Вагнер решил обратиться к Людвигу Шнорру с просьбой взять на себя партию Тристана в постановке Мюнхенского королевского придворного и национального театра. Кроме того, он пригласил приехать в Мюнхен Ганса Гвидо фон Бюлова, ставшего к тому времени одним из лучших дирижеров Германии. (Вскоре Бюлов получил должность придворного капельмейстера.) С ним Вагнера связывала многолетняя дружба (они были знакомы с 1846 года). Забегая вперед, скажем, что отношения двух друзей ко времени описываемых событий сильно осложнились взаимным чувством Вагнера к жене Ганса Козиме, дочери Листа. И конечно же, со стороны Вагнера приглашение в Мюнхен этой супружеской четы последовало не только ради искусства, но и с задней мыслью, что Бюлов приедет вместе с супругой… Во всяком случае, рождение третьего ребенка Козимы - дочери Изольды - произойдет 10 апреля 1865 года. Этот ребенок долгое время будет носить фамилию фон Бюлов. Но на самом деле Изольда (1865–1919) - это первый ребенок Вагнера. Значит, именно в середине лета 1864 года Козима и Рихард перешли грань платонических отношений. Но обо всем по порядку.
С приездом четы фон Бюлов Вагнер всецело отдается подготовке "Тристана" к долгожданному сценическому воплощению. Чтобы поторопить Шнорра с принятием судьбоносного решения, 29 августа 1864 года композитор написал певцу очередное письмо: "Дорогой друг! Время уходит, и мне очень хотелось бы знать что-либо определенное. Не можете ли в точности указать, какие месяцы будущего года Вы будете свободны?.. Юный король стареется вдохнуть в меня бодрость. Он полон энтузиазма и непреклонной воли. Он делает экономию на всем, отказался от построек, начатых его отцом, um. д., чтобы иметь возможность самым щедрым образом тратить средства на осуществление моих художественных замыслов. (Курсив мой. Следует вспомнить это утверждение, когда мы будем разбирать проблему "катастрофических трат" короля на Вагнера. - М. З.) И когда я вижу его дивную настойчивость, я невольно спрашиваю себя каждый раз: откуда же взять необходимые артистические силы? При этом меня охватывает сомнение, что лучше: напрячь ли средства, чтобы сотворить нечто необычайное, эпизодическое, или же задаться целью установить нечто организованное, нечто постоянное. При такой воле, как воля моего благородного короля, этого олицетворенного гения всех моих мечтаний, воле исключительной, верной, полной вдохновения, я совершенно теряю способность учесть все открытые предо мною возможности. Король очень любит Вас и желает только одного: иметь Вас здесь всегда. Он хотел бы, чтобы, кроме "Тристана", были поставлены в образцовом исполнении и "Тангейзер" и "Лоэнгрин"…"
В свою очередь, находясь в Хоэншвангау, Людвиг 8 октября 1864 года писал Вагнеру, только что переехавшему из Пеллета в Мюнхен в дом на Бриннерштрассе, 21 (Briennerstrasse): "Мысль о Вас облегчает мне бремя моих королевских обязанностей. До тех пор, пока Вы живете, жизнь моя будет прекрасной и полной счастья. О, любимый мною человек, как я радуюсь приближению того времени, когда мой дорогой друг посвятит меня в тайны и чудеса своего искусства, которые меня укрепят и воистину освятят! У меня есть намерение отучить мюнхенскую публику от фривольных пьес, очистить ее вкус и подготовить ее к чудесам Ваших творений посредством исполнения в придворном театре значительных и серьезных вещей Шекспира, Кальдерона, Моцарта, Глюка, Вебера. Все должно проникнуться истинным значением искусства!"
Вообще, 1864 год в жизни и Людвига, и Вагнера можно смело назвать одним из наиболее счастливых. Людвиг полон сил и смелых планов, его кумир готов вместе с ним осуществлять его великую миссию. Это было время, "когда король еще любил смеяться", и своеобразным символом такого безоблачного счастья стал специальный приезд 2 октября Людвига II из Хоэншвангау в Мюнхен на традиционный ежегодный Октоберфест. Пиво лилось рекой, звучали заздравные тосты, король беззаботно веселился среди своего народа…
Для Вагнера 1864 год стал временем такого же духовного подъема, необычайной веры в собственные силы и правоту своих идей.
Людвиг и Вагнер задумали грандиозный проект - построить в Мюнхене вагнеровский театр, Bühnenfestspielhaus, который позволит осуществлять постановки его музыкальных драм именно так, как задумал композитор, и одновременно будет служить символом величия истинного искусства. Забегая вперед, скажем, что плану постройки вагнеровского театра дано было осуществиться значительно позднее и не в Мюнхене, а в Байройте. Ныне можно увидеть лишь макет мюнхенского театра в Музее короля Людвига II в замке Херренкимзее (Herrenchiemsee).
На Рождество 1865 года Людвиг, как всегда, уехал в Хоэншвангау и 5 января написал оттуда Вагнеру: ".. Семпер [имеется в виду архитектор и теоретик искусства Готфрид Земпер (Semper; 1803–1879); будущий создатель байройтского Фестшпильхауса; Вагнер познакомился с ним в Лондоне в 1855 году; аудиенция у короля и обсуждение плана постройки нового театра прошла 29 декабря 1864 года. - М.З.) разрабатывает план нашего Святилища, идет подготовление актеров. Скоро Брюнгильда будет спасена бесстрашным героем. О, все, все в движении! То, о чем я грезил, чего желал, на что надеялся, скоро осуществится! Небо спускается для нас на землю… О, день, в который воздвигнется перед нами театр, о котором мы мечтаем! О, момент радости, когда наши создания предстанут в совершенном исполнении! Мы победим, сказали Вы в Вашем последнем дорогом письме. И я, в свою очередь, восклицаю с таким же восторгом: мы победим! Мы не напрасно жили!.. Преданный Вам до конца жизни Людвиг".
Комментарии излишни. Кроме того, интересно отметить, что сам Вагнер и его ближайшие друзья уже называли Людвига II не иначе как Парцифаль ("по-эшенбаховски"): ведь именно Парцифаль - владыка царства Грааля, царства, с которым ассоциировал себя "кружок посвященных" при дворе Людвига II. Вагнер вынашивал план написания своей музыкальной драмы с апреля 1857 года; Людвиг воскресил в композиторе желание воплотить его; как раз в 1865 году Вагнер по совету Людвига набросал в общих чертах поэму "Парцифаль", пока еще называя своего героя также "по-эшенбаховски". (Надо сказать, что вплоть до 1877 года Вагнер действительно вслед за Вольфрамом фон Эшенбахом называл своего героя Парцифалем: и когда впервые обратился к этому сюжету в 1857 году, и когда писал первый вариант поэмы по просьбе Людвига II в 1865 году. Известна точная дата "переименования" Вагнером Парцифаля в Парсифаля:
13 февраля 1877 года. Сам композитор так разъясняет причины этого решения: "Его имя арабское. "Parsi" означает "чистый", "fal" - "безрассудный"". Другими словами, "святой простец".
Таким образом, именно Вагнер положил начало новой "филологической" традиции написания и произношения имени этого средневекового героя.)
Например, вот что пишет Вагнер Людвигу Шнорру и его супруге (будущей исполнительнице роли Изольды в "Тристане") 4 июня 1865 года, одновременно со своим письмом пересылая им письмо Людвига II: "Он (король. - М. З.) заботится о вас больше, чем я. С добрым утром, мои милые, благородные львы! Хотите еще раз огласить пустыню нашим ревом? В конце концов, мы будем единственными слушателями. Ведь и Парцифаль это тоже только часть нашего "мы". С сердечным приветом. Ваш Р. В. Письмо Парцифаля - подарок, достойный вас. Примите же его: он ваш".
В эту пору всеобщего душевного подъема никто не мог и представить себе, что крах всем надеждам уже не за горами…
Картина 3
Изгнание из рая
Чем выше взлет, тем глубже падение, тем болезненнее разочарования. В адрес Людвига уже начали поступать первые обвинения со стороны баварского правительства в нерациональном использовании средств. Когда стало понятно, что отношения с Вагнером носят очень серьезный и далеко не мимолетный характер, в Мюнхене началась настоящая антивагнеровская кампания. Мюнхенцы не могли простить Вагнеру того, что он иностранец (Вагнер родился в Лейпциге, в Саксонии; для баварца - иностранец), что он запятнал себя революционным бунтом (разбираться, что на самом деле привело композитора на баррикады и каковы были для него эти "баррикады" в действительности, естественно, никто не стал), что он разоряет казну Баварии. Доходили до совершенно абсурдных обвинений в том, что композитор проповедует королю безбрачие, что он - посланник масонской ложи, что в интересах Пруссии он хочет обратить баварцев в протестантство! Личная жизнь Вагнера также не была оставлена в стороне: газеты на все лады обсуждали новость, что Вагнер является любовником Козимы, жены своего друга Ганса фон Бюлова, - простой читатель любит "желтую прессу"!
Почему же такую волну ненависти вызвал всего лишь композитор, обвиненный чуть ли не в узурпации королевской власти? Во имя каких целей король делает такие траты - и только на него одного? Хотя если разобраться, то траты на Вагнера были далеко не такими "катастрофическими", как их пытались представить противники Людвига II и Вагнера.
Итак, давайте же разбираться. Во-первых, Людвиг назначил композитору пенсию в размере 15 000 марок (которая, естественно, выплачивалась далеко не регулярно) и погасил его долги, о чем мы уже говорили выше. Во-вторых, несколько позднее были выделены средства на приобретение Вагнером виллы "Ванфрид" в Байройте, о чем мы еще будем говорить, и запланирована так и несостоявшаяся постройка театра в Мюнхене. Кстати, и байройтский Фестшпильхаус был возведен не без участия короля, выдавшего на проект авансом кредит в размере 300 000 марок (100 000 талеров, или около 2 500 000 евро) из собственных средств, не трогая казну (этот долг семейство Вагнер и его потомки выплатили со временем полностью). Скрупулезно подсчитано, что всего за 19 лет, прошедших с момента личного знакомства и до смерти Вагнера, Людвиг II истратил на его нужды 562 914 марок (4 503 312 евро). Но для бюджета государства это не те суммы, из-за которых следовало бы впадать в панику! Значительные - да, но не разоряющие страну. Для сравнения годовой бюджет Баварии составлял тогда примерно 241 500 000 марок, из которых на содержание королевского двора отводилось 5 000 000 марок (около 40 000 000 евро). Стало быть, "вагнеровские расходы" за 19 лет - это немногим более 7]0 части годового содержания королевского двора!
Кстати, если предположить, что травли композитора бы не было, и Вагнер остался жить в Мюнхене (на горе жителей Байройта, бюджет которого ныне очень сильно выигрывает за счет того, что вагнеровский театр расположен именно здесь), вполне возможно, что умиротворенный король ограничился указанными выше тратами, не пожелав строить свои "сказочные" замки, на которые впоследствии действительно были израсходованы весьма значительные суммы. Такое предположение позволяет сделать хотя бы отрывок из процитированного выше письма Вагнера Шнорру, где он упоминает об отказе Людвига от любых построек в целях экономии средств ради осуществления художественных замыслов композитора. Во всяком случае, расходы на Вагнера и на постройку замков явно не сопоставимы.
На самом деле причина внезапной ненависти к Вагнеру со стороны баварского правительства (в первую очередь именно правительства, инспирировавшего в дальнейшем недовольство и среди населения) проста и банальна. Зависть - страшное чувство. И именно оно - основа всех бед и Людвига II, и Вагнера. К трону был приближен человек, социальное положение которого "не соответствовало занимаемой должности". А вдруг он еще и влияние при дворе приобрел? Вместо послушной марионетки царедворцев король стал послушной марионеткой какого-то композитора. Все! Этого вполне достаточно, чтобы вызвать у тех, кто "остался за бортом", бурю "справедливого" гнева. В газетах была развернута такая травля Вагнера, что король просто не мог остаться в стороне и делать вид, что не замечает происходящего. Ему нужно было как-то реагировать. А обстановка все накалялась. Вагнер интуитивно чувствовал, что Людвигу II придется в конце концов уступить. Все-таки романтическая сказка оказалась всего лишь недолгим сном!
В разгар газетной травли Вагнер написал 20 февраля 1865 года очень показательное письмо Элизе Вилле:
"Два слова объяснения: мое возражение в № 50 Allgemeine Zeitung Вы знаете. Оно содержит одну неточность: изображение границ моих отношений с королем. Во имя моей потребности в покое я страстно хотел бы, чтобы это было именно так. Во имя моего покоя я отказываюсь от прав, которые дает мне необыкновенно глубокая, фатальная привязанность ко мне короля. Но я не знаю, что мне сделать со своим сердцем, со своей совестью, как мне отстраниться от обязанностей, которые она на меня налагает. Вы догадываетесь, что все то, чем меня травят, не имеет под собой никакого основания, это лишь орудие клеветы, ставящей здесь свою последнюю, безнадежную ставку. Но где поводы к этой клевете? Вот что вызывает во мне содрогание, ибо я решительно не могу во имя личного покоя удалиться в спасительное убежище, предоставив короля окружающей среде. Это было бы мучительно для души, и я спрашиваю демона, управляющего моей жизнью: за что послана мне эта чаша? Зачем там, где я искал покоя и ненарушаемой возможности работать, на меня налагается ответственность, в мои руки отдается счастье божественно одаренного человека, может быть благо всей страны? Как спасти свое сердце, как при таких обстоятельствах быть художником? Около него нет ни одного необходимого близкого человека. Вот что причиняет мне настоящую боль! Внешняя интрига, рассчитанная целиком на то, чтобы вывести меня из себя и толкнуть на бестактный поступок, легко рассеется сама собой. Но для того чтобы навсегда вырвать друга из его среды, нужна энергичная работа, которая окончательно лишит меня покоя. С трогательной верностью он поддерживает со мною самые лучшие отношения и отворачивается от всякой клеветы. Что Вы скажете о моей судьбе? Моя жажда последнего покоя несказанна. Не могу больше выносить всех этих мерзостей".
Если, как мы уже рассмотрели выше, размер финансовой "катастрофы" был на самом деле преувеличен, то, что касается личной жизни композитора, претензии к Вагнеру были далеко не столь необоснованны и беспочвенны. Любовная связь Вагнера с Козимой фон Бюлов стала достоянием общественности. Газеты поливали грязью не только самих любовников, но и обманутого мужа, королевского капельмейстера. Препятствием для неизбежной развязки оставались пока лишь католический брак четы фон Бюлов, не предусматривающий развода, и придворная служба Ганса, требующая соблюдения определенных моральных правил.