Когда вдруг пасквиль и талант
В содружестве сойдутся рядом,
То муза, сдобренная ядом,
Не принесёт успех, Булат.
Автор ответа, "беспризорник от войны, ставший генералом", созвучен был Василию Васильевичу не только настроением, но и судьбою. Беда только в том, что яд "Иронического обращение" брызгал со всех страниц и экранов (уже начиналась перестройка), а "Неиронический ответ" появлялся в какой-нибудь дивизионке да распространялся вот так, отпечатанный под копирку, - от брата к брату.
Разумеется, найденные в архиве покойного генерала и проницательные здесь следы его интеллектуального общения составляют лишь малую часть духовной жизни "братьев во кадетстве", но и они дают общее представление об их стойкой государственно-патриотической позиции, помогающей ориентироваться в общественно-политических завихрениях современности. Защитник Отечества должен знать, какое отечество он защищает и не может быть приказом отстранён от политики. Куда девать вулкан, вскипающий в груди?
Таков был один из невысказанных вопросов в глазах Василия Васильевича в ту нашу встречу; в них поражала парадоксальная одновременность влаги слёзной боли, огня взыскивающей правды и глубокой темноты отчаяния.
"А любовь Катюша сбережёт…"
"Тыловое обеспечение" воинскому явлению под названием "Колесник Василий Васильевич" осуществляла его любовь и жена, мать троих детей Екатерина Михайловна.
В одно время с Колесником училась в г. Орджоникидзе в педучилище Катя Горбачёва. Как было принято, на вечер в военное училище, где были одни мальчики, приглашали студентов педучилища, где были девочки. И наоборот. "Хитрая" подоплёка таких приглашений ни для кого не являлась секретом: на этих вечерах, на этих танцах завязывались дружба, симпатия, любовь, судьба. Как потом подтвердилось всей жизнью, между Васей и Катей завязалась любовь-судьба.
Что это судьба, молодой лейтенант, получивший назначение на службу в Приморский край, почувствовал сразу же после прибытия в населённый пункт под экзотическим названием "Боец Кузнецова". Всё хорошо: и Боец Кузнецова устраивает, и бойцы во взводе уже полюбили молодого командира, и на службе всё получается, а как-то пусто вокруг, душе чего-то не хватает… И летит в Орджоникидзе телеграмма: "Приезжай!".
Воспитатель детсада прощается со своими подопечными и едет на другой край Земли.
"Надо было его видеть в работе с солдатами! - вспоминает тот период Екатерина Михайловна. - Он весь светился, им можно было только любоваться. Да и солдаты у него светились. Сколько в них было жажды знаний, гордости за свои успехи! Друг к другу относились по-братски. Форму носили с достоинством. Идёт солдат по тропочке, как выточенный, значки и пуговки, как солнышки, горят, в кирзовых сапогах небо отражается.
Когда я приехала на этот полустанок Боец Кузнецова, ребята сначала ревновали меня к своему командиру. "Мы боялись, что вы его у нас отнимите", - признались они после".
Этот первый год их совместной жизни, первый год его службы в одной из первых рот специального назначения вспоминался как радостное солнечное утро, обещающее счастливый день.
"Говорят, что мы бедно жили. Не согласна! Жили скромно, это правда, без излишеств. Наши комнаты мало чем отличались от казарм. Разве что салфеточки из бязи. Но мы же были счастливы! Сколько было уверенности в будущем! Мы не ждали дара божьего, создавали жизнь своими руками, обогащали друг друга своими знаниями, жили богатой духовной жизнью".
К этому же периоду относится эпизод, после которого солдаты своего командира взвода, молоденького ещё лейтенанта, стали называть "Батя".
Для Спецназа любое задание, тем более учебное, подразумевает преодоление трудностей. О степени этих трудностей и говорить неприлично: надо уметь справляться с любыми. Но то, что выпало взводу Колесника, зашкаливало за все, даже спецназовские мерки. После учебных прыжков с парашютом, которые сами по себе являются неслабым испытанием, командир роты решил отправить учебный взвод в расположение части "своим ходом", выделив пайки на трое суток. Прочертил на карте маршрут, приложив линейку от пункта запасного аэродрома до того самого Бойца Кузнецова. А это 300 километров. А это хребет Сихотэ-Алинь, это тайга, топи и болота. И ни одного населённого пункта.
Разумеется, взвод в три дня не уложился. Хорошо, что исправно работала у них рация, и Екатерина Михайловна, тогда ещё просто Катя, успокаивала своё сердце и на четвёртый, и на пятый, и на шестой день, узнавала, что они живы, что прорубаются ножами сквозь чащи, где, наверное, за все века Земли не ступала нога человека.
Вот тут-то и показал В. В. Колесник, на что способен кандидат в мастера по марафону и многоборью, разрядник по десяти видам спорта. Идя впереди взвода он не понукал, не нервничал. Все знали его девиз: "Делай, как я, делай лучше меня!". (Правда, его подчинённые при этом ворчали: "Как же делать лучше, когда до него не дотянуться?").
Вид вернувшихся впечатлял: от одежды и обуви остались какие-то немыслимые лохмотья, лица и тела в ссадинах и коростах, в грязи, в засохшей болотной тине. Но - с горящими глазами: мы Спецназ!
"Вот тогда я первый раз услышала, как солдаты стали называть Васю "батей", - говорит Екатерина Михайловна. Те первые сержанты, которых готовил лейтенант Колесник, сохранили с ним связь пожизненно. От многих приходили открытки и письма чуть ли не до последних дней. А новичкам они, как эстафету, передали это имя - Батя. Причём это повторялось во всех гарнизонах - и в Легнице, и в Nitujvt (Польша), и в Уссурийске, и в Чирчике. Как будто работал какой-то беспроволочный солдатский телеграф, который передавал из одной части в другую: к вам едет "Батя".
Как того и хотел Василий Васильевич, первой родилась дочка. Назвали Наташей, отец её звал "Рыжиком", (Екатерина Михайловна скажет в беседе по секрету: папа очень любил всех троих детей, но к Рыжику относился, кажется, с особой ласковостью - её прелестные кудряшки медного цвета так напоминали ему родную маму, Ольгу Фёдоровну).
Гарнизоны, гарнизоны… В одном родилась Наташи, в другом - Оля, в третьем - Миша. Не сразу вспомнишь кто, где, в каком классе был, сколько школ поменял. "И всё же наша семья с большой любовью вспоминает все гарнизоны, где служил наш папа, - продолжает рассказ Екатерина Михайловна. - В семье так повелось: папина служба под грифом "секретно" - о ней ни с кем, ни между собой. Я из тех офицерских жён, которые не командуют в частях, не влияют на судьбы подчинённых мужа, не кичатся сами и не позволяют детям пользоваться положением отца. Семья для Василия Васильевича была надёжным тылом, уютным, без излишеств бытом. Я знала свой удел: пораньше встать, всех позднее ложиться, провожать и встречать, ожидать и скучать. Он знал, что здесь его любят, ждут и всегда ему рады".
В семье поддерживалась атмосфера устойчивости, уверенности, благорасположённости: стрелка "семейного барометра" была постоянно направлена на душевное спокойствие, физическое и моральное здоровье Папы. Как в той песне: "Пусть он землю бережёт родную, а любовь Катюша сбережёт". Пусть он занимается любимым делом - служит Отечеству, - а всё остальное: дом, дети, условия для службы мужа взяла на себя Екатерина Михайловна. "Это не его головная боль, - говорила она. - Семейные проблемы решала сама, редко прибегала к его помощи".
Работать пришлось мало: то дети малые, то мест нет, то вообще работы нет. Всё больше на общественных началах кружки вела, участвовала в работе родительских комитетов.
Дети росли, радовали родителей, становились взрослыми. Какие-то неприятности, детские болезни, тревоги, проходили, как проходит всё на свете. Даже "холодная война" с учительницей Миши по русскому языку, которую вела несколько лет Екатерина Михайловна, теперь вспоминается с юмором. А тогда было не до шуток. Дело в том, что пятиклассник Миша, закончив четыре класса в Чирчике, здесь, в московской школе стал отставать по русскому языку. Учительница с очень своеобразным (мскажем так) характером, что называется "взъелась", обозвала его "дураком" неспособным исправиться, чем нанесла мальчику серьёзную психологическую травму. Причём третировала его долгое время.
Нет, мама не унизилась до банального скандала, ни слова не сказала в ответ на "дурацкие" обвинения, а методично и планомерно занималась с Мишей русским языком, пока он не стал первым призёром по району и третьим по Москве в художественном чтении. Ни злорадства над посрамлённым взболмошным противником, ни торжества собственной победы - ничего этого было не нужно семье; просто было удовлетворение от преодоления психологического барьера неполноценности. Как когда-то в детстве у Василия Васильевича, когда он боролся со своим заиканием.
Получилось так, что именно Миша, младший ребёнок, единственный сын, любивший всех, особенно сестёр, стал главной болью семьи. Погиб в Чечне.
Рос он болезненным ребёнком. У него и игры-то были в основном, "в доктора" - всех лечил. Но однажды, когда отец его взял на прыжки, он "заболел" небом, и уже в третьем классе сказал всем и себе: "Буду десантником!". Ему спокойно возражали, что его в десант не возьмут. Говорилось это даже не из благих воспитательных "подначек", а просто из унылой констатации его здоровья.
И Миша взялся за "строительство" самого себя. Тут сказалась папина наследственность: в старших классах он сам себе стал главным тренером. И каким тренером! Даже утренние пробежки по набережной "от моста до моста" методично удлинялись и убыстрялись, чтобы планомерно увеличивался счёт: ещё раз! И уехал после школы по давно намеченному адресу - в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. У Екатерины Михайловны до сих пор стоит в ушах его незабываемый счастливо-ликующий возглас: "Мама, приняли! Говорят, не только в десант - в космос отправлять можно!".
После окончания факультете Спецназа Миша служил на Дальнем Востоке. Однажды позвонил: "Папа, я уезжаю в Чечню. Только, пожалуйста, ничего не предпринимай".
"Хотя я бы не стал никуда звонить, - говорил Василий Васильевич в одном из интервью вскоре после трагедии. - Я понимаю, что, если я его не отпущу в Чечню, это плохо скажется на дальнейшей судьбе Миши, понимал, как к нему Чечни было элементарно: командир бригады на Дальнем Востоке - мой бывший подчинённый. Да и в ГРУ достаточно людей… Жена тоже всё понимала и не отговаривала сына. Она ведь всю жизнь со мной была во всех передрягах. Кроме Афганистана, конечно…
Миша попал в Чечню 18 января 1995 года, а погиб на следующий день… 20-го утром мне об этом сообщили. А я в это время в госпитале лежал, у меня было двустороннее воспаление лёгких. Даже когда было прощание с сыном в госпитале Бурденко, меня выпустили на час. Я ещё после этого полтора месяца там пролежал.
Тяжело, очень тяжело… Как именно погиб Миша, что там произошло, я не знаю".
У смерти причины разные, но результат один - беспощадный, необратимый. Хотя Миша был дважды женат, но детей не оставил. И снова фамилия Колесник, о чём так трогательно заботился незабываемый Семён Гордеевич, осталась без мужского продолжения.
Такое вот шекспировское драматическое напряжение переживала эта семья. Работая над материалами Книги Памяти о спецназовцах, погибших в Афганистане и Чечне, я много раз сталкивался с родительским отчаянием: "Зачем, зачем я отпустил (а) его на эту проклятую, никому не нужную войну? Надо было пойти на всё, но не пускать!".
Драматизм родительского отчаяния Колесников был сильнее, чем у тех, кому надо было "идти на всё". Василию Васильевичу достаточно было, как говорят, "мизинцем шевельнуть". Екатерине Михайловне была бы простительна "материнская истерика", подталкивающая мужа. Но это были бы уже другой Василий Васильевич и другая Екатерина Михайловна. Это уже не был бы "брат во кадетстве" с крепким моральным стержнем, не поступающийся честью офицера ни при каких обстоятельствах. Это уже была бы не жена боевого офицера, настроенная с ним на одну волну, для которой его офицерская честь, может быть, более свята, если можно так сказать, потому что жене приходится быть вдвойне бдительной, чтобы не бросить тень на неё даже ненароком.
Нашлись бы люди, которые "с пониманием" бы отнеслись к родительским "слабостям". И Миша бы остался жить. Найдутся и люди, которые будут подкладывать даже теоретический оправдательный фундвмент под "слабину", мол, человеческая жизнь дороже компромисса с совестью. И неподсудно бы это было миру. Но сколько раз в оставшейся жизни и Михаилу, и родителям пришлось бы опускать глаза при встрече с подобными сюжетами и - главное! - оправдывать их?!
В христианстве есть святые, пострадавшие за веру, не поддавшиеся на искус лёгкого решения трудной проблемы. Они в легендах, молитвах, апокрифах. Святость атеиста Василия Колесника не претендует на подвиг, предполагающий канонизацию; это просто суть совестливого человека, не способного преступить справедливость.
И глядели на меня в ту нашу встречу его глаза, словно с иконы, признающие и призывающие лишь высший суд нравственности: "Те, кто пишет, что генералы, мол, своих детей в Чечню не отправляют, сами уже точно не отправили бы, будь генералами. А ведь выступают судьями, поучают… Чему? Как терять достоинство?".
Лишь вот в таком мимолётном своеобразном откровении-исповеди можно было догадаться (только догадаться!) об истинном весе той тяжести, что носил в душе отец после гибели сына и что выражал кратко: "Тяжело, очень тяжело…".
Профессия - Спецназ
Екатерина Михайловна, рассказывая о своём муже, как-то сказала: "Он был очень азартный, взрывной, увлекающийся. И в то же время - очень осторожный, предельно собранный, контролирующий каждое своё слово, каждое движение". Да ведь это противоположные чувства! - хочется удивлённо воскликнуть, услышав такую характеристику. Но поразмыслив, признаёшь, как точно она уловила полюса его характера, которые по законам диалектики, хотя и находятся в борьбе как противоположности, но составляют единое целое.
Каждая яркая личность отличается такими парадоксальными, на первый взгляд, контрастами. Сколько угодно примеров. Когда сочетаются в одном человеке высота духа, проблеск гения и низменная страсть, отточенный профессионализм и беспринципность и т. д. Сколько людей, столько и вариантов. Только у многих людей крайние полюса своего характера просто не явлены в силу незначительности: иные их приглушают сознательно внутренней боязнью выделиться, трусливо вжимаясь в некую "середину", в уютный безликий "центр". Недаром от этой "середины" слово "посредственность". В противоборстве полюсов не бывает центра. Недаром его давно называют "болотом", мёртвым застоем.
У Василия Васильевича удачно боролись эти два начала (азарт и осторожность), создавая цельный характер, возможно, идеальный для разведчика. Без азарта, без ослепительной озарённости мгновенного решения и его немедленного исполнения разведчик обречён. Но он ещё более обречён, если этому своему неуёмному механизму не поставит надёжные тормоза. С другой стороны, опять же будет обречён, если всю свою профессиональную жизнь проедет "на тормозах". Такая вот диалектика!
Профессиональная сторона жизни В. В. Колесника, как уже было отмечено, неотделима от всей его жизни в целом. И, наверное, не будет большим преувеличением сказать, что вся его военная судьба от суворовца до генерала есть хрестоматийный образец офицерского бытия. Причём - (подчеркнём особо) вся его служба от начала до конца проходила в самых профессиональных воинских подразделениях - частях специального назначения. Именно этому поколению "братьев во кадетстве" суждено было создавать советский Спецназ на основе партизанских действий во время Великой Отечественной войны.
Днём рождения Спецназа является 24 октября 1950 года, когда Директивой Военного Министра СССР Маршала Советского Союза Василевского А. М. дано указание о формировании сорока шести отдельных рот специального назначения. В 1953 году, когда В. В. Колесник заканчивал суворовское училище, произошло сокращение Вооружённых Сил СССР. Осталось 11 рот. В одну из них он и был направлен в 1956 году после окончания пехотного училища.
Уже в следующем 1957 году по указанию министра обороны СССР Маршала Советского Союза Жукова Г. К. проведены организационно-штатные мероприятия в сторону усиления Спецназа. Были сформированы пять отдельных батальонов, переведены на новую оргштатную структуру отдельные роты специального назначения. Эта реорганизация непосредственно коснулась и В. В. Колесника, командовавшего в то время учебным взводом отдельной роты Спецназа, на базе которой был развёрнут отдельный батальон специального назначения в Северной группе войск. Затем там же он стал командовать ротой. То есть начало военной карьеры Василия Васильевича совпадает с рождением Спецназа. Потом появятся и отдельные бригады, одной из которых он будет командовать. "Служба шла, как хорошо отлаженный механизм", - только и ответит Василий Васильевич на просьбу журналиста рассказать о своей службе. Немногословие его диктовалось и секретностью спецназовской "работы", и тем самым сдержанным характером. Только и без вопросов ведь ясно: его специальность - "держать порох сухим". А это значит, чтобы не лилась кровь, надо пролить вдвое больше пота на учениях, на смотрах, на повседневной армейской рутине.
Но только в газете военного округа можно было познакомиться с какой-нибудь зарисовкой "Огненные вёрсты", в которой будет подробно описываться мастерство некоего молодого лейтенанта Иванова по выполнению сложного боевого задания в тылу "противника" Лишь посвящённые могли догадаться, что под фамилией Иванова закамуфлирован Колесник.
"Вот опять "противник" предпринял атаку. Хоть и темно, а различить цели можно. Лейтенант ставил задачи пулемётчику, автоматчику сержанту Р. Азиеву, вёл огонь сам, и всё большее раздражение появлялось у него по мере того, как возрастал поток вводных… Да, на этом пятачке, омываемом речушкой, не сманеврировать, не удержаться… Иванов оставил засаду, остальной состав группы повёл через водную преграду. И невелика, неширока она, но сил выкачала изрядно. Шатаясь от усталости, выбрались воины на хаотичное нагромождение валунов… И только в машине лейтенант Иванов позволил себе расслабиться".
Всё это на языке Василия Васильевича называлось "работой отлаженного часового механизма".
В той пикировке между "Ироническим обращением к генералу" и "Неироническим ответом" ему со стороны военных отразилась извечная коллизия "видимого миру смеха и невидимых миру слёз", когда обыденному сознанию вольно похихикивать над "безработными" (без войны) генералами, а тем - не до шуток. Слишком строга и коварна "материя", с которой имеют де5ло генералы, чтобы позволить над ней иронию.
Теперь, когда вся жизнь В. В. Колесника сотошла в историю, когда на неё уже смотришь как бы со стороны, видишь истинный хрестоматийный пример, достойный занять место в учебных офицерских институтах. Без слов, без нытья, без вранья нести всю жизнь рутинную службу по "поддержанию пороха сухим", чтобы в нужный момент выстрелить в нужную цель. Сколько "боёв" (в кавычках, без войны) за свою профессиональную жизнь провёл В. В. Колесник и только один - настоящий, но зато как "выстрелил"! "Выстрел", за который он получил высокую степень воинского отличия - звание Героя Советского Союза.
Пусть у большинства офицеров (в идеале - у всех) будт только бои в кавычках, но офицерская профессия на то и существует, чтобы не оплошать, когда "раскроются кавычки". И полковник В. В. Колесник не был застигнут врасплох, когда ему было поручено наиответственнейшее, наисекретнейшее, наисложнейшее задание.