Меклер описал себя не как "типичного ребенка, читающего "Атланта"", поскольку такой читатель представлялся ему выпускником дорогой частной школы, "в форме университета, входящего в Лигу плюща". Сам же Меклер увлекался панк-роком и всем тем, чем вообще увлекалась молодежь в 1980-е годы. Он не был политически активным, хотя следил за новостями с двенадцати лет, читал "Los Angeles Times" и обсуждал текущие события с отцом. В самом раннем возрасте он уже почувствовал то, что в полной мере осознал, став взрослым: "Чем меньше правительство будет лезть в нашу жизнь, тем лучше". И книга "Атлант расправил плечи" вторила его чувствам: так молодого человека, жаждущего социальной справедливости, могут вдохновить книги, прославляющие альтруизм (то есть почти все книги, написанные с начала времен).
"Теперь эта книга кажется мне почти пророческой, - сказал Меклер об этой Библии объективистов. - Невозможно читать "Атланта", не представляя себе сегодняшний мир". Его двенадцатилетний сын почувствовал то же самое, подчеркнул Меклер. Трогательная представлялась картина: отец передает сыну драгоценную книгу. А какая книга у него любимая? "Если оставить в стороне все духовное и библейское, "Атлант расправил плечи" - определенно самая любимая моя книга, оказавшая на меня наибольшее влияние", - отвечал он. Очевидно, Меклер был из числа тех самых христианских объективистов, о которых мне говорил Джон Эллисон. Меклер сказал, что "в основном согласен" с объективизмом. "Я говорю "в основном", - подчеркнул он, - и это важно. Я не принадлежу к числу последователей объективизма и философии Рэнд. Но мне близки многие идеи, изложенные в ее книге".
Меклер постоянно ссылался на Священное Писание, поэтому я нисколько не удивился, когда он сказал, что атеизм - главное, чего он не принимает у Рэнд. "Никогда не будет такой философии, которую я приму целиком и полностью, - пояснил он. - Яне адепт, это не в моем стиле. Какие-то идеи мне близки, какие-то - наоборот". Разумеется, это разумный подход, хотя подобные рассуждения не порадовали бы Рэнд. С другой стороны, очень не многие из ее нынешних последователей порадовали бы гранд-даму радикального капитализма своими рассуждениями. Даже до сих пор недоступный для общения Ярон Брук, наверное, вывел бы Рэнд из себя, поскольку якшается с движением ненавистных ей либертарианцев. Я уверен, что она была бы в ярости из-за того, как Меклер и прочие ее почитатели копаются в ее учении, выбирая отдельные куски, словно в столовой местного отеля "Marriott". Если и существует Новый Объективист, то это Марк Меклер: не атеист, знаток Священного Писания, организатор и вдохновитель массовых протестов, независимый мыслитель, завсегдатай закусочных.
"Она точно не была заурядной личностью. Она имела невероятное количество изъянов, - заявил он. - Я был женат семнадцать лет. Мне и в голову не приходило завести связь на стороне. Не могу даже представить, как бы я смог оправдать ее личную жизнь с той же легкостью, с какой это делает она сама". А ведь есть еще право на аборт, которое, напомнил я ему, Рэнд всячески поддерживала. "С философской точки зрения, я не последователь объективизма", - ответствовал Меклер. Вот он, Новый Объективист, который перестает быть объективистом, когда речь заходит о неприятных моментах.
Меклер был знаком и с книгой "Добродетель эгоизма" и даже положил ее перед собой на время нашей беседы. Мне было любопытно услышать его мнение по поводу альтруизма, ненависть к которому, между прочим, является центром притяжения всей этической системы Рэнд. Я готов согласиться, что вполне допустимо выбирать из работ Рэнд те фрагменты, которые вам наиболее близки. Однако, по моему мнению, серьезный читатель обязан либо полностью отвергнуть убеждение, что альтруизм омерзителен, либо согласиться с ним.
Здесь Меклер увильнул от прямого ответа. "Я не перечитывал эту книгу, наверное, лет двадцать, - сказал он о "Добродетели эгоизма", хотя издание лежало прямо перед ним. - Яне смогу дать определение тому, как она определяет альтруизм". О себе же самом он говорит следующее: "Так уж я был воспитан. Вот девиз, в соответствии с которым живу: "Если ты несчастлив сам, то не сможешь сделать счастливыми других"". Я бы сказал, что это вполне согласуется с "Добродетелью эгоизма". По словам Меклера, люди, не добившиеся успеха, "обычно не стремятся сделать что-то для других. Именно те, кто удовлетворен собственной жизнью, - а именно это я считаю успехом, - делают что-то для других, поднимают других до своего уровня".
Я не понимал, как все это соотносится с идеями Рэнд, в особенности идеи "сделать счастливыми других" и "делать что-то для других". Это же прямо строчки из 1960-х годов, из песен чокнутых хиппи. В "Добродетели" Рэнд развивает теорию о том, что счастье существует, и определяет его как "состояние сознания, возникающее в результате обретения ценностей". Идеи "сделать счастливыми других" и "поднять других до своего уровня" - никак не согласуются с таким определением счастья и попахивают совершенно неуместным альтруизмом, какому учат в воскресной школе. Тем не менее его чувства были благородны и человечны, и мне не хотелось изображать из себя злодея и рушить его иллюзии. Если людям хочется привнести человечности в систему ценностей Рэнд, в которой изначально никакой человечности нет, кто я такой, чтобы им мешать? И все же в этот момент мне показалось, что Меклер либо не настолько хорошо знаком с идеологией Рэнд, как могло показаться, либо нарочно закрывает глаза на самые неприятные моменты.
Когда я заметил, что Рэнд не занималась благотворительностью и вряд ли поднимала кого-то до своего уровня, Меклер снова заговорил о ее интеллекте, сославшись на пресловутый "принцип торговца", подчеркнув, что "она верила в обмен ценностями на любом уровне". Так что все "зависит от ваших ценностей. Можно обмениваться ими так, что это будет истинный альтруизм, но при этом все же обмен". В конце концов, "вряд ли те, кто занимается благотворительностью, скажут, что подобные занятия делают их несчастными. Такого не бывает. Люди жертвуют на благотворительность, потому что от этого им становится хорошо, и, пусть они и не хотят в том признаваться, определенная доля эгоизма здесь присутствует". Жертвуя на благотворительность, они "повышают самооценку, у них улучшается мироощущение". Выписывая чек на крупную сумму, они "получают от этого удовольствие". Если вот так выщипывать догму объективизма, то "обет дарения" Уоррена Баффетта, который Ярон Брук порицал, называя "обетом покаяния", вполне вписывается в идеологию. На самом деле, любое проявление чистого альтруизма покажется вполне приемлемым, если тот, кто его творит, при этом ощущает радость.
"Эгоизм, - сказал Меклер, - есть и в том, чтобы жить в соответствии с идеалами", - как мать Тереза, альтруист из альтруистов, посвятившая свою жизнь беднякам Калькутты. Если применять эту модифицированную версию философии Рэнд, то наберется всего горстка несчастных безумцев, которые приносят себя в жертву и готовы едва ли не собственных детей и последнюю рубашку отдать своим злейшим врагам, и только их и можно назвать настоящими альтруистами. Или они тоже могут считаться эгоистами? Пусть нам подобные люди кажутся чокнутыми, но ведь для них желание принести себя в жертву продиктовано глубокой философской необходимостью.
Уверен, можно поспорить, что даже здесь присутствует скрытый "обмен ценностями".
Я наблюдал, как другие рэндианцы применяют ту же вывихнутую логику, чтобы благополучно оправдать нападки Рэнд на альтруизм. Подобные рассуждения всегда поражали меня, как явное интеллектуальное мошенничество. Нельзя получить сразу все. Если вы считаете, что быть неэгоистичным неправильно, то начинаете малодушно выискивать всевозможные лазейки, доказывая, будто практически все в мире пронизано эгоизмом. Подобный рациональный подход, кажется, придуман для того, чтобы менее значительные аспекты философии Рэнд казались не такими экстремальными, какими являются на самом деле, ведь тогда все прочие составляющие догмы - к примеру, нерегулируемый государством капитализм - будет легче принять.
Пока мы беседовали и Меклер продолжал выискивать эгоистическую подоплеку в альтруистических поступках, я начал невольно восхищаться его здравым политическим смыслом, который помог бы навести мосты между правыми христианами и разделяющими убеждения Рэнд атеистами, ратующими за свободный рынок. Формула здесь проста: вежливо не соглашаться с теми убеждениями Рэнд, которые отвращают от нее ревностных христиан, - например, с атеизмом или с ее мнением об абортах, - и находить рациональное объяснение тому презрению, какое она испытывала к благотворительности, альтруизму и прочим иудейско-христианским этическим принципам.
Однако даже со всеми необходимыми оговорками продвигать философию Рэнд будет нелегко. Меклер согласился, что ее атеизм отпугивает многих участников "Чаепития". "Многие из них утверждают, будто не могут читать Рэнд, потому что она воинствующая атеистка", - сказал он. А если бы они знали подробности ее личной жизни, добавил Меклер, то, "наверное, оскорбились бы еще больше". Он произвел на меня сильное впечатление, этот благовоспитанный христианин, который читает Писание, поэтому я спросил, как его воспитывали, как прививали любовь к Церкви, и он разрушил тот стереотипный образ участника "Чаепития", который у меня сложился. "Я иудей", - сказал он. Даже не знаю, почему я так удивился, но удивился. Как и многие другие, я был уверен, что во главе "Движения чаепития" должен стоять белый американец, представитель среднего класса и уж точно христианин.
При таком развитом интеллекте и политической эрудиции этот человек мог бы стать ценным приобретением для рэндианцев. Он был одной из самых важных фигур движения: это он помог создать организацию, которая, как он полагает, насчитывает двадцать миллионов участников и три тысячи отделений в разных городах. Поэтому я и удивился, когда Меклер сказал, что никогда не встречался и не поддерживает связей ни с кем из Института Айн Рэнд или "Общества Атланта". Даже с Яроном Бруком, несмотря на всю пропаганду "Чаепития". "Я был бы не против с ним познакомиться, но особенного желания не испытываю", - сказал Меклер. На заре движения Брук приложил немало усилий, чтобы наладить с ним связь, ав 2011 году даже удвоил усилия. Целый год Брук оставался в центре внимания всех участников "Чаепития" благодаря своей непримиримой позиции, а в речи на одном из собраний "Чаепития" он даже заявил, что система социального обеспечения "порочна" и причиняет страдания всей нации (как бы сильно эта система ни помогла Рэнд на склоне лет). "Изжить систему социального обеспечения будет не просто. Это займет какое-то время, - заявил Брук. - Однако мы должны твердо придерживаться своей позиции".
И что же вынес Меклер из того факта, что никто из организованных последователей Рэнд так и не попытался установить связь с основоположником невероятно влиятельного, близкого им по духу движения? Ничего особенного: во всяком случае, так он утверждал. "Это не ложная скромность, но во мне нет ничего особенного, - сказал он. - Я организовал "Движение чаепития" в Сакраменто и продолжаю добровольно браться за работу, когда другие не могут, потому что у них в жизни имеются еще дела".
На самом деле я все-таки решил, что это именно ложная скромность. Если бы в Меклере "не было ничего особенного", я не стал бы брать у него интервью, а его фамилия не мелькала бы в прессе. Он совершенно точно был блистательным политтехнологом, кто бы что ни думал о его политике, и мне хотелось услышать его мнение о том, насколько велико влияние Рэнд на "Чаепитие". Ответ оказался на редкость противоречивым.
"Я сказал бы, что сам по себе объективизм, как всеобъемлющая философия, которая привлекает людей, не влияет никак. Даже те из моих знакомых, кто читал художественные произведения Рэнд, не упоминают об объективизме, - сказал он. - Они говорят о Рэнд, в первую очередь - об "Атланте", однако не рассматривают его как о манифест философии объективизма". Иными словами, участники "Чаепития" говорят об объективизме, поскольку "Атлант" - это библия объективизма. Рэнд доносит свою философию через персонажей, и давайте посмотрим правде в глаза: объективистская теология в деталях невероятно скучна. Даже те объективисты, которые собираются в ресторане на Манхэттене, редко рассуждают об объективизме в абстрактном ключе.
Однако Меклер заметил "значительное влияние, в особенности книги "Атлант расправил плечи", на мышление людей". Он был бы своим человеком на вечере по сбору средств в отеле "St. Regis". Ярон Брук и Тара Смит были бы рады услышать его слова. Меклер считал, что Рэнд повлияла на "Движение чаепития" даже больше, чем философы свободного рынка Фридрих Хайек и Людвиг фон Мизес, книги которых стремительно раскупались на протяжении всего 2011 года. Для участников движения, сказал он, "нет более читаемого писателя, чем Рэнд".
"Движение чаепития" испытывает вовсе не вторжение объективистов, размахивающих знаменами с именем Джона Галта и расхваливающих Рэнд, которые валом валят из ресторана на Манхэттене и прочих ячеек рэндианства, а скорее приток тех, кого в 50-е годы реакционеры именовали "сочувствующими", - людей, которые находятся под влиянием взглядов Рэнд, хотя и не разделяют их полностью. Можно провести аналогию с Новыми левыми из 60-х и 70-х годов: их активисты находились под влиянием жестких марксистских доктрин, но при этом не принимали партийную платформу целиком. Вьетконговские флаги, которыми размахивали на антивоенных митингах дети послевоенного поколения, и плакаты с именем Джона Галта на митингах "Чаепития" - прекрасно дополняют друг друга. Итои другое - символы экстремистских идей в руках у людей, снедаемых тревогой за будущее своей страны.
В моей аналогии есть только одно слабое место: в Америке "Капитал" штудируют только ученые, начинающие марксисты и прочие специалисты. Рэнд же читали миллионы американцев, и Меклер небезосновательно заметил: "Очень трудно найти среди тех, кто читал ее работы, человека, который бы заявил, что они не оказали на него влияния". Меклер относился к влиянию Рэнд на "Чаепитие" спокойно: "Когда речь идет о влиянии на мировоззрение людей и их философию, неизменно возникает зримый эффект". И он попытался объяснить, отчего Рэнд так влияет на людей: "Она сумела изложить очень сложные философские идеи в форме романа. Мне кажется, именно благодаря этому они проникают так глубоко в наше сознание и сердце".
Меклер считал, что это происходит незаметно, на подсознательном уровне.
"Людям не обязательно говорить вслух: "Я голосую за того парня, потому что его взгляды близки к философии Айн Рэнд". Однако ее философия живет в их сердцах и умах, составляя неотъемлемую часть их личности".
11. Смутно неудовлетворенные
Я распустил слух, что хочу поговорить с рэндианцами из "Движения чаепития", и мне тут же начали приходить электронные письма. Писали постоянные участники движения, радуясь, что могут помочь непосвященному постичь суть их учения (на постижение которой я уже угробил уйму времени). Я мог понять их неудовлетворенность существующим положением в стране, но не мог понять, почему они ратуют за политику, способную только глубже затянуть нас в то болото, в котором мы и так уже увязли.
В работе Томаса Франка "Что случилось с Канзасом?" объясняется, почему люди из центральной части Америки чувствовали и голосовали так, как они чувствовали и голосовали в 2004 году, в разгар правления Буша. В то время центром всеобщего внимания была социальная сфера, а экономике уделялось мало внимания. Теперь экономика в чудовищном состоянии, и социальные проблемы отошли на задний план. Однако у нас на глазах под флаги "Чаепития" стягиваются миллионы простых людей, откровенно одобряя экономическую политику, которая для многих из них будет подобна удару ножом. Я могу понять инстинктивное отвращение северовосточной элиты, вынуждающее людей голосовать против своих интересов. Я могу понять, когда люди закрывают глаза на те аспекты экономики, которых не понимают. Но я никак не могу понять, когда люди беспечно приветствуют самую радикальную форму нерегулируемого капитализма, которая нанесет вред непосредственно им, их детям и родителям.
Одно дело - считать, что бремя национального долга не следует взваливать на внуков. Но что, если эти внуки не получат дотаций на образование, что, если они и их родители не смогут позволить себе медицинскую страховку - разве не об этом стоит тревожиться в первую очередь? Разве титанические усилия государства по обеспечению граждан недорогой медицинской помощью - нев личных рациональных интересах большинства людей? Понимают ли активисты "Чаепития", в чем состоят их собственные интересы? Знали ли они, что именно поддерживают, когда поднимали на митингах "Чаепития" бесчисленные плакаты с именем Джона Галта? Или же это - пустой символ, и они потрясали ими так же, как люди моего поколения потрясали плакатами на антивоенных митингах, которые иногда устраивались в поддержку кровожадного Вьетконга?
С точки зрения Рэнд, для антивоенных митингов 1960-х годов имелся эгоистический мотив. Ведь мужская половина попросту стремилась избежать службы в армии. "На войну мы не пойдем!" - скандировала молодежь. Но участники "Чаепития" скандируют: "Свободу большому бизнесу!", "Дайте миллиардерам налоговые льготы!" Я с нетерпением ждал, когда же эти люди разъяснят мне причины своего поведения.