Поначалу я так и хотел поступить. Но потом вспомнил, как хорошо ко мне относилась мать Авто - тетя Графина, - и остался на месте. Все-таки я не чувствовал себя злоумышленником. Поэтому бросился искать подорожник, который в нашей мальчишеской среде считался самым действенным лекарственным средством при порезах и ссадинах.
Подорожник мы нашли, я лично прилепил его к ране Авто - и пошли признаваться в содеянном.
"Тетя Графина, ведь я не нарочно…" - потупился я, когда пришло время расплаты.
Ругали нас, конечно, очень сильно. Но я почувствовал, что прощен, когда в уголках глаз этой суровой, как мне тогда казалось, грузинки увидел отблески уважения. Как это бывало лишь тогда, когда мой дядя Митя по-грузински отвечал незнакомцам.
Это было важно: меня, мальчишку, уважали за смелость, за умение признать вину, за искренность…
Мое возвращение в Айгурский, где я начал учиться со второго класса, было овеяно дымкой романтики. Ведь я вернулся почти из путешествия. Видел море, встречался с далекими, а поэтому загадочными детьми, которые знали морские термины, ныряли ласточкой с пирса и носили звучные имена - Нодари, Автандил, Тариэл…
Я как мог поддерживал этот интерес к себе. Что было, в общем-то, нетрудно в нашем степном поселке, в самом, наверное, глухом, северо-восточном, углу Ставропольского края.
Помню, всем классом из-за какой-то инфекционной болезни мы попали в районную больницу в селе Дивном. Пространство было ограниченное, а времени было сколько угодно. Я рассказывал, что был капитаном большого корабля, который только что вернулся из Турции. Отчасти это было вольное изложение книг Жюля Верна, отчасти - собственные ощущения, приправленные отчаянным враньем.
Краем глаза я, конечно, наблюдал за реакцией одноклассников и не мог понять, почему они слушают меня с открытыми ртами. Ведь знают, что вру, а все равно верят.
Добрые, хорошие мои товарищи!.. Из одиннадцати нас осталось уже только восемь… Почти все после школы получили высшее образование. Стали учителями, как Валя Глущенко, Неля Козубова, Люда Соболева, врачами, как Саша Герасименко, связистами, как Света Жилина, высококлассными специалистами сельского хозяйства: Вася Антосевич, Саша Игнатов, Валя Дьяконова. Каждый из них пригодился на родной земле. Каждый живет достойно. В судьбе каждого немалое участие приняла наша учительница Вера Васильевна Фисенко, в то время молодая выпускница педагогического училища.
В пятидесятые и шестидесятые годы XX века в наших местах никакого "индифферентного отношения" к образованию уже не было. Все учились на совесть.
К сожалению, уже ушли из жизни Валера Барабаш, Петя и Валя Горновские.
Несколько лет тому назад, на встрече одноклассников, Неля Козубова рассмеялась: "Толик, ты помнишь, как рассказывал нам в больнице, что переплыл Черное море?.."
* * *
Общение с дядей Митей открыло для меня мир строгой религиозной жизни. Он был глубоко верующим человеком - православным христианином и всю свою жизнь посвятил служению Богу. Вместе с женой он уехал из Митрофановского еще в двадцатые годы. Может быть, опасался гонений за веру. Может быть, была какая-то другая веская причина. Так или иначе, но осели они в Абхазии. Сколько помню, был дядя Митя молитвенником и постником, чтил все православные праздники и бережно хранил большую библиотеку религиозных книг.
Мальчишкой я часто приезжал в Сухуми на летние каникулы. Учился у него ремеслам - столярному и слесарному, в которых дядя Митя изрядно преуспел. Помогал ему на горной пасеке, находившейся в пятидесяти километрах от города. А поскольку никакой другой литературы, кроме церковных книг, на пасеке не было, их я и читал в свободное время.
Затворничество в горах мне было не по душе. Хотелось в город - к друзьям, к морю.
Однажды не выдержал, попросил дядю отпустить меня в Сухуми хотя бы на неделю. А он то ли в шутку, то ли серьезно поставил мне условие: "Вот выучишь эту молитву, - показывает мне три листа из книги, - выучишь и поедешь…" Сказал это, не отрываясь от работы, видимо, в полной уверенности, что его задание покажется мне невыполнимым.
Проходит час, может, два. Я подхожу и сообщаю: "Готов!.." Дядя Митя даже головы не поднял, делал бочонок для меда, говорит: "Ну давай, рассказывай". Я без запинки произношу молитву наизусть, но он этого не видит, думает, читаю с листа. Требует: "А теперь закрой книжку и перескажи своими словами". А у меня нет никакой книжки. Он поднимает голову, видит это и кричит соседу: "Иван Григорьевич, иди скорее сюда!"
Прибегает встревоженный сосед: "Что случилось?" - "Ты помнишь, я ему сказал, чтобы он выучил молитву?" - "Да, помню", - соглашается Иван Григорьевич. - "Посмотри, а он уже все знает…" - "Не может этого быть! - сомневается сосед - Садись, рассказывай…" И я снова прочитал текст наизусть без единой ошибки. Эта история еще долгие годы приводила дядю Митю в восторг: "Ну и память у Толика!.."
Конечно, я был тут же отпущен к морю.
Память у меня, действительно, неплохая, но библейские сюжеты и колючие, ежевичные заросли церковнославянских букв в религиозных книгах в ту пору никак не занимали меня. Я тактично относился к дядиной вере, ничуть при этом не сомневаясь, что дядя Митя и моя мама искренне заблуждаются, когда молятся и уповают на призрачные небесные силы. Как пионер и комсомолец, я был непреклонен в своем атеизме. "Никакого Бога нет"" - однажды сказал я маме довольно бесцеремонно.
Она не стала меня разубеждать. Только произнесла в ответ очень мудрые слова, которые запомнились мне на всю жизнь: "Сынок, никогда и никому не говори, что Бога нет. Ты можешь не молиться, можешь не креститься, можешь не ходить в церковь, но никогда не говори, что Бога нет… В душе ты все равно верь и надейся. Бог помогает тебе во всякую минуту. Придет день, когда ты сможешь это понять…"
Может быть, потому, что это были слова матери или оттого, что во мне, как во всяком человеке, хранится вековая память нашего христианского народа, я ощущаю это присутствие великой, чистой, непознаваемой силы, которую я называю Богом и в которую уже давно искренне верю.
Верю и в то, что и сам я храним этой силой. Как иначе объяснить, что, пройдя через многие испытания, я не опустился, не запил и не упал духом. Видно, мой ангел-хранитель был всегда рядом, не бросал в трудную минуту.
Говорят, что на войне неверующих людей не бывает.
В январе 1995 года, в Чечне, в самые трудные дни противостояния федеральных сил с боевиками незаконных вооруженных формирований, когда шли кровопролитные бои и даже мне, генералу, приходилось прорываться на БТРе сквозь огонь неприятельских гранатометчиков, со мной захотел встретиться священник Русской Православной Церкви. Видимо, невысокого духовного сана, щуплый, пожилой человек с усталым лицом.
Я охотно откликнулся на это пожелание. Думал, чего-нибудь попросит или станет за кого-то ходатайствовать. Оказалось, что нет. Держит в руках маленькую иконку и говорит: "Товарищ генерал, я принес вам икону святого мученика Анатолия. Хочу, чтобы носили ее с собой". Еще протянул он мне молитву на синей ленте с тиснеными золотыми буквами.
С благодарностью я принял из его рук икону, положил молитву во внутренний карман кителя и твердо пообещал: "Да, я буду носить эту молитву!" Вспомнил, что рассказывала и мама об этой молитве - "Живый в помощи", - которую зашивали в пояс, в одежду солдатам, уходящим на войну. Было такое чувство, что этот священник вовремя был послан ко мне. Как раз тогда, когда нужно было задуматься о своем месте на этой войне. Посреди крови и боли легко ожесточиться, опуститься до мщения. А мне было сказано: "Береги душу! Помни о душе!"
* * *
После окончания школы твердо решил поступать в военное училище. Честно говоря, все равно, в какое, лишь бы стать офицером. Тут как знак свыше. Сказали бы: "Будешь летчиком! Будешь танкистом!", немедленно бы согласился. И что удивительно, скорей всего преуспел бы в этих военных профессиях. Во всяком случае выучился бы не хуже других.
Военная служба была написана мне на роду. Однако призывнику, собирающемуся стать курсантом, как-то несерьезно путаться в таком важном деле, как выбор военного училища.
Отправился в райцентр, в Дивное, чтобы посоветоваться в военкомате со знающими людьми.
Офицер положил передо мной листок бумаги: "На, выбирай!.." Это была разнарядка - список военно-учебных заведений, где были готовы принять абитуриентов из Ставрополья. Впервые понял: и тут существует армейский порядок.
Взгляд сразу зацепился за строку "Орджоникидзевское училище МООП РСФСР имени С.М. Кирова".
Что означала загадочная аббревиатура "МООП РСФСР" я не знал, но отнесся к этим буквам с доверием. Если знают такое учебное заведение в военкомате, значит, оно как-то связано с армией, с военной службой. Написано же: "Офицер мотострелковых войск, срок обучения - три года, после окончания присваивается звание "лейтенант". Есть и гражданский диплом "юрист средней квалификации".
Это меня сразило окончательно: еще и юрист… Большего просто нельзя было пожелать. Тем более, что экзамены - сочинение, русский язык и литература, история - не представляли для меня никакого труда.
Майор из военкомата тоже не знал, как расшифровываются буквы "МООП РСФСР", но мы решили, что я разберусь в этом сам, когда поеду поступать.
Я прошел медкомиссию и был признан годным для учебы на офицера. Все необходимые документы были отосланы. Однако шло время, а вызова из училища не было. Многие из моих сверстников уже успели съездить в свои вузы и провалиться на экзаменах, а я каждый день встречал сельского почтальона. Как потом оказалось, экзамены в этом училище принимали по особому расписанию. В августе поступали военнослужащие - солдаты из армии, и только в сентябре - гражданская молодежь.
Но я об этом не знал и очень волновался.
Отец был в рейсе. Посоветовался с мамой: "Наверное, я поеду… Про меня там, наверное забыли…" Мама (она вообще была неграмотная, нигде никогда не училась, в отличие от отца, окончившего четыре класса церковно-приходской школы) только вздохнула: "Сынок, как считаешь нужным, так и поступай. Школу ты закончил. Наши с отцом полномочия закончились - истекли. Если поедешь, вот тебе пятьдесят рублей на дорогу…"
Надо сказать, что эта сумма по тем временам была немалая: на оставшиеся деньги я купил первые в своей жизни часы.
Город Орджоникидзе (Сейчас Владикавказ. - Авт.) - это столица Северной Осетии. Кажется, через двое суток был уже там. Разузнал дорогу и сел на трамвай. Заметил, что вместе со мной подъехали к воротам училища ребята в солдатской форме. Это были те военнослужащие, поступавшие в августе, в то время как я должен был приехать только через месяц.
Но в учебном отделе ко мне отнеслись в общем-то неплохо: "Вызов тебе пошел, - сказали мне. - С формальной точки зрения ты - законный абитуриент. Ну а если приехал раньше, будешь сдавать экзамены вместе с солдатской группой".
Заодно выяснил, что Орджоникидзевское училище готовит офицеров для внутренних войск, а непонятные буквы - "МООП" - означали его ведомственную принадлежность к Министерству охраны общественного порядка РСФСР.
Пошел сдавать. Солдатская группа приняла меня хорошо. Особенно когда выяснилось, что у меня в чемодане лежит внушительная кипа шпаргалок, которыми меня вооружили знакомые ребята в Ставропольском педагогическом институте. Это были сочинения по литературе. Мне они были не нужны: наша учительница Евдокия Иосифовна Палагота сумела дать нам хорошие знания, и я до сих пор помню наизусть огромные цитаты из Толстого, Гоголя и Тургенева, - но для солдат, которые за несколько лет службы не прикасались к школьным учебникам, мои шпаргалки пришлись весьма кстати.
После успешной сдачи экзаменов меня зачислили в училище. Когда начали подъезжать мои сверстники, я уже ходил в курсантской форме. Откуда они могли знать, что я - такой же бывший школьник, как и они? Что мне нет еще и семнадцати лет?
Первые дни побаивались. Особенно когда меня назначили дежурным по батальону на приемных курсах. По ночам эти гражданские ребята готовились к экзаменам и немного шумели. Но когда я заходил в казарму, слышал, как впереди меня бежала волна тревожного шепота: "Тихо, тихо, идет дежурный!.."
Когда экзамены закончились, я попал в курсантский батальон (тогда он назывался дивизионом), которым командовал подполковник Федор Степанович Измайлов. Умный, тактичный, волевой офицер, он пользовался среди нас непререкаемым авторитетом.
Насколько я помню, был он родом с Алтая, свою военную службу начал в 1942 году. В начале 50-х годов окончил наше Орджоникидзевское училище, а за год до того, как возглавить наш курсантский батальон, - военный факультет Высшей школы КГБ СССР. И сегодня без всяких скидок могу сказать - это выдающийся воспитатель. В училище и на первых порах в войсках все выпускники Измайлова буквально копировали его педагогические приемы и его строгие командирские интонации. И не стеснялись в этом признаваться.
Много лет спустя мы попробовали подсчитать, сколько же генералов воспитал Федор Степанович, только будучи комбатом. Получилось, что около сорока. Только в нашем батальоне до генеральских звезд дослужились, если я не ошибаюсь, девять человек: генерал армии Анатолий Куликов, генерал-полковник Аркадий Баскаев, генерал-лейтенант Анатолий Пониделко, генерал-лейтенант Владимир Дмитрин, генерал-лейтенант Игорь Рубцов, генерал-лейтенант Хачим Шогенов, генерал-майор Анатолий Бобровник, генерал-майор Сергей Заботин, генерал-майор Владимир Мартыненко. Общий подсчет невозможен, так как полковник Измайлов до 1982 года служил заместителем начальника училища и возглавлял учебный отдел. Многие его воспитанники до генеральских высот еще просто не доросли. Но я уверен, что тысячи офицеров, которые окончили прославленное Владикавказское училище, еще не раз вспомнят Федора Степановича добрым словом. И когда придет пора по старой русской традиции опускать в стакан с водкой новые офицерские звездочки и боевые ордена. И когда нам, в свою очередь, придется передавать знания новым курсантам и офицерам. На таких полковниках, как Измайлов, держатся внутренние войска МВД России.
Курсантский батальон Измайлова отличался дружбой, взаимовыручкой и хорошими оценками по всем предметам. Мы забирали все первые места по училищу на спортивных соревнованиях, на соревнованиях по строевой подготовке и даже в конкурсах художественной самодеятельности. Не могло идти речи о каких-то поблажках и слабостях.
Мне, например, пришлось пропустить первые зимние каникулы, чтобы исправить двойку по физической подготовке. На первых порах мне тяжело давался подъем переворотом на перекладине. Надо было сделать пять-семь раз. У меня хватало сил на один или два.
Двойка по физподготовке - это значит, что в военном училище делать нечего. Поэтому домой я не поехал, а все каникулы провел в спортзале. Начал бегать, записался в секцию штангистов. Уже к концу первого курса у меня не было никаких проблем. Позднее стал кандидатом в мастера спорта по стрельбе, имел спортивные разряды по борьбе, тяжелой атлетике и преодолению полосы препятствий.
Все остальные предметы давались мне довольно легко.
Как-то в последний год учебы ко мне подошел курсовой офицер и предупредил: "Куликов, если все выпускные экзамены ты сдашь на "отлично", у тебя выйдет диплом с отличием". Я удивился, потому что никаких подсчетов не вел и не был зубрилой. Оказалось, что наши офицеры куда более внимательно, чем мы сами, следили за нашими успехами. К словам курсового офицера я отнесся очень серьезно.
Диплом с отличием много значил для молодого офицера. Во-первых, мне предоставлялась возможность по своему желанию выбрать место будущей службы. Во-вторых, он давал известные льготы при поступлении в Военную академию имени М.В. Фрунзе - я бы поступал туда "по малому кругу". Две первые пятерки по профилирующим дисциплинам - тактике и боевой технике - освобождали меня от сдачи остальных экзаменов, в том числе по физике и математике, которые доставались мне несколько труднее. Я бы справился и с ними, но теперь у меня появлялась возможность сконцентрировать направление главного удара на те экзамены, которые считались профилирующими и решали исход моего будущего поступления в академию.
Конечно, можно было махнуть рукой на "красный" диплом. В принципе мне было все равно, куда меня распределят после училища. Я был готов служить хоть в песках, хоть в тундре - лишь бы служить офицером. Одно только это считал настоящим счастьем. Рассчитывать на учебу в Академии имени Фрунзе я мог только в перспективе, и то при условии, что смогу за это время стать командиром отдельного взвода. Когда это произойдет, я не знал. После училища мы становились командирами обычных взводов, и могли пройти годы, прежде чем случится первое повышение по службе.
Тем не менее все выпускные экзамены в училище я сдал на пятерки и получил диплом с отличием.
С Колей Малышевым, моим другом, мы решили так: поедем служить в Ленинградское соединение (Теперь это Северо-Западный округ внутренних войск. - Авт.). Николай был родом из этих мест, из Новгорода, и рассчитывал, что его пошлют в родные края. Ему очень этого хотелось, и даже была, как помнится, какая-то веская причина. Мне было еще проще: будучи отличником, я имел право выбора.