Была у меня в отпуске Валя, но о Китти и Дубове ни словом не обмолвилась. Ничего не удалось мне выведать, как я ни старалась. Зато Китти не сходит у нее с языка. И вот о чем я узнала. У Китти, оказывается, много поклонников. Нельзя ли за кого-нибудь пристроить мою Валюшку? Ведь она хорошенькая… Если Китти откажет Дубову, может, Вы поговорите с ним о Вале? Ведь она Ваша крестница, подумайте об ее судьбе! Хотите или не хотите, а вроде как родственница, а уж Китти как любит!..
Вот об этом и пишу, не оставьте ее своей заботой!
Преданная навсегда Ваша Н. А. Манкаш.
Дневник Китти
Все-таки в воскресенье с самого утра Владимиру удалось поймать меня, застав дома. С ним пришел его младший брат Николай. Его я совсем не помню. Он грубоват и ничего общего с Владимиром не имеет ни в чем. У него голос хотя и не профессиональный, но приятный баритон. Они принесли клавиры "Периколы", "Корневильских колоколов" и "Сильвы". Мы опять пели до бесчувствия: Валя, Владимир, Коля и я. Как весело было! Зато жильцы из себя выходили… В следующий раз Владимир принесет костюмы. Он говорит, у него их два сундука. Его тетка, уехавшая за границу, была опереточной актрисой и, уезжая, оставила ему все.
Между прочим, мы были на эстрадном концерте в Доме Союзов, где выступал Владимир. Ему действительно преподнесли две большие корзины цветов и бросали срезанные цветы прямо на сцену. Главное же представление состояло в кучке истеричек, выжидавших его выхода у заднего подъезда, и надо было видеть, как они завизжали и забесновались, когда он вышел.
Это, безусловно, вид особого душевного заболевания, и, может быть, оно вызывает в том, к кому направлено, тоже своего рода заболевание, выражающееся в самомнении и самовлюбленности?..
Е. П. Мещерская - Н. А. Манкаш
Милый друг Наталья Александровна!
Конечно, я позабочусь о Валиной судьбе, как заботилась и до сих пор, но сейчас мы с Китти еле живы от всего перенесенного за последние дни. Представьте себе: нам принесли новые повестки в суд. На нас наложили новую квартплату, объявив прошлую ошибочной!
Мы должны уплатить за все то время, которое прожили здесь по приезде из Рублева. Это выразилось в бешеной сумме. Нам грозила улица и выселение с опечатанием всего оставшегося имущества!
Весть о том, что нас опять выселяют и что на этот раз наше положение действительно безвыходно, облетела весь дом; и однажды утром, когда Китти ушла на службу, ко мне пришел Илья Ефремович (живущий над нами, у Е. К. Катульской). Он протянул мне пакет с деньгами, что меня потрясло до глубины души. Он просто сказал мне, что эти деньги у него "лишние", что он стар и одинок и что для него большое счастье сделать добро для нас. Вот какие чудесные люди нас окружают, и если у нас есть враги, то есть также и друзья…
Только я успокоилась, наивно предполагая, что, внеся требуемые деньги, прекращу весь процесс против нас, как в нашу дверь вдруг раздался стук. Гапсевич, Алексеев и несколько других представителей жилищного товарищества официально предложили мне пойти на мировую, поставив мне следующие условия. Я расписываюсь в моем добровольном выезде из квартиры и уезжаю с моими вещами куда глаза глядят, а они берут обратно из суда начатое против нас дело.
Китти была на службе, и я просила подождать до вечера, так как хочу посоветоваться с дочерью. Когда все ушли, Гапсевич вернулся.
- Я пришел затем, - обратился он ко мне, - чтобы предупредить вас. Вы ведь помните, что в свое время я первый отстоял вас с вашей дочерью. После чего я хотел укрепить ваше положение и устроить вашу дочь на работу моим секретарем. Поверьте, своего секретаря я уж как-нибудь сумел бы защитить. Вы этого не захотели, а теперь дело обстоит так, что я бессилен второй раз перед всеми и против всех вас отстаивать, это просто неэтично, и у меня нет к этому никакого предлога. Вам лучше, пока не поздно, смириться и уехать из Москвы в какую-нибудь провинцию. Сейчас вы уедете добровольно и с вещами, а дальше неизвестно еще, что может с вами случиться. Вы знаете, я защищал вас сколько мог, но… - И он красноречиво замолк.
Мне стало совершенно ясно, что наши комнаты уже кому-то предназначены.
На этот раз Гапсевич умывал руки. Конечно, если б в свое время Китти пошла к нему в секретари, этой катастрофы не случилось бы…
Когда Китти вернулась со службы и узнала обо всем, она сначала пришла в полное отчаяние. Потом объявила мне, что раз так, то наша участь решена и мы должны собираться и покинуть Москву.
Сердце мое было полно отчаяния. "Как, - думала я, - вся наша борьба за Москву, за свои две комнаты - все напрасно? Сесть в поезд и ехать… Куда? В полную неизвестность, в страшное ничто…"
Не успела я прийти в себя, как в передней раздалось два звонка. Значит, к нам. Я пошла открыть дверь. Пришел Владимир Юдин. Я, не скрывая, все ему рассказала.
- Хотите, - вдруг сказал Владимир, - я сниму с вас все эти неприятности? Я, как вернувшийся с фронта гражданской войны и хотя молодой, но певец, имеющий кое-какие заслуги, могу выхлопотать себе ордер на обе ваши комнаты и опередить того, кто на них посягает. Надеюсь, что вы не заподозрите меня в какой-либо заинтересованности, кроме искреннего желания помочь вам.
- Делайте что хотите, только спасите нас! - воскликнула я, еле сдерживая слезы. - Подумайте, нас с дочерью на свете только двое, и мы совершенно беззащитны! Около нас нет ни одной мужской твердой руки!
- Успокойтесь! - перебил он меня. - Я сделаю все, что смогу.
И вот наступили страшные дни. Мы с Китти не жили, а горели точно в лихорадке, хотя внешне, выходя, например, в переднюю или в кухню, мы были очень веселы, и в эти дни Китти очень много часов проводила за роялем.
Я сделала все так, как советовал мне сделать Владимир: подписала бумагу о добровольном моем выезде из наших комнат, и мне был дан двухнедельный срок на сборы и на выезд. Этим я усыпила бдительность Алексеева, и он совершенно успокоился, чувствуя себя победителем.
В это самое время Владимир неустанно хлопотал о деле. Но, к несчастью, лицо, которое должно было подписать этот ордер, было в командировке.
Владимир ежедневно сторожил его приезд. Он прекрасно знал, что среди людей, приходивших к кабинету этого работника, был друг Алексеева, который тоже ожидал подписи ордера на наши комнаты. Но в кабинете за письменным столом сидел всего-навсего заместитель, его полномочия были ограниченны, и подпись ордера задерживалась.
Получилось самое необыкновенное и неожиданное. Однажды утром Владимир принес ордер с долгожданной подписью на наши комнаты, а буквально через два-три часа раздался звонок и… явился какой-то военный с ордером на эти же комнаты, вместе с ним пришел и Алексеев. Как же это могло случиться?..
Дело в том, что Владимир Юдин, как певец, хлопотал через РАБИС и получил оттуда указание МУНИ на выдачу ордера, а друг Алексеева хлопотал по линии Военной академии и получил такое же указание из военной инстанции. Вернувшийся из командировки работник МУНИ нашел, наверное, на своем письменном столе кипу накопившихся и неразобранных дел. В общей суете и шуме первого дня работы он не обратил внимания на один и тот же адрес комнат, так как вряд ли мог предполагать, что два столь различных учреждения охотятся за одними и теми же жилыми помещениями, тем более что в 1921 году в Москве было еще очень много свободной площади.
Так как Юдин получил ордер на два-три часа раньше, то комнаты были закреплены за ним.
Мы, оставшиеся в двух смежных комнатах, стояли в недоумении и не могли побороть чувства какой-то неловкости. Спасая нас, Владимир должен теперь с нами жить, и мы неожиданно и невольно стали связанными самой тесной, интимной жизнью с ним, а главное, неизвестно даже, на какое время!..
Вы знаете, что мне удалось устроить Валю в нашей же квартире, в комнате одной уезжающей через год дамы, и что в будущем эта комната станет ее собственной. Так вот, в случае нашего выселения она бы осталась жить в ней, так как оплачивает полжировки этой дамы, с которой я сумела найти общий язык. Мы отвели Владимиру диванчик в кабинете, на котором раньше спала Валя. Сами мы по-прежнему остались в первой проходной комнате, моей бывшей спальне.
Вы понимаете меня, дорогая, что как бы идеален ни был Владимир, но наличие этого молодого человека, так молниеносно оказавшегося не только хозяином наших комнат, но и членом нашей семьи, меня и Китти крайне стесняет. Вот что у нас произошло! Кроме того, они все свободные часы с Китти поют, и это утомляет меня, но ведь, если б нас выселили, было бы еще хуже.
Ну, будьте здоровы и благополучны!
Е. П. М.
Дневник Китти
Как странно, вся наша с мамой жизнь пошла вверх дном! Владимир нас спас и живет с нами. Вот какая судьба! И надо же было так обернуться всем обстоятельствам, что именно он явился нашим спасителем. Что заставило его, почти чужого нам человека, человека такого изнеженного, избалованного, привыкшего к удобствам, во имя нашего спасения столько хлопотать и теперь жить здесь, корчиться на маленьком диванчике, подставив кресла для его продолжения, чтобы куда-то положить ноги? Он бросил квартиру родителей и продолжает терпеливо играть эту комедию, чтобы охранять нас. Самое же главное, что делает он это без всякой заинтересованности, бескорыстно, не имея никаких затаенных чувств. Нет! Он, конечно, необыкновенный человек, и этого никто бы не сделал!
Когда нам грозила опасность, то лицо каждого из окружавших меня друзей обнажилось, и я увидела то, чего не ожидала увидеть.
Помню тот день, когда я поднялась наверх к Илье Ефремовичу для того, чтоб отдать ему его пакет с деньгами. Вспоминаю, как он просил меня взять их обратно. Он открыл свой диван, подняв его крышку, и весь деревянный ящик под ним оказался в связанных пачках денег. Потом он протянул руку в углубление стены, где помещался калорифер, и вытащил оттуда небольшой замшевый мешочек, чуть побольше кисета.
- Дайте мне вашу ладонь, - попросил он и, растянув шнуровку этого мешочка, тряхнул его.
На мою ладонь тотчас посыпались искрящиеся камни без оправы. Это были бриллианты чистой воды.
- Это далеко еще не все, что я имею, - сказал он, - и показываю я это вам для того, чтобы вы не боялись будущего, как бы мрачно оно вам ни казалось. Деньги могущественны. Я показываю это вам еще и для того, чтобы вы не делали опрометчивого шага и чтобы не вышли замуж, как говорят, очертя голову, лишь бы закрепиться в Москве. Я вам скажу, что уже давно сам мечтаю уехать отсюда. Я хотел бы где-нибудь на Кавказе начать и развернуть широчайшее дело разработки и лучшей переработки нашей отечественной шерсти. У меня большие планы, и ваш отъезд послужит мне сигналом и толчком для перестройки моей жизни. Вы будете иметь и кров, и прекрасную работу. Только не коверкайте необдуманно вашу жизнь, и я помогу вам во всем, но взамен прошу одного: вашей полной со мной откровенности и только одного чувства - вашей дружбы… Так говорил этот благородный и великодушный человек… Дубов встретил меня на лестнице и обратился ко мне иначе:
- Ну, недотрога, не хотели за меня замуж, а теперь придется мне вас у себя в комнате приютить, так и быть! Екатерину Прокофьевну отправим к моим под Ленинград. Ну как? Может, теперь согласитесь? А? Знаете, "не плюй в колодец…". Не дослушав, я быстро прошла мимо него по лестнице вниз. Мой милый Ричард Львиное Сердце коротко меня спросил:
- Скажите, кому именно надо набить морду?.. Прикажите! Красивый Виталий со слезами на глазах просил у меня на память прядь волос и трогательно покупал мне в дорогу изящную почтовую бумагу.
Львов временно воздерживался от посещений, объясняя это тем, что Алексеев может догадаться, что он князь.
- К сожалению, моя внешность говорит сама за себя, - оправдывался он, и голос его звучал самодовольно. Профессор Т. приходил каждый вечер и, видя, что я не расположена идти с ним на лекции в Политехнический музей, садился и высиживал в углу целыми часами, молча и недвижимо, напоминая мне какого-то глухонемого и наводя на меня невероятную тоску. Господи, какое счастье, что все это позади!..
Вернусь к Владимиру. Мне хорошо с ним. Почему? Сама не знаю. Что касается той глупой и недостойной игры, которую я вздумала, на него обидевшись, начать, то, во-первых, на нее меня не хватило, а во-вторых, в минуту опасности всякая неестественность рухнула, как внезапно взорванная стена, стоявшая между нами. Я искренна с ним, и он стал совсем иной: простой, мягкий и нежный.
- Почему у вас вечно вымазанные ногти? - с улыбкой спросил он меня, и теперь каждую субботу он делает мне и себе маникюр, к великому возмущению моей мамы, считающей это безнравственным и слишком фамильярным.
После его выступлений наши комнаты наполняются живыми цветами в красивых корзинах с изогнутыми ручками.
Моей душе с ним тепло. Каждое утро он сам приготавливает мне перед службой завтрак, во всем я чувствую его заботу.
Прокурорскому надзору
города Москвы.
Главному прокурору
от Алексеева Ф. С.,
ответственного съемщика кв. № 5 в
доме № 22 по улице Поварской
Заявление
Бывшая княгиня Мещерская Е. П. со своей дочерью были, как все враги Советской власти, смыты волной революции и выкинуты из своей квартиры № 5 по Поварской улице.
Всякими ухищрениями вернувшаяся в Москву, эта княгиня въехала сначала на плиту в свою бывшую квартиру, а затем, найдя сочувствующий элемент в лице старухи Грязновой Т. П., проживающей после отъезда своего сына в двух смежных комнатах, впустившей и прописавшей мать с дочерью на своей площади, эта княгиня очутилась снова в своей бывшей квартире, среди своих вещей.
Позднее оказалось, что Грязнова, перейдя жить в чуланчик около кухни, хлопочет о выезде к сыну в Польшу.
Несмотря на то что мною своевременно были представлены заграничные марки с конвертов писем как прямая улика того, что эти бывшие князья переписываются с заграницей, они сумели каким-то образом оправдаться.
В настоящее время, когда доказана их задолженность Советской власти в виде неправильно взимавшейся с них квартплаты и когда Мещерская лично дала подписку о своем с дочерью выезде, к ним въехал какой-то певец (их знакомый), возможно, что с фальшивым ордером, и они продолжают жить своей нетрудовой жизнью, а именно: целыми днями играют и поют. Не давая покою и возмущая рабочий класс. Прошу срочно принять меры и проверить этих авантюристов.
Алексеев Ф. С.
Дневник Китти
Он мне сказал, что любит меня и что только ради меня все это сделал. Он сказал, что останется с нами столько времени, сколько потребуется для нашей защиты. Но он сказал также, что хотел бы остаться около меня на всю жизнь… Как запутались обстоятельства! Как все переплелось!.. С одной стороны, теперь я вижу меньше великодушия и благородства в его поступке, если он был продиктован личным чувством; с другой - я покорена его умом, волей и энергией.
Он мне больше чем нравится, но я не люблю его. В то же время я не могу противиться сладкому дурману его красивого ко мне чувства, его нежных слов, его голосу и той мягкой и вкрадчивой властности, которая, к великому моему ужасу, с каждым днем все больше и больше покоряет меня. Я надеюсь на то, что все-таки не подчинюсь. Многое в нем отчуждает меня от него. Его отношение к людям: цинизм и презрение. Его ненависть к моей матери и то, как бывает порой зол и беспощаден его язык ко всем, кроме меня… Меня резнуло, когда он вдруг назвал меня "Котик", - это ласка для закулисной примадонны, но через некоторое время в его устах это же имя приобрело для меня особо нежное и теплое значение. Что со мной? Неужели я влюбляюсь? Какая чушь!..
А. Дубов - в Ленинград, Петру
Ну, Петр, напишу тебе нечто, чего ты никак не ожидаешь от князей, которыми ты так интересуешься. Представь, Мещерских не удалось выселить!
По заявлению Алексеева пришли от Прокурорского надзора гор. Москвы, и, захватив нашего председателя ж-ва Гапсевича и нескольких членов ж-ва, в числе которых был и твой покорный слуга, пришедшие отправились в кв. № 5 и постучались к Мещерским. Их обеих не оказалось дома, и нам открыл дверь эстрадный певец тенор Юдин, может, ты его слышал?.. Он показал свой ордер на комнаты, который оказался не поддельным, как это утверждал Алексеев. На вопрос, почему не уезжает из его комнат бывшая княгиня с дочерью, он спокойно ответил, что они ему ничуть не мешают (?!). Он даже добавил, что сам просил их остаться, так как теперь это его семья.
- Уж не женились ли вы? - невольно вырвалось у меня.
- Вы угадали, - нагло глядя мне прямо в глаза, ответил он, - на одной из них.
Меня, поверишь, точно кипятком крутым ошпарили!.. Вот каким путем они вывернулись. Ну, если теперь придет ко мне эта "сиятельная" старуха, я найду ей подходящее слово. Не сердись, не могу писать: взбешен!
Твой А. Дубов.
Е. П. Мещерская - Н. А. Манкаш
Родная моя! Господу Богу было угодно сделать так, чтобы одно испытание, кончаясь, вело за собой еще худшее и страшное. Мы не потеряли крова и не остались под открытым небом, где-нибудь вдали от Москвы, но зато мы попали в самое двусмысленное положение, которое только возможно себе представить!
Официальной комиссии, пришедшей проверить вселение и ордер Владимира, последний громко, при всех заявил, что он потому нас не выселяет, что "близок" с одной из нас!!!
Бедный мой муж, бедный покойный князь! Он, наверное, переворачивается в своем гробу от того неприличного фарса, в который попали его несчастная жена и юная, чистая дочь!
Мне этот наглец объяснил, что его слова были вызваны необходимостью, нужно было убедить пришедших, что мы его семья. С дерзкой улыбкой он добавил: "Я ведь не назвал ни одной из вас, не желая объявить ничего определенного, и я не мог предположить, что для вас может быть оскорбительно, если подумают, что у вас муж такой молодой человек, как я!"
А Китти? Она стояла тут же, смеясь до слез, и это ее ничуть не задело. "Мама, не все ли равно, что будут думать и что будут говорить? Мы победили, и это самое главное!" - вот что она мне сказала, это ее мнение.
Но самое ужасное было мне выслушать то, что сказал Дубов. Он через домработницу вызвал меня к себе и имел со мной крупное объяснение: "Если вы таким способом решили спасать себя, то уверяю вас, что для этого Екатерина Александровна могла найти более удачный случай и сделать более блестящий выбор. Я делал ей предложение. Почему она мне отказала? Этот актеришка из захудалых дворянчиков показался ей лучше? Вы воспитали в вашей дочери очень плохой вкус…" и т. д.
Подобные речи я должна была выслушивать!.. Вы понимаете, я не хочу с этим человеком ссориться: он делает нам тысячу одолжений, он даже через свою домработницу вызывает нас к телефону, и я в деловых случаях даю номер его телефона как свой собственный.
Он не торгаш и покупает наши вещи по той цене, которую я ему назначаю. Вообще лучшей партии в наше время для Китти я себе и не представляла. Поэтому я была вне себя, когда услышала от него, что он делал Китти предложение, о чем эта своенравная девчонка мне даже ни разу не обмолвилась!