Очень скоро все дети стали называть её мамой, любили и жалели её, стараясь облегчить ей, болезненной женщине, нелёгкую участь. Такими мамами вершится многотрудная судьба России. Они не могут позволить себе даже умереть без времени, вытягивая свои жилочки до последнего тонкого волоска. Нина Фёдоровна дожила до 90 лет и умерла незадолго до кончины Василия Васильевича, своего сына-племянника.
Но главную мужскую роль в судьбе детей, особенно мальчиков, в становлении их характеров, сыграл, конечно, сам Батя, как стали называть дети Семёна Гордеевича. Мудрый патриарх семьи с самого начала всё расставил по местам, наметив линию ответственности за свою жизнь каждого. "Мальчики, - сказал он, - должны сохранить фамилию отца, чтобы потом продолжить род Колесников". Лена была удочерена, стала Долговой Еленой Семёновной.
Мальчики души не чаяли в своём Бате, ловя каждый редкий его внеслужебный момент. Втроём они ходили на охоту и рыбалку, принося маме такие нужные трофеи. Батя научил мальчиков стрелять, пилить, рубить, колоть, плавать, копать, косить и многое чего ещё. Даже испуганный, стеснительный, заикающийся Вася перестал бояться говорить и пересказывал Бате свои переживания. С этого началось его второе рождение. "Кем бы мы стали, если бы не мама с Батей?. Наверное, бандитами", - как-то сказал Василий Васильевич.
Ещё одним добрым человеком на пути Васи встретилась учительница русского языка в суворовском училище. Жестокие маленькие сверстники не щадят самолюбие заик. Она же заставила всех без издёвок и смеха слушать, как Вася отвечает у доски урок нараспев. Ходила с ним в лес, и там они общались между собой "оперными ариями". И ведь добилась успеха: Вася избавился от заикания!
Этот момент в своей жизни Василий Васильевич вспоминал всегда с особым чувством. Преодоление комплекса неполноценности не только добавляет естественной радости избавления от гнетущего изъяна, но в неизмеримо большей степени придаёт уверенности в себе, в своей способности собственной волей создавать самого себя.
Вся дальнейшая жизнь В. В. Колесника и была строительством самого себя в духе мудрых наставлений Бати, морального примера Мамы, человеческого участия Учительницы.
Был ещё один добрый человек, о котором Василий Васильевич вспоминал всегда с ласковой теплотой. Это его "Арина Родионовна" мужского пола, воспитатель в суворовском училище Булыгин. Этот офицер-воспитатель покидал спальню малышей только тогда, когда засыпал последний слушатель его сказок. Чаще всего таким оказывался Вася. Булыгин имел несомненный талант сочинителя фантазий, которыми обильно одаривал по вечерам малышей 45-го года, ещё не знавших современных "мультиков". И такую любовь к сказкам он привил юному суворовцу, что тот, став уже седовласым генералом, вместе с внуками бежал к телевизору смотреть "мультики" и так же по-детски замирал вместе с малышами при виде монстра, радовался победе эльфов, хохотал над незадачливым волком.
Эта сохранённая в душе детскость, с одной стороны, говорила о чистоте натуры этого человека, которая всё равно не пустила бы в себя с возрастом чёрствость, прогматизм, цинизм, убивающие детскость, но, с другой стороны, как вспомнишь его глаза с отблесками тех далёких всполохов, то невольно начнёшь думать о прерванном войной детстве, о том огненном "монстре", что видели его глаза, о котором - "ни в сказке сказать, ни пером описать", и порадуешься компенсированной детскости деда.
Братья во кадетстве
Заголовок этой главы взят из многочисленных поздравлений, стихотворных приветствий, приглашений - всей переписки с друзьями, которая осталась с архиве Василия Васильевича, точнее - в большой библиотеке, которую он собирал всю жизнь. Многие корреспонденции подписаны: "Братья во кадетстве".
Не называлось "кадетским" их Кавказское Краснознамённое суворовское офицерское училище, открытое в г. Майкоп в 1943 году и в 1947 году переведённое в г. Орджоникидзе (Владикавказ), соединённое с пехотным учмлищем, куда братья Колесники поступили в 1945 году и которое стало для Василия Васильевича на всю жизнь чем-то большим, чем просто "Alma-mater". Не называлось оно "кадетским", а между тем воспитанники каким-то десятым чувством на уровне генной памяти соотносили себя с традицией исторических российских кадетских корпусов, где культивировались высокое понятие чести, преданность долгу, моральная и физическая чистота, дисциплина и товарищество - лучшие черты русского офицерства, в среде которого родилась и утвердилась словесная формула чести мундира: "Честь имею!".
Пришедшие в училище на волне огромного духовного подъёма всего советского народа, одержавшего всемирно-историческую Победу, суворовцы влюблёнными глазами смотрели на живых героев, бравших Берлин, и искренне жалели, что опоздали родиться.
Дружба, рождённая в суворовском училище, или "во кадетстве", как потом они сами будут называть эту пору своей жизни, стала дружбой на всю жизнь. Ежегодно в День Победы 9 мая у метро "Кропоткинская" собираются бывшие суворовцы тех первых выпусков. И нет большей радости, чем эти встречи друзей, соединенных единой судьбой. "Нет уз святее товарищества!".
Среди большого количества имён близких В. В. Колеснику людей, его знакомых, сослуживцев "братья во кадетстве", разумеется, ничем не отличались от остальных. Лучшим своим другом Василий Васильевич, например, называл Лобачёва Геннадия Алексеевича, с которым вместе не учился, а начинал службу на Дальнем Востоке. Но всё же имена суворовцев "Орджо" обласканы его сердцем особо. Все - без исключений. Недаром его вдова Екатерина Михайловна на просьбу назвать его лучших друзей ответила: "Лобачёв и суворовское училище".
Мы с родственниками покойного попытались составить список этого "братства" по переписке и его записным книжкам. Вот что у нас получилось (просим извинения у тех, кто, возможно, оказался вне нашего поля зрения):
Эдуард Алексанян, Анатолий Анцышкин, Леонид Аверин (Марменштайн), Роберт Аганесов, Александр Бувальцев, Валентин Бережной, Мартуник Гукасян, Виктор Дмитриев, Николай Дзидзигури, Павел Дулаев, Фридрих (Алик) Должиков, Владимир Ермолкин, Пётр Жаров, Виктор Завадский, Эдуард Иванов, Геннадий Кащенко, Станислав Колтунов, Анатолий Кравец, Сергей Королёв, Герман Кукушкин, Юрий Калагов, Лев Кидин, Юрий Манангаров, Анатолий Мальков, Борис Невзоров, Андрей Никонов, Александр Палавандишвили, Евгений Старостин, Владимир Синельщиков, Игорь Соколинский, Юрий Чуриков, Александр Чернявский.
Это всё те, кто непосредственно учился вместе с В. В. Колесником, выпуск 1953 года. Но в "братство" входили и выпускники соседних годов, кто старше, кто младше:
Вячеслав Ильенков, Евгений Кастовский, Фёдор Кузьмин, Гай Минасян, Юрий Стрельцов, Михаил Сурменко и др.
О, эти листочки на книжных полках, в папках и столе ушедшего от нас генерала! Ничего не говорящие постороннему взору, они хранили для адресата непередоваемый трепет мальчишечьей дружбы, не утраченный с годами.
"Кадету от кадета. По случаю встречи.
Собрать всё это в тёплые ладони,
Зажмурившись от счастья и тоски.
Весь этот город,
Грустный и бездомный,
Тебе - подарком мокрым принести.В. Зайцев"
А вот, очевидно, наспех коллективно сочинённый акростих, под которым одиннадцать подписей:
"Кадет, ты пришёл к нам на встречу,
Огонь в себе тая.
Любовью согреваешь,
Единомышленник не зря.
Себя подвергая риску,
На Афганистан ты пошёл.
И здесь к нам, близким
Колесник наш пришёл".
Надо ли в этом случае обращать внимание на качество стиха?!
Но всё чаще радость встреч омрачалась третьим безмолвным тостом. Давали знать участившиеся "горячие точки", болезни и возраст. Скорбные листки приходили и в промежутках между встречами.
"Дорогой Вася, высылаем тебе стихотворение Лёвы Кидина "Прощание". Лев прислал его нам в прошлом году незадолго до своей смерти… У Лёвы Кидина было большое доброе сердце. Помянём нашего брата во кадетстве! Нам всем уже немного остаётся до встречи с ним.
Был рядом друг.
И… пусто вдруг…
Лишь звон косы в ушах
Да боль в груди.
Брат, там нас жди!
Звенит другой замах…
Обнимаем.Евгений Кастовский, Юрий Чуриков".
А вот ещё документ. Это как бы и официальное поздравление с "93-летием нашей Владикавказской Альма-матер и 50-летием её возрождения под именем СВУ", но исполненное без какой-либо официальности и канцелярского антуража. На простой листок приклеен снимок здания училища, а под ним стихи:
Мы - младшие из первого набора -
В одном строю тринадцать лет.
До сей поря храним мы дружбу
И помним всех, кого уж нет,
С кем Альма-матер породнила
И крылья нам дала в полёт.
Вся поэзия этих листочков - даже не в сути самодеятельных стихотворных строк, а в том чувстве любви и искренней доброжелательности друг к другу, которое требовало поэтического выражения. И как это трогательно в сердцах и на устах суровых военных мужчин!
Но не только радостями встреч и скорбям по потерям посвящались эти "пленумы" бывших владикавказских суворовцев. Большая библиотека Василия Васильевича хранит следы их интенсивной духовной жизни. Вот кто-то вычитал новую интересную страницу из истории - надо обязательно поделиться со своими братьями во кадетстве! И рождаются вот эти машинописные копии любопытных фактов, например, из книги Нины Фёдоровны Буровой, белоказачьей атаманши Майкопского партизанского отряда, изданной в Вашингтоне и, конечно же, у нас мало известной. Помимо интереса к экзотической фигуре русской дворянки, золотой медалистки Мариинского института, выпускницы Сорбоны и Московского университета, оставшей с двумя детьми от мужа в Екатеринодаре во время бегства белой Добровольческой армии и с оружием в руках боровшейся против Красной Армии вплоть до разгрома её отряда в 1920 году, пленения и приговора к расстрелу, земенённого пожизненным заключением на Соловках, откуда она потом бежала за груницу, - так вот: помимо обогащения своих знаний фактами, делающими представление об отечественной истории объёмным и объективным, братья во кадетстве ещё и оттачивали свой русский патриотизм новыми, более сложными чувствами, находя и в другой, оторванной части русского народа по мере ослабления братоубийственной ненависти Гражданской войны, созвучные мысли и настроения по отношению к общей Родине. Характерно, например, стихотворение о русской культуре, перепечатанное из той же книги Н. Ф. Буровой, без указания автора.
Русская культура - это наша детская
С трепетной лампадкой, с мамой дорогой.
Русская культура - это молодецкая
Тройка с колокольчиком, с расписной дугой.Русская культура - это сказки нянины,
Песни колыбельные, грустные до слёз.
Русская культура - это разрумяненный
В рукавицах-варежках Дедушка Мороз.Русская культура - это дали Невского
В бело-мёртвом сумерке северных ночей.
Это радость Пушкина, горесь Достоевского
И стихов Жуковского сладостный ручей.Русская культура - смех сквозь слёзы Гоголя,
Станиславского, Саввина, дивный наш балет,
Лихость беспримерная, честь гвардейца-щёголя,
Поле Бородинское - доблести завет.Русская культура - это вязь кириллицы
На заздравной чарочке яровских цыган,
Жемчуг на кокошнике у простой кормилицы,
При чеканном поясе кучерский кафтан.Русская культура - Пётр-гигант, Суворов,
Зимняя канавка, дедушка Крылов,
Зодчие-строители Киевских соборов,
Троицкая лавра в бахроме лесов.Русская культура - это кисть Маковского,
Гений Менделеева, Лермонтов и Даль,
Терема и церкви, звон Кремля Московского,
Музыка Чайковского - тихая печаль.Русская культура - это всё, чем славится
Со времён Владимира наш народ большой,
Это наша женщина, русская красавица,
Это наша девушка с чистою душой.Русская культура - наша жизнь убогая
С вечными мечтаньями, с замками во сне…
Русская культура - это очень многое,
Что найти не в силах мы ни в одной стране.
Кроме нескрываемого налёта питерского аристократизма автора ("Детская", "простая кормилица") всё остальное-то до глубины души - наше. Читая и обмениваясь друг с другом таким чтением, бывшие суворовцы скрепляли в своих душах связь времён, которая более всего проявлялась в чести и достоинстве русского офицера. Недаром уже генералы и полковника, никогда ранее не звавшиеся "кадетами", называли теперь себя братьями во кадетстве.
Чуть ли не настольной книгой каждого был рассказ классика русской литературы Н. С. Лескова "Кадетский монастырь", в котором он вывел пленительные образы офицеров-воспитанников старого времени. Причём документальная основа рассказа придаёт особенную убедительность высоким нравственным качествам директора Первого петербургского кадетского корпуса генерал-майора Перского, эконома этого корпуса бригадира Боброва, доктора Зеленского и "отца Архимандрита", которые себя без остатка отдавали воспитанникам и действовали по единственно верному принципу воспитания - личный нравственный пример.
В рассказе есть эпизод, когда кадеты укрывали раненых декабристов, приползших к их корпусу, выходящему торцом на Сенатскую площадь. На следующий день после подавления восстания в корпус приехал разгневанный государь Николай Павлович.
- Отсюда Рылеев и Бестужев! - сердито сказал император. Глядя в лицо государя, Перский спокойно возразил:
- Отсюда Румянцев, Прозоровский, Каменский, Кульнев, Толь - все главнокомандующие.
- Они бунтовщиков кормили! - показал рукой царь на построенных во фрунт кадетов.
- Они так воспитаны, Ваше Величество: драться с неприятелем, но после победы призревать раненых, как своих.
Так ответил Перский, бесстрашно посрамляя самого императора, достойно защищая свою и кадетов честь. Николаю Павловичу осталось только нахмуриться, повернуться и уйти, оставив без последствий "дерзость" кадетов и их директора.
В офицерской службе бывают такие эпизоды, когда ты стоишь по стойке "смирно" перед высоким чином, до звона в позвоночнике ощущаешь напряжённый стержень всего того, что составляет твою личность: знания, опыт, достоинство, честь, нравственность, а в это время воля высокого чина противоречит всему, что ты есть. Выбор невелик: или сломать свой стержень, козырнув в знак согласия, или ответить так, как Перский, чтобы продолжать именовать себя офицером.
Я привёл этот литературный (на документальной основе) пример, потому что он по сути схож с поступком полковника В. В. Колесника в 1979 году, когда он докладывал двум высоким чинам разработанный им план захвата дворца Амина. Чины должны были утвердить план или отвергнуть. Они предпочли не делать ни того, ни другого - слишком ответственно… Впрочем о том, как поступил в этом случае Василий Васильевич речь впереди. Он сам расскажет об этом.
Продолжим тему идейной и нравственной стойкости "братства во кадетстве" из первых послевоенных выпусков. Заряженные неистребимой верой в строительство светлого будущего, полные уверенности в силе русского оружия, осенённые великими именами Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова, Ушакова и Нахимова, ещё живых полководцев Великой Отечественной войны, под знамёнами Ленина и Сталина они, готовые к любым подвигам, надели лейтенантские погоны в переломное для нашей страны время, связанное с так называемой "хрущёвской оттепелью", а разоблачением культа личности Сталина на фоне открытой Западом против Советского Союза и стран социалистического содружества "холодной войны", время создания не скрывающего враждебных намерений против нашей страны блока НАТО.
В советском обществе возникали противоположные умственные тенденции, которые захватывали и офицерский корпус. С одной стороны, надо крепить мощь державы, повышать дисциплину перед угрозой огрессивного внешнего мира, что и делалось совершенствованием оружия, прорывом в космос, ударными стройками, целиной. С другой стороны, нарастали выступления, в основном, со стороны интеллигенции, о подавлении свободы личности, о несправедливых репрессиях, об отсутствии демократии, о притеснении инакомыслия.
В стан расшатывающих устои государства братство во кадетстве не могло встать. Как далёкое эхо тех лейтенантских настроений я уловил в том, упомянутом уже монологе с рюмкой коньяка слова Василия Васильевича: "Мудрые китайцы на стали топтаться на мёртвом Мао, хотя за что - можно найти. Никто из великих не мог управлять большой страной, большим народом одними пряниками, без кнута. Ведь даже Черчиль признал, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. За что же мы его так?".
Со временем всё больший авторитет приобретала фигура маршала Г. К. Жукова, занимая в умах и сердцах офицеров место путеводной звезды. Как в годы войны в нужное время в нужном месте появлялся Г. К. Жуков, так и в эти смутные дни вовремя появилась его книга "Воспоминания", которая не только ставила на место рать выскочек - "победоносцев", но и вселяла силу и уверенность в таких офицеров, как Василий Васильевич Колесник и его братьев во кадетстве.
Среди листков своеобразного "самиздата", которым обменивались "братья", внимание привлекла перепечатка двух стихотворений, остро полемизирующих друг с другом именно с позиций этих противоположных идейных направлений, не прекращающихся, кстати, до сих пор. Одна сторона, направленная против армии, представлена стихотворением Булата Окуджавы "Ироническое обращение к генералу", где говорится, что "пока на свете нет войны, вы в положении дурацком", поскольку как иначе вы должны совершенствовать "свою профессию и смелость?".
Хирургу нужен острый нож,
Пилоту - высь, актёру - сцена.
Геолог в поиске бессменно.
Кто знает дело, тот хорош.
Воителю нужна война,
Разлуки, смерти и мученья,
Бой, а не мирные ученья…
В общем, генерал без войны, что "прачка без воды и мыла".
Неиронический ответ Булату Окуджаве на его "Ироническое обращение к генералу" дал генерал-майор юстиции А. Ролов. В нём говорится:
И кто бы вдруг подумать мог,
Что Вы, войною опалённый,
Пускай в ту пору и "зелёный",
Но спутник фронтовых дорог,
Забыли напрочь строчки эти:
"Мы все войны шальные дети,
И генерал и рядовой".Шинель вы взяли - и домой.
Другим досталось жить в шинели,
Чтоб Вы печалились и пели.А Вам, считайте, повезло
Вовсю шататься по Арбату,
Походной грязи не месить,
Страну с семьёй не колесить
И не считать одну зарплату.Чернить военных стало модно.
Хотя не так и благородно,
Зато "сподвижники" поймут.
А злопыхателей немало
Вскричат:
- Ату их, генералов!
И руки недруги потрут