боя в бинокль, я заметил вдали большую группу всадников. Позади них на холмике развевалось зеленое знамя. Возможно, это была свита эмира. Однако пылевая завеса мешала рассмотреть их одеяния. Неожиданно всадники шарахнулись в разные стороны - спугнула начавшая рваться шрапнель. Это с перегона Кизил-Тепе - Малик ударил наш бронепоезд.
Я поскакал к Валлаху. Надо было собрать отряд в кулак. Ведь главные силы Алимхана еще не вступили в бой. Где-то в долине Зеравшана с ним был полк "богатырей".
Мои опасения оправдались. Не успели растаять звуки трубы, игравшей общий сбор, как из долины выкатилась лава эмирской гвардии. Размахивая над головой клинком вправо и влево, я карьером помчался туда, где виднелся знак Валлаха. Следовавший за мной Ковач отрепетовал на трубе сигнал "строй фронт". Эскадроны развернулись навстречу неприятелю. По нему били выдвинутые вперед пулеметы.
Полосатые всадники шли рысью, как на параде. Впереди гарцевал седобородый великан в красном парчовом халате. В его руке сверкал кривой клинок. Не менее красочно выглядели и другие офицеры. Их разноцветные чалмы, яркие халаты, богатое блестящее снаряжение резко выделялись на фоне более скромного убранства рядовых сарбазов.
- Да... красавцы! - заметил Танкушич. - И сила, видать, есть. А вот дух какой - это мы посмотрим...
От противника нас отделяют уже не более двухсот саженей. Подаю знак трубачу. Звучит сигнал "карьер". Махнув клинком в сторону врага, пришпориваю лошадь. Чувствую, как позади загудела под копытами земля.
Кто-то сразил пулей седобородого конника. Лава "богатырей" остановилась. Несколько офицеров и сарбазов бросились к убитому. В этот момент наши эскадроны и налетели на эмирских гвардейцев. В воздухе засвистели шашки, послышались глухие удары, вопли, ругань, ржание лошадей. Строй "богатырей" сломался, попятился. Затем они показали хвосты. Валлах и Габор погнали противника. Кавалеристы-пограничники схватились с вновь появившимися на фланге афганцами. Мадьярский дивизион помог пулеметным огнем и снова рассеял наемников.
Я остановил увлекшихся погоней. Враг располагал еще большой силой. Нам нельзя было об этом забывать и распыляться. Подразделения вернулись и заняли более выгодные, чем были раньше, позиции.
Приведя себя в порядок, "полк богатырей" пошел в новую атаку. На этот раз их было куда меньше, да и наступали они уже не с прежней уверенностью. Стоило нашим пулеметчикам свалить нескольких офицеров, как гвардейцы повернули назад. Мы опять преследовали их до тугаев..
Танкушич прочесал близлежащие кустарники. Пограничники выловили десятка два сарбазов, подобрали трофеи. Вблизи дороги обнаружили ковровые мешки и узлы. Кое-где валялись упавшие с арб кожаные и деревянные сундуки. Некоторые из них были разодраны и разбиты, и мы увидели ярко блестевшие на солнце золотые слитки и монеты, искрящиеся драгоценные камни.
Я распорядился собрать оружие и ценности в одно место и на охрану их выделил взвод с пулеметом: чем черт не шутит - еще вздумают бухарцы отбить сокровища эмира. Трубачу приказал играть "аппель". Со всех сторон потекли к своим флаг-знакам кавалеристы и начали выстраиваться в линию колонн.
Ко мне подъехал Габор и стал горячо убеждать, что сарбазов надо преследовать. Я возразил:
- Нет у нас сил для этого. Хорошо и то, что мы их не пропустили. Все же это лучшие части эмира, и с ними надо держать ухо востро.
- Какое ухо? - не понял Габор.
Комиссар Рудольф Сабо стал по-венгерски разъяснять смысл этого выражения и сразу вдруг как бы осекся.
- Смотрите!
К нам несся конник. Это был Габриш.
- Что стряслось?
- Эмир удрал!
Я попросил бойца доложить подробнее.
- Мы захватили сарбаза. Он сказал, что Сеид Алимхан с конвоем уже за железной дорогой.
- Где пленный?
- В эскадроне. Он тяжело ранен.
- Передайте Танкушичу, пусть отправит "языка" в Кизил-Тепе, а сам с подразделением следует за нами.
4
Наши жаркие схватки с отходящей вражеской колонной были лишь маленькими эпизодами большого сражения, развернувшегося к юго-востоку от Гиждувана. Еще утром я получил сведения, что западнее нас с ходу вступил в бой прибывший из Ташкента эскадрон курсантов. Вскоре туда же подошли головные подразделения отряда П. И. Сокольского. В 7 часов утра они взяли кишлак Ирзиван.
Сокольский, на которого было возложено общее руководство операцией по захвату Алимхана, одобрил наши действия. Он сообщил, что к Кизил-Тепе уже подходит сводный курсантский и 6-й стрелковый полки, и требовал от нас не выпускать войска Алимхана из Зеравшанской долины.
Мы двигались в предбоевом порядке. Далеко вперед и на фланги ушли боевые разъезды. Все уже изрядно утомились, мучила жажда, но никто не сетовал на трудности.
На горизонте показалась конная группа. Присмотрелись - опять афганцы. Решили атаковать их с ходу. Выслал на фланги пулеметы, начал строить фронт. Но противник, увидев наши приготовления, свернулся в походную колонну и галопом поскакал на юг.
- Ничего не понимаю, - развел руками Валлах. - То на пулеметы лезли, как одержимые, а теперь уклоняются.
- Не соврал, видимо, пленный, - вслух подумал я. - Пожалуй, и впрямь удрал от нас эмир. Если это так, то зачем активничать его воинству? Оно будет теперь только сдерживать нас.
Рудольф Сабо заволновался, горячо воскликнул:
- Надо спешить! Кони встанут - пешком пойдем!..
Перестроились в линию колонн и понеслись переменным аллюром. Афганцы держались поближе к речной долине. Нас это устраивало: легче было отрезать их от железной дороги.
Солнце повернуло к закату, но припекало еще довольно чувствительно. Людей разморило, клонило в дрему.
Кто-то заметил два бронепоезда (настоящих, не хлопковых). Они катили со станции Кизил-Тепе. Из труб валил густой черный дым.
- Набирают скорость, - заметил комиссар. - Особенно первый. Смотрите, насколько оторвался от второго.
Грохнул артиллерийский выстрел. Снаряд пролетел над нами и разорвался далеко позади. Там, где он упал, не было ничего подозрительного.
- Хлопцы, да ведь, никак, с бронепоезда метят в нас! - первым сообразил Пархоменко.
Новый разрыв снаряда подтвердил эту догадку. Он взметнул столб земли уже перед нами.
Мы решили броском выйти из-под огня. Направились в недалекий лесок. Вокруг часто лопались гранаты.
- Трубач, знаменщик, за мной!
Не оглядываясь, я поскакал к тому бронепоезду, что бил из шестидюймовки. Навстречу ударили пулеметы. Рывком осадил лошадь, кулем свалился на песок. Человек двадцать бойцов, следовавших сзади, сделали то же самое.
- Знамя кверху! Ковач, играй "отбой"!
Янош Ковач торопливо прочищал забитый песком мундштук. Наконец затрубил. Красноармеец со знаменем встал во весь рост и замахал красным полотнищем. Пушки умолкли. Объяснение с артиллеристами было бурным. Оказалось, когда бронепоезда стояли в Кизил-Тепе, через железную дорогу проскочила какая-то конная группа. Ее заметили слишком поздно. Тогда решили накрыть тех, кто наверняка последует за головным подразделением. И вот наблюдатели сообщили, что к полотну "валом валит кавалерия противника".
Так очутились мы под ударом своих же орудий.
Уладив конфликт, я со знаменщиком и трубачом отправился на паровозе на станцию Малик. Отряд в конном строю двинулся туда же.
На место прибыли под вечер. Я по прямому проводу доложил Д. Е. Коновалову о происшествии. Он разрешил нам пока отдыхать.
- Алимхана преследует другой отряд, - сказал Дмитрий Ефимович. - А что вам дальше делать, объяснит Крыжин. Он скоро к вам прибудет.
Начальник штаба явился, когда уже стемнело. Возле станционного садика горели костры. Там расположились бойцы эскадрона Танкушича. "На огонек" собрались друзья из других подразделений.
- Пойдем и мы к ним, - предложил мне Крыжин.
Увидев нас, Танкушич хотел было подать команду, но Крыжин жестом остановил его:
- Отдыхайте, беседуйте...
Комиссар втиснулся в круг красноармейцев, а я присел с Крыжиным на край сухого арыка. Сергей Викторович пристально взглянул на меня и, как бы подводя итог каким-то мыслям, сказал:
- В общем, промашку мы дали. Понадеялись, что эмир будет следовать вместе со своими гвардейцами. А он их бросил. Переждал, пока наши бронепоезда ушли в Кизил-Тепе, и перемахнул через путь. Красноармейский разъезд, заметивший беглецов, пытался гнаться за ними. Но подвели уставшие кони...
К нам подошел Валлах. Он слышал, о чем говорил Крыжин.
- Так почему же нас здесь задержали? - возмутился он. - Почему не бросили по горячему следу?
- Не кипятись, - успокоил его Крыжин. - Вы тоже помотались немало. На таких лошадях разве догонишь? Преградить путь эмиру командующий фронтом приказал частям Первой Туркестанской кавалерийской дивизии, которая освободила район Китаб - Гузар - Шахрисябз. Вам же предстоит вернуться в Катта-Курган. Попутно очистите от разбежавшихся сарбазов полосу между Зеравшаном и железной дорогой.
- А Старая Бухара? - поинтересовался Пал Валлах.
- Как! Вы еще ничего не знаете?
Крыжин встал и громко, чтобы слышали все, объявил:
- Товарищи, Красная Армия и революционные войска восставшего народа сегодня полностью овладели столицей ханства - Старой Бухарой!
На какое-то мгновение установилась мертвая тишина. Потом она взорвалась дружным "ура". Со всех сторон к кострам устремились бойцы, чтобы узнать причину ликования. Возник импровизированный митинг. Крыжин кратко информировал о положении на фронте, о героизме частей, взявших штурмом Старую Бухару и освободивших ряд других городов, поздравил всех с победой бухарской народной революции.
Допоздна возбужденные красноармейцы обсуждали важное известие. Наконец костер постепенно угас. Из-за гребня Зерабулакских высот выкатился диск луны. Люди разбрелись по облюбованным для ночлега местам.
Бивак затих. Только дневальные и часовые, борясь со сном, чутко прислушивались к шорохам ночи.
Наутро отряд выступил в Катта-Курган.
В украинских степях
1
10 сентября 1920 года М. В. Фрунзе подписал свой последний приказ и стал готовиться к отъезду. Он получил назначение на должность командующего Южным фронтом. Вместе с ним убывала и наша Отдельная интернациональная кавалерийская бригада. Спустя два дня она погрузилась в железнодорожные составы и покинула Катта-Курган.
Потянулись однообразные эшелонные будни. Мимо нас замелькали города, кишлаки, полустанки. Проехали Самарканд, Ташкент... После цветущих оазисов Узбекистана перед нами открылись необозримые пустыни. Под скрип ветхих вагонов, перестук колес на избитых стыках бойцы грустили по оставленным родным и близким, вспоминали недавние бои и походы, заглядывали в будущее. Хотелось верить, что с разгромом черного барона Врангеля наступит наконец долгожданный мир.
На станции Аральское Море задержались дольше обычного: пополнялись топливом.
Я прошел к паровозу, который стоял рядом с огромным пакгаузом. В нос ударил резкий запах тухлятины. Чертыхаясь, бойцы дробили лопатами плотные пласты вяленой рыбы, набивали ею тачки, носилки, мешки.
- Какое добро загубили, - возмущался Габриш. - Народ голодает, а тут горы леща гниют. Расстреливать за это надо!
- Ишь прыткий какой! - возразил горячему венгру кладовщик. - Для людей и берегли. В Россию собирались отправить. Да война кругом. Дороги, мосты порушены. Вот и пролежала, пока не испортилась.
Крыши-то худые, чинить нечем. Грузите уж, а то скоро и в топку паровозную не сгодится.
О таком использовании пропавшей рыбы я слышал. Но самому видеть, как она горит, не приходилось. Вскарабкался в будку машиниста.
- А, начальник! - встретил тот. - С чем пожаловали?
- Посмотреть хочу, чем вы тут жеребца своего кормите.
- Это можно. Как раз этим сейчас и занимаемся. Генеральная чистка была...
Откуда-то вывернулся с охапкой сухих поленьев чумазый парень. Сложил их под котлом. Потом облил чем-то черным.
- Нефть?
- Масло хлопковое. Порченое...
Затрещали дрова, взялись жаром, и тогда в топку полетело слежавшееся рыбье гнилье.
Прикрыв тяжелую дверцу, кочегар прислушался.
- Эк, гудит как! Антрацит, да и только...
Аральского "антрацита" хватило до Оренбурга. Здесь удалось запастись старыми шпалами. В дальнейшем жечь стали все, что попадалось под руку, - старые сараи, заборы, погрузочные помосты, отжившие свой век деревья. Поиски и заготовки топлива иной раз занимали больше времени, чем сама езда.
В Самаре узнали, что с 22 по 25 сентября в Москве проходила IX партконференция. Жадно читали доклад В. И. Ленина. Понимали: с Польшей скоро договоримся. Значит, останется один враг - Врангель. Добить его звали агитплакаты, расклеенные на всех станциях.
Кужело высказал предположение, что нас, имеющих опыт борьбы с басмачеством, могут использовать против отрядов Махно. А раз так, надо подготовить к этому красноармейцев.
В политотделе отыскалась брошюра о махновщине. Эрнест Францевич поручил комиссару нашего полка Рудольфу Сабо пройти с этой книжицей по теплушкам, почитать бойцам и командирам, побеседовать с ними:
- Знать врага и его повадки очень важно...
Полтора месяца находились мы в дороге. Наконец 25 октября прибыли на станцию Синельниково. На перроне пустынно. Видать, холод всех загнал в вокзал. Лишь двое в ярко-красных фуражках идут навстречу. Это военный комендант железнодорожного узла и его помощник.
Я представляюсь:
- Начальник эшелона...
Старший из подошедших равнодушно роняет:
- Вам выгрузка, примите пакет.
Спешу в штабной вагон. Там все уже на ногах. Вручаю конверт командиру бригады. Пока он читает, я жестами показываю остальным: пути конец. Все довольны, что кончилась опостылевшая вагонная жизнь.
Хмурой, неприветливой погодой встретила нас Украина. Зло дул северный ветер. Он то нагонял снежные тучи, и тогда мокрые хлопья ложились на черную грязь, то разгонял их, и тогда проглядывало скупое на тепло осеннее солнце. К вечеру земля покрылась коркой льда.
Синельниково было забито войсками. Местные жители, многое повидавшие за последние годы, не обращали на нас внимания. Случалось, правда, что иной любознательный дед, заслышав незнакомый говор, спросит:
- З яких мест будете?
Кто-нибудь из охотников поговорить выпятит колесом грудь, отрапортует:
- Хатырчинской губернии, Гиждуванского уезда, Маликской волости, кишлака Янги-Базар!
Почешет старина затылок и пойдет восвояси, бормоча под нос, что вот принесло чертяк яких-то, и бис их знае откуда.
Еще в Харькове мы узнали неожиданную весть: Нестор Махно обратился к Советскому правительству с предложением сотрудничать в войне против белогвардейцев. Социально-политические причины, заставившие его перейти на сторону Красной Армии, В. И. Ленин объяснял тогда тем, что люди, группировавшиеся около Махно, уже испытали на себе режим Врангеля и то, что он им может дать, их не удовлетворило. "Здесь, - писал Владимир Ильич, - получилась такая же картина, как с Деникиным и Колчаком: как только они затронули интересы кулаков и крестьянства вообще, последние переходили на нашу сторону".
Центром махновщины было Гуляй-Поле, расположенное верстах в ста двадцати южнее Синельниково. Но "союзники" шныряли везде, держались развязно, хамили. Правда, до стычек дело пока не доходило.
Тылы 4-й армии, куда влилась наша бригада, располагались в районе Александровска (ныне Запорожье). Мне вскоре пришлось туда поехать: надо было раздобыть подковы с шипами. Наши, туркестанские, не годились для обледеневших дорог.
Попусту пробегав по различным учреждениям, я забрел в штабную столовую перекусить. В ней было полным полно народу. Кое-как отыскал стол, за которым сидело всего трое: два рослых, прямо репинских, запорожца и невзрачный пожилой мужчина. Бросились в глаза его длинные каштановые волосы. Выбиваясь из-под серой каракулевой папахи, они свисали до самых плеч.