Не знал, не ведал старый, хитрый Мамонтов одного: доносчик, прибежавший к нему ночью, вовсе не святой отец, а наш человек. Он добровольно вызвался помочь советским войскам, и командование отправило его в белогвардейский штаб для дезинформации. Этот простой, скромный крестьянин, чутьем понявший, на чьей стороне правда, справился со своей сложной ролью с исключительным мастерством.
...И вот густые белоказачьи цепи пошли в атаку. Лежавший рядом со мной пулеметчик Прокофий Кравцов заметил:
- Первыми шагают гундоровцы.
- Верно ли?
- Я их, сволочей, сонный, с закрытыми глазами узнаю. Не раз встречался в бою.
Сзади нас, обдав струей воздуха, ударила батарея Яблочкина. Дружно зачастили винтовочные залпы. Пулеметчики пока огня не открывали. Но вот неприятель кинулся вперед с винтовками наперевес. Даю команду "Огонь!"
Захлебываясь, спеша, пулеметчики доканчивают первые ленты. Ударил в ноздри знакомый, едковато-приторный запах пороха, разогретого масла. Слышу радостные возгласы бойцов: "Удирают! Бегут!"
Первая атака отбита. Однако вражеская артиллерия засекает пулеметы, и снаряды ложатся все ближе и ближе.
- Выручай, браток, - кричу Яблочкину.
Вокруг рвутся снаряды, с шумом свистят осколки, летит клочьями земля, а Яблочкин удивительно спокоен. Кто не знал его, мог подумать: позирует. Мне же довелось участвовать с этим большевиком в десятках боев, и он при любых обстоятельствах одинаков: нетороплив, хладнокровен. Вот и сейчас командир батареи спокойно поднес к глазам бинокль, потом оторвал его, стал определять координаты целей по вспышкам вражеских орудий и, рассчитав, пошел к пушкам. Снаряды со свистом уносятся в темень ночи. Где-то там, за буграми, глухо кашлянул звук разрыва. Мы все ждали ответа. Его не последовало - обе вражеские пушки артиллеристы Яблочкина накрыли точными попаданиями.
Бойцы с восхищением посмотрели на Кондрата - он все такой же невозмутимый. При свете пожарища худощавое, с глубоко посаженными глазами лицо, вислые русые усы Кондрата отсвечивали бронзой и вся невысокая, ладная фигура казалась высеченной из гранита.
Об этом более чем скромном на вид командире, о его глазомере, умении поражать цель с первого же снаряда, смекалке люди рассказывали легенды. Еще на фронтах первой мировой войны простой крестьянский паренек, с трудом научившийся писать, выделялся своей сметкой. Его назначили наводчиком, нашили на погоны лычки старшего унтер-офицера.
Яблочкина знал Мамонтов и не раз ставил в пример своим незадачливым пушкарям его блестящую стрельбу. Предприимчивый мятежник даже отдал приказ войскам: в случае пленения нашего командира батареи доставить последнего к нему живым.
В разгар боя белоказаки бросили свои отборные силы на батальон Анисима Харченко. Ряды их здесь погуще, и атака отличалась особой настойчивостью. Очевидно, враг стремился прорвать оборону именно на этом узком участке, наиболее близком к мосту, рассчитывая одним ударом опрокинуть батальон и с ходу захватить переправу через Дон. На других направлениях противник предпринимал отвлекающие атаки.
Уяснив это, я приказал нескольким пулеметным расчетам немедленно выдвинуться на участок батальона Харченко. И только отдал это распоряжение, увидел самого командира. Пренебрегая опасностью, Анисим бежал вдоль окопов в полный рост.
- Сейчас поведу бойцов в штыки. Поддержи огнем, - крикнул он, на ходу перезаряжая наган, и стремительно перемахнул через обвалившуюся траншею. Высоко потрясая над головой зажатым в огромном кулаке наганом, Харченко бросился навстречу белоказакам. За ним, колыхнув воздух хриповатым криком "ура!", устремилась лавина бойцов. Пулеметчики кинулись догонять катившуюся под уклон цепь красноармейцев.
Завязалась отчаянно жаркая штыковая схватка. Обе стороны до предела распалились от боя.
В конце концов белоказаки отхлынули. Но только мы вернулись в свои окопы, как из-за ближнего бугра вымахнула вражеская конница. Положение создалось критическое. Красноармейцы смертельно устали, а между тем каждое мгновение с чудовищной быстротой приближает орущий, улюлюкающий вал. Что же делать? Харченко останавливает людей, строит в каре, но поздно. Вот сейчас, сию минуту всесокрушающий вихрь налетит на плотно сжавшуюся кучку людей, перетопчет, перемесит копытами.
Выручил вовремя подоспевший к месту боя импровизированный броневик, сооруженный изобретательным механиком Иёном Лещенко. Старенький, обшарпанный автомобиль "мерседес" вынырнул из лощинки и, развернувшись под носом противника, открыл огонь по атакующей коннице. Эффект оказался поразительным: кавалеристы, приняв весьма странное сооружение за грозный броневик, резко осадили коней и бросились врассыпную.
История этой машины относится ко времени нашего отхода из Каменской. Фанатически влюбленный в технику, Лещенко ни за что не хотел расстаться с автомобилем, вернее, с его останками. Измятый, исковерканный кузов, разбитый мотор - вот все, что сохранилось от прежнего "мерседеса". Но надеяться на лучшее не приходилось, и Лещенко задумал восстановить машину во что бы то ни стало. Привязав ее к арбе, запряженной парой волов, водитель толкал этот жалкий скелет от Каменской до Морозовской, где и собрал его с грехом пополам. Правда, не хватало одного колеса. Находчивый Лещенко и тут вышел из положения - сшил из кожи подобие круга, набил его шерстью, тряпьем и - колесо готово!
На заднем сидении соорудили дощатый помост, на нем закрепили пулемет, положили ящики для лент, а сверху (чтобы не особенно допекало солнце) натянули парусиновый тент.
И вот это неуклюжее на вид сооружение, оставляя за собой густо-сизый след дыма и пыли, покатило за отходившими войсками. Скорость его не ахти какая, защиты от пуль, осколков - никакой, зато уж сектор обстрела превосходный - тело пулемета вращалось по круговой, и это позволяло сеять свинцом на все четыре стороны. А то, что неказист на вид, сбит из дерева и накрыт холстом - неважно. Ведь противнику все равно не видно издалека.
Бойцы, первыми заметившие на дороге эту машину, от души расхохотались и тут же окрестили метким словцом "голодранец". Скептически относились к затее Лещенко и его товарищи. Однако в первом же бою самодельный броневик положил на землю около ста беляков, помог отбить одну из сильнейших атак.
Как ни странно, но при одном появлении на позициях "голодранца" солдаты противника не выдерживали и пускались наутек: то ли сила свинца приводила их в чувство, то ли пугал один вид машины, которой они не видели до сих пор (белоказачья конница вообще боялась броневиков). Так или иначе, а насмешки смолкли, и самодельный броневик молчаливо признали за грозное оружие. Сколько впоследствии славных дел совершил его расчет! Случалось, тот или иной командир батальона, попав в тяжелое положение, звонил или присылал в штаб полка красноармейца с запиской: "Прошу "голодранца", а то лезут казаки тучей".
И старенькая, собранная по винтику, латаная-перелатанная машина, изрешеченная пулями, осколками, мчалась туда, где нависла опасность, колесила по степи, сея смерть среди белогвардейцев.
После неудавшейся кавалерийской атаки в лоб, командование противника бросило около двух конных полков в обход наших флангов. Главный удар они по-прежнему наносили на участке Морозовского полка, занимавшего возвышенность на подступах к Кривомузинской. Создалось крайне тяжелое положение: красноармейцы выбились из сил, раненые, наспех сделав перевязку, продолжали отстреливаться. Поднявшееся в зенит солнце палит немилосердно, нет воды, и доставлять ее некогда.
Пьяные, обозленные неудачей белоказаки лезут на окопы как одержимые. Их становится все больше и больше. Подошли свежие подкрепления, и Анисим Харченко с тоской смотрит туда, где находятся тылы, где потные, усталые люди спешат уложить последний камень в долгожданный мост. В эту минуту ему кажется, что можно без ущерба для дела снять - найти где угодно! - десяток-другой бойцов и прислать ему на подмогу. Ведь еще атака, другая и - не выдержат люди, попятятся. Есть же предел силам человеческим! Положив полевую сумку на колени, он бегло бросает каракули на грязный клочок бумаги: "Братуха, помоги, а то крышка. Анисим".
Его родной брат Николай Васильевич Харченко - командующий всеми Морозовско-Донецкими войсками находился в это время в полуверсте от окопов, на кургане. Получив записку, пробежал ее глазами, в волнении сдвинул на затылок фуражку, кинул к глазам бинокль. Но и без бинокля видно - в расположении батальона Анисима творится что-то невообразимое. Отсюда, с кургана, все кажется какой-то нелепой игрой: люди бестолково мечутся по выжженному полю, над желтой мережкой окопов то часто пыхают сиреневые дымки залпов, то неожиданно, словно из-под земли, появляются из траншеи фигурки и бегут, бегут куда-то, размахивая руками, сверкая штыками. Он-то понимал, что это значит. Но чем же помочь? Нечем. Все уже брошено в бой. И отказать нельзя: если уж Анисим запросил помощи - значит, у него худо.
Николай Васильевич решает направить на помощь оставшуюся при штабе роту молодых бойцов. Она сформирована из добровольцев. В бой их не пускали, а просто считали учебной командой. Но теперь дошла очередь и до них.
Анисим еще издали заметил, кто идет ему на помощь, и в отчаянии махнул рукой: "Лучше бы не присылал!"
Испуганно озираясь, кланяясь каждой пуле, они гурьбой вывалили из ближней балочки и, увидев окопы, направились к ним.
- В цепь, рассредоточиться... перебежками! - распоряжался Харченко.
Подбежал к передним, оглядел бегло, и сжалось сердце щемящей жалостью: "Народ необстрелянный".
Прибывшему пополнению приказал залечь в стороне, а сам побежал к окопам - решил обойтись своими силами - будь что будет.
К обеду бой достиг наивысшего напряжения. Левый фланг Морозовского полка стал отходить. Туда немедленно прибыли Ворошилов, Щаденко, Руднев. Подоспела вызванная через Дон кавалерия - три эскадрона во главе с командиром кавполка Исаем Дербенцевым. Он с ходу повел конников в атаку и восстановил положение.
Лишь к глубокой ночи стихли тяжкие отзвуки перестрелки. Люди, измотанные вконец, истомленные жаждой, исколотые, раненые, оглохшие, забылись тяжким сном - падали наземь там, где застал их конец дела, и мгновенно засыпали.
Пластами лежали у душных, пропитанных пороховым дымом окопов, валялись в одиночку на истоптанной, примятой полыни, у пулеметов. Метались в страшном бреду, скрипели зубами, рвали в судорогах задубелыми от винтовок ладонями жухлую степную траву и во сне бросались в атаку, стреляли, кололи.
А между бойцами, словно призрачные тени, ходили полусонные командиры - больше некого ставить на посты.
Ночь не принесла прохлады, и земля по-прежнему дышала зноем, духотой. Изредка колыхнет из низины легкий ветерок-степняк, гоня по простору тошнотный запах успевших разложиться трупов, горечь припаленной солнцем полыни, увядших трав.
Подошел Анисим Харченко, пробасил осипшим горлом:
- Ваня, давай хоть пару пулеметов выдвинем туда, - указал в сторону белоказаков, - а то вырежут подлецы. В темноте с трудом нашел, растолкал одного из пулеметчиков, вывел его вместе с пулеметом вперед окопов метров на двести. За второй лег сам.
Только чуть-чуть забрезжил рассвет - снова закипел бой. И опять до поздней ночи. Четверо суток длилась эта тяжелая борьба. Стонала от орудийных залпов земля, полнилась отчаянными людскими криками степь, по двенадцати - семнадцати раз лезли в атаку белоказаки.
Однако не прорвали, не сокрушили они обороны наших частей. Сотнями трупов, горами вздувшихся лошадиных туш устлали враги ковыльные скаты Рычковских высот и подступы к железнодорожному мосту у станции Чир, а не прошли! 1500 человек убитыми, около 2000 ранеными потерял неприятель в этих боях, в том числе четырех полковников и шестерых есаулов.
Но и нам не легко досталась эта победа. На подступах к Дону остались лежать навечно многие наши товарищи, боевые друзья. Вдоль высоких меловых круч, на поросших пахучим чеборком склонах Рычковских высот, на обочинах пыльных степных шляхов разбросаны их могилы.
И словно в награду за тяжкие муки, пролитую кровь - огромная радость сразу же после боев: закончено восстановление моста!
Путь на Царицын открыт!
По высокой насыпи, тихо посапывая, осторожно, словно щупая прочность полотна, катится паровоз. Люди следят за каждым его вздохом. Вот он достиг границы моста, под гулкое эхо нового настила покатился дальше, вперед, и не успел коснуться передними колесами того берега, как громовые раскаты криков колыхнули сонную тишь реки. Люди кидали вверх шапки, фуражки, обнимались, целовали друг друга, повторяя: "Выдержал, миленький, выдержал!" И как будто кто подал сигнал: все зашевелилось, пришло в движение. Началась переправа эшелонов на левый берег Дона.
Наблюдавшие издали за всем этим офицеры не поверили своим глазам: "Мост восстановлен! Не может быть". А убедившись, открыли адский орудийный огонь. По обе стороны моста вмиг выросли высокие столбы воды, но, к счастью, ни один снаряд не попал в цель. Переправа продолжалась.
С переходом войск на левый берег реки начался новый этап борьбы с донской контрреволюцией. Для продолжения ее требовалась регулярная, хорошо вооруженная, спаянная сознательной дисциплиной армия. Настала пора завершить начатую работу по превращению разрозненных отрядов в регулярные, полнокровные воинские формирования: дивизии, полки, батальоны, роты.
Еще перед началом переправы, в самый разгар боев, Ворошилов побывал с группой командиров в Царицыне, встретился с И. В. Сталиным, находившимся здесь по поручению Центрального Комитета партии. При этом были решены вопросы создания регулярных частей Красной Армии. 25 июня 1918 года приказом штаба Северо-Кавказского военного округа все части бывших 3-й и 5-й украинских армий, а также войска, сформированные из населения Донецкого и Морозовского округов, объединялись в одну группу под командованием Ворошилова.
В приказе говорилось: "...Как только позволит боевая обстановка, срочно, но последовательно привести все части группы в должный порядок, переформировать все отряды и армии соответственно в роты, батальоны, полки и бригады, согласно новым штатам частей Красной Армии..."
Одновременно группа получила конкретную боевую задачу: переправив все части на левый берег Дона, удержать за собой мосты и приступить к очистке от казаков всей территории левобережья на участке Калач - станции Ляпичев - Чир.
В трудных условиях непрерывных боев проводилась огромная работа по формированию новых частей. Войска бывших 3-й и 5-й украинских армий послужили ядром 1-й Коммунистической дивизии, а из Донецко-Морозовских войск сформировали Морозовско-Донецкую дивизию, которой впоследствии командовал И. М. Мухоперец.
Н. В. Харченко назначили командующим южным участком Царицынского фронта, Е. А. Щаденко - комиссаром штаба фронта, а позже - комиссаром штаба 10-й армии.
Многие другие товарищи, выдержавшие суровое испытание в огне боев с войсками донской контрреволюции, также получили новые высокие посты.
Нашу пулеметную команду, сыгравшую важную роль в прошедших боях, пополнили новыми людьми. Вскоре она стала готовить пулеметчиков для всего фронта.
Здесь, на левобережье Дона, части освободились и от многочисленных обозов с беженцами. Десятки тысяч повозок, арб и телег, заполненных детьми, стариками, женщинами, домашним скарбом, серьезно сковывали подвижность войск. Однако и оставить их мы не могли: в обозах находились наши родные и близкие, люди, верные Советской власти.
Теперь весь этот пестрый табор привели в порядок, рассортировали и отправили в глубокий тыл, где каждая семья определялась временно на квартиру, получала посильную помощь.
Каждый из нас радовался тому, как быстро меняли облик части. Комплектовались штабы, подбирались проверенные в боях, преданные революции командиры, твердой рукой насаждалась дисциплина.
Два полка Морозовско-Донецкой дивизии по приказу Ворошилова остались на правом берегу Дона для охраны восстановленного моста. Остальные части заняли линию обороны по левобережью на участке Ляпичев - Кривомузгинская - Ложки.
18 июля белогвардейцы возобновили наступление - Мамонтов решил испытать крепость этих войск после переформирования.
Он замышлял уничтожить нашу дивизию по частям. Правобережная группа под командованием генерала Фицхелаурова и полковника Полякова получила задачу: окружить полки, охраняющие мост (ими командовал И. Мухоперец), и сбросить их в Дон. Левобережной группе вменялось в обязанность разгромить остальные части дивизии. Враг рассчитывал всеми силами конницы, которой командовал генерал-майор Краснов (однофамилец войскового атамана Краснова), разбить Луганский стрелковый полк Локотоша и выйти на хутор Ложки, где находился штаб нашей дивизии. Для обеспечения внезапности Краснов намечал обойти 1-й Донецкий полк, занимавший участок по линии хуторов Демкин - Ильменский, и с ходу захватить Ложки.
Глухой, дождливой ночью белоказачья конница незаметно переправилась на левый берег Дона в районе хутора Ильменского и всей своей массой навалилась на полк Локотоша. Красноармейцы только совершили пятидесятикилометровый марш по раскисшим степным дорогам и, выставив часовых, расположились на ночлег. Измотанные переходом, промокшие до нитки, они уснули мертвецким сном. Выстрел часового, заметившего опасность, разорвал темень ночи, но не каждый услышал его. По тревоге бойцы стали выскакивать из хат, на бегу разряжая винтовки. Но казаки уже со свистом и улюлюканьем мчались по тесным улочкам хутора.
Часть полка белогвардейцы начисто вырубили, остальные, вырвавшись на окраину, заняли круговую оборону и встретили врага дружными залпами. Нарвавшись на упорное сопротивление луганцев, белоказаки резко бросились вправо, обходя огневой заслон. Задерживаться, и тем более вести ночной бой с пехотой, не входило в их планы. Они рвались к главной цели ночного рейда - штабу дивизии.
Белогвардейцам удалось осуществить первую часть своего замысла - они нанесли большой урон полку Локотоша. Используя ночь, непогоду, перегруппировку наших войск, они, возможно, осуществили бы и следующую задачу: незаметно обойти 1-й Донецкий полк и выйти к Ложкам. Однако непредвиденное обстоятельство помешало этому.
Часа в три ночи вместе с командиром стрелкового полка Сергеем Стеценко мы отправились на конях проверять посты. Проехали вдоль линии окопов, побеседовали с бойцами и, распорядившись выставить дополнительную охрану, тронулись обратно, в штаб. Только отъехали с километр - услышали стрельбу в направлении хутора Ильменского. Поначалу трещали беспорядочные винтовочные выстрелы, а потом до нашего слуха ветер донес захлебывающиеся очереди пулеметов. Каждый подумал: плохи дела луганцев.
Повернув коней, дали им шпоры, и на подъезде к своему полку Стеценко выстрелами поднял тревогу. Пролетают минуты, и вот уже роты ощетинились штыками. Вправо, к Демкину, командир полка направил сильный кавалерийский отряд, к Ильменскому ушел на рысях кавалерийский дивизион.
Через полчаса белоказаки напоролись на наши разъезды и, смяв их, двинулись дальше, но неожиданно попали под огонь 1-го Донецкого полка. Стояла предрассветная темень. Ружейная и пулеметная пальба заставила беляков шарахнуться в сторону, пойти на хутор Демкин. Там их поджидал кавалерийский полк Морозовско-Донецкой дивизии под командованием Дербенцева.