После Марка Меклера первым "чайником", который согласился встретиться со мной, был человек по имени Марк Герр. Выходец из "самого западного Теннесси, родины Элвиса и барбекю", он участвовал в "Чаепитии Среднего Юга", которое охватывает север Миссисипи, восточный Арканзас и почти весь запад Теннесси. На веб-сайте Среднего Юга движение описано как "внепартийная массовая организация жителей Мемфиса, округа Шелби, Теннесси и других областей Среднего Юга". Дальше говорилось, что движение "зародилось на волне опасений, что народное (sic!) правительство постепенно отходит (sic!) от принципов, изложенных в Конституции США, и осуществляет неверную государственную и социальную политику". Такие высказывания о "государственной политике" - яркий пример солидаризации с либертарианской и объективистской риторикой.
Герр удостоился определенного внимания, когда Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения (NAACP) в июле 2010 года высказалась за осуждение расизма внутри "Движения чаепития". Резолюция была мягкая, она призывала лидеров движения исключать "из своих рядов тех, кто в своих плакатах и речах прибегает к расистской терминологии". Однако Герр вовсе не прибегал к подобной терминологии. Он заявил, что резолюция была политическая: "они боятся "Чаепития", потому что мы хотим ограничить размеры, сферу деятельности и власть правительства". В прессе Герра много раз описывали как активиста, выразителя взглядов и организатора данной группы "Чаепития". Полагаю, он вполне заслуживает всех этих определений. Электронное письмо от него я получил с адреса отделения "Чаепития" на Среднем Юге, и внизу имелась официального вида приписка, какие обычно встречаются в письмах юридических фирм, что "любое распространение, пересылка или копирование данной корреспонденции строго запрещено". Значит, Герр играл в движении на Среднем Юге достаточно заметную роль, чтобы отправлять письма с официального адреса.
Было похоже, что он принадлежал к той фракции движения, которая сильно беспокоилась, как бы ее не заподозрили в чересчур теплых отношениях с Республиканской партией. (Никогда не мог этого понять: а с кем еще им быть в теплых отношениях? С Обамой? Мне это напоминает ситуацию 1968 года, когда левые избегали Хьюберта Хамфри и помогали положить начало эпохе Никсона.) Мне попалась на глаза одна статья, опубликованная весной
2010 года, в которой цитировались слова Герра: "Мы не хотим превратиться в "Чаепубликанцев"". Но я также отметил, что он является еще и участником "Freedom-Works", движения Дика Арми, который близок по своим взглядам к республиканцам: по крайней мере, так утверждается в Интернете, на его личной странице участника "FreedomWorks".
Он был ведущим на интернет-радио "Движения чаепития Среднего Юга": отсюда и электронный адрес. Пока мы разговаривали, он сообщил среди прочего, что на самом деле никогда не читал Айн Рэнд.
Ничего страшного. Пусть Герр будет моей контрольной группой из одного человека, как те несчастные, которые принимают участие в испытании новых лекарств и получают плацебо, - заметный, но непостоянный участник "Чаепития", который не идет путем Рэнд. Он слышал, что на митингах "Чаепития" то и дело упоминается Джон Галт, сознавал степень влияния Рэнд на других участников движения, однако все равно не входил в их число. Герр мог бы стать для меня полезным фоном. "Отправной точкой", - сказал он, соглашаясь принять участие в моем эксперименте по выявлению рэндианского сознания.
Герр проследил для меня в мельчайших подробностях эволюцию собственного мышления, двигаясь назад год за годом вплоть до 1990-х, когда он служил в Военно-воздушных силах. Именно тогда его начали беспокоить подводные течения современной политики, которые тревожат его и поныне. Сначала его обеспокоила эпидемия политкорректности. "Я был молод. Я ничего не знал о политике, о демократах и республиканцах, о консерваторах, либералах и всех прочих. Все это казалось мне просто очень странным способом подавления свободы слова, - сказал он. - Зачем мы подавляем в себе способность свободно мыслить и говорить? Вот с этого для меня все и началось. Я усомнился в общепринятых истинах и политической корректности".
Затем последовало избрание Билла Клинтона, и тогда многое стало понятнее. Герр напомнил мне об одном действительно возмутительном и оскорбительном событии, которое изменило его образ мыслей. Он сказал мне, что в 1992 году служил в Японии, куда прибыл Клинтон, чтобы подписать Киотский протокол о сокращении выбросов парниковых газов для сдерживания глобального потепления (феномена, в который объективисты, между прочим, вовсе не верят). Во время его визита, по словам Герра, произошел неприятный инцидент.
"По какой-то причине президент приказал направить на нашу базу борт номер два. Мы все выстроились, примерно три с половиной тысячи человек, и стояли, дожидаясь, пока президент выйдет из самолета. Он вот-вот должен был появиться. Но тут кто-то подошел к генералу и доложил о чем-то вполголоса. Генерал развернулся, и было ясно, что он здорово разозлился.
Мы узнали, что на базу отправили для отвода глаз борт номер два, а сам президент приземлился в аэропорту Нарита", - рассказал Герр. Это было, по мнению обиженных военных, чудовищное нарушение протокола. Так со служивыми не поступают. "Прокатилась настоящая волна недовольства, потому что новость очень быстро распространилась по войскам, - продолжал Герр. - Я вообще перестал понимать, что происходит в стране. Чувствуете, о чем я?" Мне все это не показалось таким уж чудовищным оскорблением, но, наверное, чтобы такое понять, нужно испытать все на собственной шкуре.
Все это уже было скверно, но выборы 2000 года поразили Герра до глубины души. После выборов прошла не одна неделя, а все, да все продолжалось в том же духе! Сколько взаимных оскорблений и пропаганды, сколько шума и неразберихи! Его изумил подсчет вручную бюллетеней с не до конца пробитыми отверстиями. И поведение Верховного суда было не менее удивительным. "Я недоумевал: что это за чехарда? Почему они так неистово бьются друг с другом? Чувствуете, о чем я? Я этого не понимал и до сих пор не могу понять. Чувствуете, о чем я?" Герр тогда уже уволился из армии и учился в Государственном университете Центрального Теннесси на отделении финансов и информационных технологий ("алчности и пропаганды" - съехидничал он). Я спросил, каковы были его политические взгляды в тот период, и он снова вернулся к возмутительным выборам 2000 года. "Все мои размышления того времени, не понимаю почему, сводились к одному вопросу: что стояло за этой борьбой? Почему она была настолько важна? К чему все это? Казалось, уже столько написано и сказано о горячем желании каждой из сторон одержать победу. Понимаете, что я имею в виду?" Да, я понимал.
"Мне просто стало любопытно, - продолжал Герр. - Все вертелось вокруг этих не до конца пробитых бюллетеней и Верховного суда: "Я подам против тебя иск!" "Нет, это я подам против тебя иск!" И возникал вопрос: что за дела там творятся? Чего ради столько суеты?"
А потом было: 11 сентября, "Патриотический акт", Ирак, оружие массового поражения и так далее, и "содержание речей стремительно изменилось - будто те, кто проиграл в 2000 году выборы, помешались. Они сконцентрировали усилия уже не столько на национальной безопасности, сколько на том, чтобы вернуть себе власть… И это все сильнее влияло на мое мышление, - вспоминал Герр. - Представьте, как эти события сказались на моих представлениях о политической корректности: фальшивое прибытие борта номер один, потом выборы двухтысячного года, и вот наконец - одиннадцатое сентября и после него политические речи уже совсем другого содержания". Позже, в 2006 году, демократы приобрели власть в Конгрессе, и его мышление продолжало развиваться в избранном направлении (сам я не вполне понимаю, как именно это происходило, но верю ему на слово). Герр работал методистом в колледже Мемфиса, затем "сделал перерыв в работе", чтобы основательно отремонтировать дом и сделать "еще кое-какие дела".
Потом пришел год 2008-й, и "множество событий обрушилось на страну разом". В том числе и "бушевский выкуп ипотечных кредитов". Так Герр охарактеризовал выделение кредита банкам и гигантской страховой компании "American International Group" ("AIG"). Мы все пострадали потому, что оказались беззащитны перед многочисленными и многообразными некачественными ипотечными кредитами и связанными с ними ценными бумагами. В случае с "AIG" речь шла о безрассудных спекуляциях с ипотечными дериватами. Ситуация казалась очень сложной, но сводилось к тому, что финансовые менеджеры захлебнулись в собственной жадности, и их пришлось спасать, иначе они утянули бы за собой на дно и всех остальных.
Герр представлял это следующим образом: он вовремя выплачивал по своей ипотеке, так уж он был воспитан, а "здесь мы имеем ситуацию, когда политику проводит федеральное правительство. Я не знаю всех имен участников, не знаю никаких подробностей, зато точно знаю, что именно из-за политики федерального правительства учреждения, выдававшие ипотечные кредиты, оказывались виноватыми, если не одобряли какие-то виды займов". Герр назвал это "настоящим проявлением коррупции", ибо "тем же самым людям, которые создали проблему, поручено ее же решать". Это беспокоило его больше всего.
Меня поразило его видение этих событий, поэтому я переспросил, точно ли он имеет в виду финансовый кризис 2008 года, который в его изложении походил на кризис примерно так же, как баскетбольный мяч на дыню. Да, мой собеседник говорил о кризисе. "Меня привело в замешательство то, что федеральное правительство, само установившее законы, которыми руководствуются учреждения, выдающие ипотечные кредиты, возлагает всю вину за случившееся на эти учреждения, а потом эти же учреждения и пытаются решить возникшую проблему. Какая-то странная логика". Справедливо. Чтобы убедиться, правильно ли его понял, я спросил у Герра, что, по его мнению, породило кризис: банки или политика правительства? Я не вполне уловил его мысль. Да, существовали законы, которыми банки были обязаны руководствоваться. Они этого не делали, и виновато в этом правительство? Герр отвечал, что, по его мнению, именно политика правительства поставила банки в такое положение, когда они могут заниматься коррупцией или принимать неверные финансовые решения. Это было его главным убеждением, взятым прямо из тезисов Дика Арми: банки и учреждения, выдававшие ипотечные кредиты, нельзя винить. Виновато правительство. Я уже слышал подобные утверждения. То была логика 1960-х годов: вини во всем систему, - только теперь эта логика выворачивалась наизнанку. Вокруг пальца обвели богатых и могущественных, а не юных жертв Джонсона - Никсона - Лэрда. Не о чем волноваться: у нынешних богатеньких жертв системы полно защитников в лице простых людей вроде Марка Герра, которые стоят за них горой в обмен на… да просто так. Альтруизм в чистом виде.
Я спросил, какие именно из действий государства Герр имеет в виду. Ведь передо мной был лидер "Чаепития", пропагандист, радиоведущий, и я ожидал получить некий анализ - или хотя бы краткое перечисление - причин кризиса, а также того, какую роль в нем сыграло правительство. Герр был простой человек, не политик, однако как раз простые люди наводнили Интернет всевозможными теориями о том, почему именно едва не рухнула банковская система.
"Это очень сложно, - ответствовал Герр. - Проблема кроется в федеральном правительстве. Она такая сложная - не знаю, как внятно изложить. Там все так перепутано!" Он не мог назвать имен тех политиков, которые вынудили банки принимать неверные решения, зато знал точно, что Барни Франк в эпоху Клинтона участвовал в бесчисленных дискуссиях, отстаивая "закон об ответственном субсидировании" или что-то подобное в начале 1990-х годов. Вот тогда-то ипотечные банки и были поставлены в то положение, при котором они обязаны выдавать займы определенного рода. Герр имел в виду Закон о местных реинвестициях 1977 года, который вынуждал банки выдавать ссуды людям с невысоким уровнем доходов и представителям меньшинств. Закон о местных реинвестициях подвергся критике во всех выступлениях ультраправых политиков по поводу финансового кризиса, в том числе Дика Арми и Рона Пола. Особенно возненавидели этот закон рэндианцы: ведь он требовал, чтобы банки давали заем людям, которых прежде было принято считать неправомочными. Все прямо по сценарию "Атланта". Критики положений критикуемого закона уверяют, что он доказал свою несостоятельность "сверху, снизу и со всех сторон", как заметил однажды в своей колонке в "New York Times" Пол Кругман. Главная слабость этого закона, по словам Кругмана, состоит в том, что субстандартное кредитование проводили учреждения, в основном не подпадающие под его действие.
К выборам 2008 года сознание собственной отчужденности у Герра достигло пика. Он наблюдал, как "демократы в своих политических речах рассуждают о ситуации в Ираке, о терроризме, о тюрьме Абу-Грейб. А потом они начали попросту подрывать политику президента Буша". Герр понимал необходимость перемен и возврата к власти, но прежде всего необходимость вмешательства в национальную безопасность. "Вы же понимаете, - сказал он, - мы военные. И я снова переживал те же чувства, что и в 1992 году, после фальшивого прилета Клинтона. Его демократы связывались в моем сознании с теми людьми, которые подрывали все попытки усилить национальную безопасность, а по каналу "CNN" только и показывали, что снайперов-террористов…" и так далее. Клинтон, не приземлившись тогда на их базе, действительно достиг своей цели. Этот поступок был воспринят как демонстрация неуважения, он вызвал у людей раздражение, хотя я все-таки не понимаю, почему Герра так рассердило необходимое соблюдение президентом правил безопасности. Кажется, причина крылась не только в разочаровании, постигшем его, когда двадцать лет назад он не увидел, как Билл Клинтон выходит из самолета.
Напыщенные речи Рика Сантелли помогли Герру осознать свои чувства. "Он говорил о том, о чем я думал", - признался Герр. Я заметил ему, что Сантелли - рэндианец. Герр этого не знал. "Что ж, значит, стоит почитать Айн Рэнд", - сказал он, и я согласился с ним. Да, этому человеку отчаянно не хватало Рэнд. Если он все равно испытывает те чувства, какие испытывает, почему бы не подвести под эти чувства хоть какое-то логическое обоснование? Меня явно испортило тесное общение с рэндианцами, которые все на свете, даже самые нелепые вещи, вписывали в свою идеологию. Обратившись к своему подопытному кролику, я предложил ему почитать что-нибудь из работ Рэнд или хотя бы посетить сайт Института Айн Рэнд. После чего мы поговорим еще раз, и я пойму, насколько сильно повлияло на Герра это знакомство. Герр с готовностью согласился.
И перешел к теме "проверок для федералов" и прочим, которые затрагивали в своих выступлениях Рон Пол и Дик Арми, а я ощутил, как у меня глаза лезут на лоб. Все это Герр полностью заимствовал из рассуждений республиканцев. У меня было такое впечатление, будто я загнал пресс-релиз Фонда "Heritage" в компьютерную программу, переводящую текст в аудиоформат. "Чаепитие" считается самым массовым, народным движением, однако временами кажется, что оно отражает проблемы исключительно больших начальников из далеких мегаполисов. У идей движения нет твердой идеологической базы. Герр был зол по многим, совершенно не связанным друг с другом и весьма незначительным причинам, и все они наводили его на мысли, отличавшиеся поразительной затхлостью, в духе Барри Голдуотера.
Опасения, зародившиеся у меня при встрече с объективистами в ресторане на Манхэттене, оправдались во время разговора с Герром. Он вроде бы знал только о том, против чего, а не за что он выступает. Например, у него не было никакого мнения по поводу сокращения роли государства в управлении экономикой, и это доказывало, что все сведения, каких он нахватался из средств массовой информации правого толка, были неполными и не обдуманными как следует. Он был моей контрольной группой, но в результате нашего разговора я ощущал только недоумение, не получив ответа на множество вопросов, поскольку он был не в состоянии обсуждать финансовый кризис как знающий человек (пусть даже все его знания были бы негативными).
Этот человек нуждался в интеллектуальном оружии. Может быть, сунув за пояс какие-то рассуждения Рэнд, он перестал бы сокрушаться по поводу ложного прибытия борта номер один и сосредоточился бы на важных вопросах: например, на необходимости быть эгоистом или на моральном превосходстве не регулируемого правительством капитализма? А наблюдать, как он топчется вокруг несформированных идей, расплывчатых и зачастую не особенно осмысленных, было больно. Хотя некоторое удовольствие все-таки доставляло. Он работал на радио и говорить умел. Он немного напоминал мне эксцентричных ведущих прежних лет, работавших в ночном эфире, таких как Лонг Джон Небел и Барри Грей, которых было приятно послушать, отходя ко сну.