Как мы уже упоминали, 10 апреля родился первый ребенок Вагнера и Козимы, дочь Изольда, что не помешало Вагнеру сохранять перед Людвигом II "видимость приличий" и до последнего отрицать свою связь с замужней женщиной. Чтобы "сохранить лицо" перед целомудренным королем, безоговорочно и наивно верящим в чистоту и непорочность своего кумира, Вагнер объявил ему, что присутствие Козимы в его доме вызвано… "производственной необходимостью": в свое время король сам просил Вагнера написать мемуары, так вот - композитор, выполняя эту просьбу, начал работать над автобиографией, и Козима записывает текст под его диктовку. В довершение всего Вагнер обратился к королю с просьбой выступить в печати с опровержением обвинения в адюльтере. Расчет был на то, что положение короля и его репутация станут гарантами того, что журналисты больше не посмеют копаться в грязном белье композитора и оставят его и чету фон Бюлов в покое. Король пошел навстречу своему другу, фактически выставив себя не в лучшем свете, ибо действительно глупо было отрицать очевидное…
Впоследствии Людвиг так и не смог до конца простить Вагнеру этот обман: ведь Вагнер заставил его лично поддерживать перед придворными эту заведомую ложь, да еще и опровергать "клевету" в газетах.
Тем не менее, когда композитора обвиняют в "черной неблагодарности к своим ближайшим друзьям", имея в виду и Ганса фон Бюлова, и Людвига II, когда говорят о его "разнузданности нравов", о "разрушении чужих семейных очагов" и т. д., постоянно забывают о том, что отношения Вагнера и Козимы были не капризом, а настоящей высокой любовью, которой ни он, ни она просто не в силах были противостоять. А они старались! Более трех лет, что уже само по себе отвергает любую "теорию о разнузданности нравов", Рихард и Козима отчаянно боролись со своим чувством, не желая предавать идеалы семьи и дружбы. При этом не следует забывать и о том, что сам брак между Гансом и Козимой не был безоблачно счастливым. Ганс женился на дочери своего учителя Листа, во многом подчиняясь его воле и из благодарности за все, что тот для него сделал. Козима же испытывала к мужу лишь уважение - любви в их отношениях изначально не было. Что же удивительного в том, что, когда это чувство наконец посетило молодую женщину, она оказалась не в силах ему противостоять? Со временем это понял даже сам Ганс фон Бюлов. Он благородно принес себя в жертву на алтарь этой Любви и простил, хотя единственный имел полное право осудить. Подобное самоотречение - вагнеровским идеалам Ганс фон Бюлов, несмотря ни на что, остался верен до конца своих дней - заслуживает самого глубокого уважения. Воистину "не судите, да не судимы будете" (Мф. 7: 1).
Но тучи пока сгущались лишь на горизонте. Лето 1865 года подарили королю и композитору еще немного безоблачных дней.
В августе Вагнер приехал к Людвигу II в Хоэншвангау. Там же к ним присоединился страстный поклонник Вагнера, друг детства Людвига II Пауль фон Турн-унд-Таксис. Обладая прекрасным голосом, он часто исполнял для короля различные отрывки из вагнеровских музыкальных драм, отдавая особенное предпочтение "Лоэнгрину". И вот 25 августа, в день своего 20-летия, Людвиг устроил для Вагнера настоящий праздник. Принц Пауль в костюме Лебединого Рыцаря на лодке в виде лебедя плыл по водам озера под звуки чарующей вагнеровской мелодии и пел для своих друзей арию Лоэнгрина… Поистине это были минуты настоящего, но быстротечного счастья!
Людвиг почувствовал себя окрыленным, у него даже появилось желание "немного попутешествовать". 18 октября король инкогнито отправился в свою первую поездку в Швейцарию, чтобы познакомиться воочию с родиной давно любимого им героя Вильгельма Телля. Но поспешил вернуться - ведь в Баварии его ждал Рихард Вагнер!
Однако семена клеветы и интриг были уже не только посеяны, но дали пышные всходы. В Мюнхене не ограничились газетными пасквилями; среди населения зрела угроза волнений. Приближенные и родственники короля умоляли его, пока не поздно, удалить от себя Вагнера. Находились даже те, кто сравнивал композитора с печально известной танцовщицей Лолой Монтес, за любовную связь с которой, как мы помним, дед короля фактически лишился престола. В одиночку Людвиг не смог противостоять подобному натиску; он был вынужден сдаться.
В конце 1865 года Людвиг II принял тяжелое решение расстаться с Вагнером и отослать его из Мюнхена. "Мне это очень больно, - сказал Людвиг своему министру барону Шренку. - Но я выше всего ставлю доверие моей страны; я хочу жить в мире с моим народом".
6 декабря 1865 года Людвиг написал Вагнеру следующее письмо:
"Мой дорогой друг! Как мне это ни больно, но я должен Вас просить исполнить мое желание, переданное Вам через моего секретаря. Верьте, я не могу поступить иначе! Моя любовь к Вам будет длиться вечно. И я прошу Вас сохранить дружбу ко мне навсегда. С чистой совестью могу сказать, что достоин Вас. Кто имеет право нас разлучить? Знаю, что Вы чувствуете то же, что и я, что Вы вполне понимаете мою глубокую боль. Поступить иначе я не могу, верьте мне! Никогда не сомневайтесь в преданности Вашего лучшего друга. Ведь это не навсегда! До гроба верный Вам Людвиг".
Вагнеру ничего не оставалось, как опять собираться в дорогу. Ему со всей очевидностью стало казаться, что единственным по-настоящему преданным другом для него теперь остался лишь его старый пес Поль. Вагнер снова стал изгнанником…
В день отъезда Вагнера из Мюнхена, 10 декабря, Людвиг, страдая и чувствуя себя обязанным как-то сгладить обиду, нанесенную композитору баварским народом, написал еще одно письмо:
"Глубоко любимый, дорогой друг! Нельзя выразить словами ту боль, которая раздирает теперь мое сердце. Необходимо сделать все возможное, чтобы опровергнуть новые отвратительные газетные сообщения. Это слишком далеко зашло. За наши идеалы нужно вести постоянную борьбу, в этом мне не приходится Вас убеждать. Будем часто и много писать, прошу Вас об этом! Мы ведь знаем друг друга и не нарушим дружеских отношений, которые нас связывают. Во имя Вашего покоя должен был я поступить так, как поступил. Не судите обо мне несправедливо никогда - это причинило бы мне муки ада. Будьте счастливы, друг мой любимый! Да процветают Ваши создания! Глубокий сердечный привет от Вашего верного Людвига".
14 декабря Людвиг, который никак не мог смириться с потерей друга, написал ему очередное письмо:
"Несчастные, слепые люди осмеливаются говорить о немилости. Они не имеют и не могут иметь никакого представления о нашей любви! Простите им, потому что они не знают, что творят! Они не знают, что Вы все для меня, что таким Вы были и останетесь для меня до самой смерти, что я любил Вас еще раньше, чем увидел Вас. Но я уверен, что мой друг знает меня, что его вера в меня никогда не поколеблется. О, напишите мне еще! Надеюсь Вас скоро увидеть. Любящий Вас искренне, горячо и вечно Людвиг".
Кстати, основываясь на простом прочтении переписки Людвига II и Вагнера, некоторые недобросовестные "исследователи" дошли до того, что стали обвинять в гомосексуализме не только Людвига II (об этой проблеме мы поговорим в свое время), но и… самого Вагнера, что говорит об их полной некомпетентности в вопросах психологии, а также совершенном незнании и непонимании исторических реалий того времени и личностей, о которых они берут на себя смелость рассуждать. Для эпистолярного стиля XIX века нет ничего необычного в подобных выспренних и чересчур возвышенных оборотах речи, столь непривычных и, пожалуй, даже режущих слух современного читателя своей кажущейся нарочитостью. В подтверждение этого достаточно обратиться к любому доступному эпистолярному источнику того времени, в особенности немецкоязычному, хотя бы к переписке И. В. Гете или Р. Шумана. Тогда так писали все, от экзальтированной барышни до классиков мировой литературы; подобный стиль был признаком хорошего художественного вкуса и литературного слога! Эпистолярное наследие короля и композитора не является исключением из общего правила.
После отъезда Вагнера Людвиг под предлогом болезни удалился в любимый Хоэншвангау и некоторое время не принимал никого. Среди дорогих ему образов, которые оживил для него Вагнер, Людвиг пытался найти успокоение. Он никак не мог понять, за что его лишили друга? Вновь и вновь он подходил к фортепьяно, клавиш которого касались руки его кумира, играя для него мелодии из "Лоэнгрина", и вспоминал о чудных вечерах, проведенных вместе в Лебедином замке. Возможно, и Вагнер, глядя в разлуке на подаренный ему Людвигом точный макет Хоэншвангау, который можно увидеть сегодня в доме-музее Вагнера - вилле "Ванфрид" в Байройте, вспоминал о том же…
До конца жизни Людвиг сохранил верность идеалам их дружбы, несмотря на неоднократные "конфликты на расстоянии" (в частности, мы уже упоминали, что король был глубоко уязвлен раскрывшимся обманом со стороны Вагнера, когда тот настоял на "свидетельских" показаниях Людвига II, опровергавших разгорающуюся любовную страсть к Козиме). И все-таки "это была лучшая пора его жизни, период надежд и ожиданий, веры в прекрасное и людей. Но королем Людвиг не переставал быть ни на одну минуту, и когда трон предъявлял свои права, ему приносилось в жертву все остальное. Мало-помалу "королевское", в том символе, в каком оно раз и навсегда выкристаллизовалось в воображении Людвига, стало заслонять образ Вагнера". Постепенно культ композитора был заменен в сознании Людвига II культом короля - Вагнер уступил место Людовику XIV.
Они еще несколько раз встречались в Швейцарии и в Байройте - теперь уже Людвиг II был гостем Вагнера. Эти встречи практически ничего не значили, а были лишь данью памяти о былых мечтах. Но даже на расстоянии, даже после разочарования в его человеческих качествах и "смещения кумира с пьедестала" в угоду новому культу "Короля-Солнца" Людвиг всегда по мере сил стараться помогать Вагнеру во всех его начинаниях. И в глубине души тот не мог не чувствовать благодарности.
На фоне взаимоотношений Людвига II и Рихарда Вагнера сразу становится совершенно очевидно, что именно вынужденная разлука с Вагнером стала той роковой точкой отсчета, после которой Людвиг окончательно порвал с окружающим его миром. Конечно, это произошло далеко не сразу; фактически понадобились еще четыре года сомнений и мучительной борьбы с собой в тщетных попытках все-таки найти компромисс между желаемым и действительным. Людвигу пришлось пройти через две войны, через стремление обрести семью - другими словами, заменить рядом с собой Вагнера на новую родственную душу, - через окончательный крах "иллюзий монаршего подвига".
Но, повторяем, точка отсчета была определена. Именно с момента отъезда Вагнера Людвиг II возненавидел Мюнхен, даже уже всерьез захотел перенести столицу Баварии в Нюрнберг. Этот мир он так и сумел переустроить… Раз мир такой несовершенный, что он не принял Вагнера, то и Людвигу в нем больше делать нечего. Королю казалось, что именно он не сумел "сохранить" и "отстоять" Вагнера: Лоэнгрин снова одинок, он самоотверженно защищал честь Эльзы, но ему все равно пришлось признать поражение. А значит, отныне непонятый и отвергнутый подданными король будет в одиночестве служить великому Искусству, словно Парцифаль - Святому Граалю. Нужно лишь построить себе убежище (а может, и не одно) и скрыться в нем.
Кстати, мюнхенскую королевскую Резиденцию Людвиг никогда не любил и даже не рассматривал в качестве своего дома. Да, одно время он пытался максимально приблизить к своим вкусам ее интерьеры. В частности, в 1867 году в Резиденции был разбит знаменитый Зимний сад, специально для Людвига в этом же году заказано роскошное тронное кресло в Комнату для приемов. Тогда же Людвиг II перестроил и собственные апартаменты Резиденции. Можно сказать, что это были первые попытки создать свой мир; от реконструкции личных апартаментов в Резиденции ведет прямая дорога к строительству новых замков. Кстати, глядя как на саму мебель, так и на интерьеры, запечатленные на фотографиях, можно заметить, что вкусы Людвига сформировались уже тогда. Любая из комнат Резиденции вполне вписалась бы и гармонировала с интерьерами его будущих замков. Особенно впечатляет Зимний сад - этот "дедушка" гротов Нойшванштайна и Линдерхофа. Вдоль берегов искусственного озера, по которому можно спокойно плавать на сохранившейся лодке, растут пальмы, увитые лианами, и другие тропические растения. Настоящий необитаемый остров посреди шума и суеты столичной придворной жизни! Кстати, ныне он навсегда перенесен в покой и уединение настоящего острова, где его можно увидеть в Музее Людвига II во дворце Херренкимзее.
Но все это уже не могло удовлетворить короля. Тем более что он не желал жить в Мюнхене - ведь этот город отверг Вагнера…
Вагнер и Людвиг II, как две одинаково заряженные частицы, оттолкнулись в противоположном направлении, придав друг другу определенный импульс. Жизнь короля отныне поворачивается в сторону своего трагического конца; жизнь композитора - к вершинам творчества и славы. Каждый из них выполнил по отношению к другому определенную миссию, после завершения которой, они - в эмоциональном плане - стали не нужны друг другу. Об этом говорят хотя бы те редкие, если можно так сказать "вымученные" встречи, происходившие скорее по инерции, чем вследствие действительной необходимости общения. При этом Людвиг продолжал снабжать Вагнера деньгами, от которых тот никогда не отказывался; они по-прежнему обменивались письмами, в которых клялись в вечной дружбе, но на самом деле этой былой сердечной доверительной дружбы больше не было. Людвиг переживал разрыв гораздо сильнее; Вагнер в целом утешился довольно быстро. Ему было не привыкать утрачивать свои иллюзии. Сначала его отвергла революция; теперь - королевская власть. Значит, надо встать над тем и над другим - над человечеством. И этому импульсу он обязан Людвигу II! При этом сам Людвиг постепенно встал на путь эскапизма, а Вагнер вернулся к действительности, окончательно отрезвев от абстрактных мечтаний, и стал с удвоенной силой воплощать в жизнь свои идеалы - пусть смелые, зато вполне реальные и осуществимые.
Действие III
МЕЖДУ ДВУМЯ ВОЙНАМИ
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими - и молчи.Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими - и молчи.
Лишь жить в себе самом умей -Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью - и молчи!..Ф. И. Тютчев. Silentium!
Картина 1
Боевое крещение
Наступил 1866 год. Людвиг все еще пребывал в мрачном настроении из-за вынужденного отъезда Вагнера из Баварии. Но стремительно разворачивающийся политический кризис, ввергнувший в итоге Баварию в пучину военного конфликта, вскоре заставил короля полностью переключиться на нужды государства, забыв о собственных обидах и интересах.
Дело в том, что длительное противостояние между Пруссией и Австрией, начавшееся фактически еще с захвата Силезии прусскими войсками Фридриха Великого в 1742 году, вступило в критическую фазу. Авторитет Австрии, являвшейся официальной представительницей германских интересов на политической арене, падал. Пруссия, напротив, на этом фоне стремительно поднималась, приобретая негласный статус лидера в так называемом "немецком мире". Постепенно в Пруссии утвердилась вера в то, что ее призвание - объединение всей Германии. Вскоре явился и человек, способный осуществить эту высокую миссию, - в 1862 году министром-президентом и министром иностранных дел Пруссии стал Отто фон Бисмарк.
Обладая железной волей, настойчивостью в достижении целей, главной из которых было как раз объединение Германии, а также профессионализмом истинного дипломата, Бисмарк смог в кратчайшие сроки подняться на вершину политического пьедестала. В то же время амбиции Австрии не были подкреплены ничем, кроме "давних консервативных традиций". Попытки уладить противоречия мирным путем были изначально обречены на провал. По словам Бисмарка, "Австрия желает войны, чтобы или поправить финансы прусскими контрибуциями, или же извинить банкротство неудачей войны". Итак, война казалась неизбежной.
Современник тех событий, военный педагог и историк, представитель России при Прусской ставке Михаил Иванович Драгомиров (1830–1905) писал: "Борьба между Пруссией и Австрией началась не в 1866 году, и едва ли можно сказать, что она этим годом закончена. Пруссия выросла и растет за счет Австрии. Между ними вопрос победы или поражения есть вопрос жизни или смерти; при таком положении борьба может окончиться только с совершенным низложением которой-нибудь из них".