* * *
Все это время, пока мы входим в Чечню - я то в Моздоке, на КП, то в "вертушке", которая по законам военного времени летит низко, будто стелется над полями, но резко и круто взмывает там, где Ми-8 должен перепрыгнуть ЛЭП или перевалить горную гряду. Внизу наши колонны: чумазая, задубевшая на холоде пехота, контуженные водители, развернутые антенны командно-штабных машин, короткие, по-фронтовому сдержанные доклады офицеров.
Мое место на этой войне - не только штаб, но и грязное, разбитое бронетехникой поле… Мои слова - это не только приказ, но часто человеческая просьба, отцовский совет, генеральское напутствие…
Если представить себе группировку ВВ в самом начале войны как боевой корабль, находящийся в дальнем походе, то его полновластный и за все отвечающий командир - это генерал-лейтенант Романов. Его должность так и называется "командующий группировкой ВВ", и это его приказы имеют силу закона. Мои обязанности - это обязанности "старшего на борту", который, помимо того, что держит всю ситуацию в голове и не мешает командиру руководить операцией, вступает в дело в момент кризиса - в самый тяжелый момент.
Совсем не лишним является и то, что многих армейских генералов, которые в этот момент управляют действиями всей Объединенной группировки, я знаю лично. Вместе с министром обороны генералом Павлом Грачевым, начальником Главного оперативного управления Генштаба генералом Барынькиным, его заместителем генералом Леонтием Шевцовым и начальником Оперативного управления СКВО генералом Юрием Вьюновым (с ним я ругался по телефону утром 11 декабря) я учился в Академии Генерального штаба. Командующего войсками СКВО генерала Алексея Митюхина и начальника штаба СКВО генерала Владимир Потапова я неплохо знал по Ростову, где расположены и штаб военного округа, и штаб округа (ранее называвшийся управлением) внутренних войск МВД. Вот эти знакомства, эти многолетние контакты при всей их офицерской сдержанности все-таки ко многому обязывают в жизни и очень помогают на войне. Ну попрошу я в случае надобности у своего однокашника по академии артиллерийской поддержки для прикрытия вступившего в бой батальона ВВ, что ж, разве он мне откажет и не даст огня? Может, и не захочет, может, даже и зубами будет скрипеть от негодования, но в огне не откажет. Поэтому и тон наших разговоров хоть и официален, но нет-нет и появятся в нем простые соседские и товарищеские нотки: "Алексей… Анатолий… Юрий…"
Это тоже часть моих обязанностей: согласовать взаимодействие, где-то нажать, где-то поговорить на повышенных тонах. Романов хоть и заканчивал Академию Генштаба, но по ряду причин никогда не скажет Грачеву: "Посмотри, Павел Сергеевич, как 15 ингушей развернули 75 танков". А командующий внутренними войсками генерал-полковник Куликов имеет на это право, и не только по должности. Вместе учились, жили в одном доме, на учениях "воевали" плечом к плечу.
Но теперь и у нас почти каждый день стычки с противником… 17 декабря под Ассиновской погибли двое. 20-го - боестолкновение под станицей Петропавловской. Для эвакуации раненого вылетают две "вертушки". В 14.20 санитарный вертолет Ми-8 внутренних войск сбит на подлете к месту боя. Погибли весь экипаж и два офицера медицинской службы. В тот же день в засаду в самой Петропавловской попадает наша колонна: шла на подмогу к армейцам, но, не разобравшись на местности, повернула не там и втянулась в станицу. Дальше все по схеме: гранатометный огонь, многочасовой бой в окружении… Погибли десять бойцов, многие ранены. Это война, но я до хрипоты требую от своих офицеров: "Самое главное - берегите людей!.."
* * *
В один из декабрьских дней на моем КП в Моздоке появился до этого незнакомый мне генерал - Николай Павлович Кошман. Представился: из железнодорожных войск. Сказал, что привел с собой бронепоезд и имеет приказ во что бы то ни стало довести его до станции Ищерской. И уже оттуда действовать в направлении на Грозный и Гудермес.
В Ищерской - я знаю - еще сидят боевики, но приказ есть приказ, и я ставлю задачу своим людям: выбить к чертовой матери дудаевцев из станицы. Короче, сделать все возможное, чтобы бронепоезд, представляющий собой несколько платформ, загруженных ремкомплектами для восстановления железнодорожных путей и мостовых переправ, а также двумя БМП для обороны - добрался до места назначения и приступил к работе. Всякому было понятно: как только войска пойдут вперед вдоль раскуроченной железной дороги, кто-то должен все это подлатать и обеспечить движение по очень важной для нас транспортной артерии.
Важность задачи, стоящей перед Кошманом, заставила нас предпринять энергичные и довольно рискованные действия, чтобы внезапно захватить станцию. С рассветом была проведена успешная операция, сама станица взята под контроль, а боевики, потеряв в бою бронетранспортер и танк, который они в свое время отняли у оппозиции, отошли. Но отошли аккуратно, не теряя, видимо, надежду вернуть себе Ищерскую при первой же возможности.
Говоря откровенно, досталась нам эта победа с трудом, и в складывающейся обстановке все, что я мог сказать Кошману на прощание, так это: "Находишься вот тут, и не шагу назад!.." Каково же было мое удивление, когда уже вечером того же дня генерал Кошман появился у меня на КП с известием, что он отогнал бронепоезд на станцию Галюгаевскую. В спокойную во всех отношениях пограничную станицу Ставропольского края, где, конечно, никто не стал бы обижать ни этого генерала, ни его бронепоезд!..
Так примерно формулировалась моя мысль, пока сам я закипал от гнева. Моему возмущению не было предела: "Как это?! Да что вы такое говорите?! Да я вас расстреляю, если вы к утру не будете опять на станции Ищерской! Только ради вас я держу там ОМОН, но вы его бросили. Вы что, струсили?.." В общем, наорал я на него очень сильно, еще раз пообещав обязательно расстрелять, если бронепоезд вместе с ним самим внутри к утру не окажется на месте. На том самом, которое с таким трудом было отвоевано накануне.
От меня генерал Кошман выскочил перепуганный и очень расстроенный. Конечно, к утру он в Ищерскую не добрался, но к обеду был уже там.
Чуть позже, когда он зашел ко мне снова, сделав попытку как-то сгладить эту неудобную ситуацию, я ему сказал куда спокойнее: "Ты больше так не делай. Ты пойми, мы не можем так поступать: захотел - ушел… Получается, что ты бросил людей, которых я оставил тебе в поддержку. У них никакой артиллерии нет, и они ничем не прикрыты. А так - твоя бронетехника могла в случае чего ответить, не дать им пропасть. Как же так?" Говорил и видел: Николай Павлович искренне переживает и потихоньку адаптируется в боевой обстановке.
В последующем никогда никаких вопросов у меня к Кошману больше не было: все он делал добросовестно, и его работа была выше всяких похвал - и в Гудермесе, и на мосту через Терек, и в районе Червленной. Поэтому вполне понятно, что его заметили и пригласили в правительство Доку Завгаева как раз для того, чтобы организаторские способности генерала могли пойти на пользу Чечне, которая, словно железнодорожные пути, по которым некогда шел его бронепоезд, нуждалась в хорошем восстановительном ремонте, в талантливых инженерных решениях и крепкой дисциплине всех ее машинистов и кочегаров…
В случае с Кошманом произошло то, что и должно случиться с человеком на войне. Никто для нее не создан, всем приходится в какой-то момент задавать себе вопрос: "Да боец ли я в самом деле?" И честно самому себе на него ответить… Замечено: первый же бой, первые дни войны всегда очень четко сортируют солдат и офицеров, если доведется им пережить их и пройти через горнило. Если ответ отрицательный - никакой беды нет, и стреляться от стыда не надо. Просто отойди в сторону, собери чемодан и займись чем-то стоящим в мирной жизни. Если же ответ положительный, если, поборов все страхи и осознав ошибки, ты готов рубиться с противником до конца, значит, выйдет из тебя настоящий солдат. Только не паркетный, не образцово-показательный, а слепленный для боя - свирепого, жестокого, бескомпромиссного боя со всяким злом и с любой несправедливостью.
И тут совсем неважно, кто в каких чинах. На моей памяти один старший лейтенант, командир взвода, с криком: "Раненых не бросать! Прорвемся вместе!" запрыгнул на единственный уцелевший под огнем противника БТР и уехал, оставив восемнадцатилетних мальчишек на произвол судьбы, в окружении. В то же время другой человек - рядовой солдат срочной службы Евгений Владимирович Остроухов берет, по сути, управление боем на себя и стойко держится вместе с ранеными товарищами в многочасовом бою. Вот он, Остроухов, теперь офицер… Или другой случай. В одной из бригад не нашлось ни одного смелого офицера для того, чтобы возглавить колонну. Но колонну из двенадцати БТРов, двух топливозаправщиков и санитарной машины привел младший сержант срочной службы Валентин Михайлович Ковалец. Замминистра внутренних дел Михаил Константинович Егоров, как только узнал об этом, даже бросил в сердцах окружавшим его полковникам да генералам: "Где этот младший сержант? Выловите его! Если он согласен - представьте его к званию капитана!.."
Так в жизни бывает: для мирного времени нужны одни командиры, а для войны - совсем другие. Те, кто могут принимать решение в экстремальных ситуациях. Тот же Митюхин - вполне нормальный генерал, много лет отслуживший в группе советских войск в Германии и ставший там же заместителем главкома по боевой подготовке. Без всякого сомнения, на полигонах он показывал хорошие результаты, а тут, в Чечне, в обстановке по-настоящему боевой - что-то надломилось в его душе.
Казались странными его шаги, позволяющие предположить, что он боится - просто боится - любой ответственности. И мне, конечно, не могло понравиться, что он всячески уклонялся от прямой своей обязанности - ставить собственноручную подпись в тех документах, которые носили характер боевого приказа и где все вещи назывались своими военными именами: "блокировать", "уничтожить" и т. п. По телефону или устно сколько угодно нагоняев, смелых решений или грозных указаний. Но пером авторучки - ни слова…
Сам я аккуратно подписывал все свои бумаги и того же ожидал от своих начальников. Говорил Митюхину: "Ты письменно поставь задачу ВВ - восточной, северной, западной группировкам. Так положено делать. Что ж они на твои телефонные звонки должны все время ссылаться?" Однажды почти силком его заставил: "Подпиши!"
Он на моих глазах подмахнул директиву, но, как я узнал вскоре, в войска она не пошла. Оказывается, после моего ухода он сразу же подпись свою зачеркнул и велел никому ничего не передавать.
Вот эта печать боязливости лежала на лицах многих офицеров, в прошлом успешных, но теперь шарахающихся от всего, что напоминало им об ответственности и долге. Как иначе можно было объяснить появление в армейских частях некой бумаги, по всей видимости, предназначавшейся для рассылки родителям военнослужащих. Вот ее дословный текст: "Ваш сын, такой-то, такой-то, в списках живых, раненых, убитых и пропавших без вести не значится…" Ерунда какая-то! Но очень трусливая и очень подлая ерунда.
Сколько бы ни было у меня уважения к прежней службе генерал-полковника Митюхина, для новой задачи - штурма Грозного - требовался иной человек. 21 декабря министр обороны назначил генерал-лейтенанта А.В. Квашнина, первого заместителя начальника Главного оперативного управления Генштаба, которого представил на совещании как нового командующего Объединенной группировкой. Новым начальником штаба был назначен генерал-лейтенант Л.П. Шевцов.
* * *
Квашнина я знал как волевого офицера и был уверен, что его назначение пойдет федеральным войскам только на пользу. Хотя в числе его очевидных недостатков я по прошлому опыту числил некоторую тягу к многословию и явное нежелание прорабатывать мельчайшие детали какой-либо операции, все это не вызывало у меня большой тревоги. Куда более серьезной проблемой я считал ту, что накануне штурма Грозный не был блокирован намертво, и в этих обстоятельствах способностей Квашнина могло не хватить на то, чтобы сражаться на его улицах, по сути дела, со всей Чечней.
Боевики прибывали туда безостановочно, в том числе из тех населенных пунктов, которые мы не стали ворошить на пути к чеченской столице и обошли стороной. Бой в городе был выгоден именно дудаевцам, поскольку лишал федеральные войска главных преимуществ, заключавшихся в артиллерийской мощи и полном господстве в воздухе. Вместо того, чтобы вначале уничтожить самые боеспособные отряды сепаратистов в чистом поле и лишь потом - что останется - выкурить из городских подвалов и теплотрасс, мы сами будто лезли в петлю улиц и переулков.
В любом случае, пока нами не были перекрыты все основные дороги и тропы, ведущие в Грозный, штурм города бесперспективен. Нельзя категорически! Тем более, что сводные полки армейцев даже на первый взгляд представляли собой наскоро сколоченные воинские коллективы, где рядовые бойцы не всегда знали своих непосредственных командиров, а танковые экипажи - случалось и такое - не были укомплектованы полностью. Есть еще одно важное обстоятельство, многое говорящее любому военному человеку: части и подразделения федеральных войск, привлекаемые на первом этапе, были укомплектованы по штатам мирного времени. Это всего-навсего 25–30 процентов от штатов военного времени.
На всем, чего бы ни коснулся глаз, угадывались следы спешки, усталости и раздражения. В довершение ко всему в штабе СКВО не оказалось достаточного количества карт Грозного. У командиров, начиная от командира батальона и ниже, подобные карты были большой редкостью, а те, что имелись в наличии, были составлены в 1972 году и носили следы частичного обновления, сделанного в 1980 году. Поэтому на них не были нанесены целые районы, построенные за последние годы. Не было планов городских зданий, которые рассматривались дудаевцами как важные узлы сопротивления: Департамента государственной безопасности, краеведческого музея, гостиницы "Кавказ", президентского дворца и некоторых других.
По здравому размышлению стоило чуть-чуть перевести дыхание и оглядеться по сторонам. Задача командованием ставилась правильная: тренироваться… Тренироваться до седьмого пота, приноравливаясь к тактике жестокой уличной драки, к шаблонам чеченских боевиков, к будущей суматохе радиопереговоров и радиоигр, которые будут значить очень многое, когда пойдет бой в теснинах города, а тылы и фланги уже нельзя будет окинуть собственным взглядом. Когда в бою не чувствуешь плечо товарища и не можешь организовать взаимодействие - всегда на ум приходят только самые черные мысли: окружение, отход, бегство… Дальше начинается паника, при которой гибнет всегда гораздо больше народа, чем при самой отчаянной атаке.
Но было бы неверным считать, что штурм города, когда бы он ни состоялся, являлся лишь продуктом волевых решений генерала армии Павла Грачева или командования Объединенной группировки: 26 декабря на заседании Совета безопасности РФ было принято решение о вводе войск в Грозный, что следовало расценивать как боевой приказ, не подлежащий обсуждению.
До ввода войск в республику планов по освобождению Грозного от боевиков ни руководство Министерства обороны, ни командование Объединенной группировки федеральных войск не разрабатывало. А в горячке первых боев, перечеркнувших все первоначальные замыслы, штурм Грозного представлялся уже не таким простым делом, как это виделось всего две-три недели тому назад.
Все надежды на то, что Дудаев дрогнет и запросит мира, умирали тем быстрее, чем дальше мы продвигались к столице Чечни. К исходу декабря, когда федеральные войска подошли к Грозному, уже можно было понять - как строится и насколько крепка оборона дудаевцев, готовящихся дать в Грозном решающее сражение.
Внешний рубеж обороны состоял из опорных пунктов на автомагистралях Грозный - Моздок, Долинский - Катаяма - Ташкала, опорных пунктов Нефтянка, Ханкала и Старая Сунжа - на востоке и Черноречье - на юге города. Основу среднего рубежа обороны составляли опорные пункты в начале Старопромысловского шоссе, узлы сопротивления у мостов через реку Сунжу, в микрорайоне Минутка, на улице Сайханова и подготовленные к подрыву нефтепромыслы и заводы - два нефтеперерабатывающих и один химический. На внутреннем рубеже оборона чеченских формирований основывалась на создании сплошных узлов сопротивления вокруг президентского дворца с использованием капитальных строений. Нижние и верхние этажи были приспособлены для ведения огня из стрелкового оружия и противотанковых средств. Вдоль проспектов Орджоникидзе, Победы и улицы Первомайской были оборудованы позиции для ведения огня артиллерии и танков прямой наводкой.
По нашим оценкам, группировка дудаевских войск, стянутая в город, достигала 9–10 тысяч человек без учета ополченцев и "диких" отрядов, которые никому не подчинялись и действовали сами по себе. 30 танков, 40 БМП и БТР, до сотни орудий и минометов, а также несколько сотен единиц противотанковых средств (РПГ, ПТУР и СПГ) делали это многолюдное войско сепаратистов чрезвычайно опасным в условиях уличного боя. Я уже не говорю о том, что для большинства чеченцев Грозный был отлично знаком, как могут быть знакомы только горожанину все его задворки и закоулки, все эти срезающие углы тропинки и удобные проходные дворы. Все тонкости, которых не могли учесть ни один план, ни одна карта на свете. Но именно они и делают обороняющихся многократно сильнее тех, кто на них наступает.
Вот этого соотношения сил - пять к одному, - положенного по тактике боевых действий в городе, у нас никак не получалось. Силы были примерно равны в начале пути в Чечню, но это было нормально, потому что мы могли вышибать противника из всех нор, из всех опорных пунктов, но огнем артиллерии и авиации, а не атакой мотострелков. Теперь же, в уличном бою, где исход боя решала по большому счету пехота, все силы, которые могла выставить для штурма Объединенная группировка - не более 12 тысяч бойцов - обеспечивали лишь незначительный перевес, который строго математически можно было выразить соотношением 1,3:1.
Разрабатывая план взятия Грозного под свой контроль, командование исходило из реальных возможностей федеральных войск. Из тех успехов и неудач, которые уже произошли и сами по себе определяли все наши последующие шаги. Казалось разумным, что силы, задействованные в штурме (четыре группировки), начнут движение в Грозный по трем сходящимся направлениям: "Запад"; "Север" и "Северо-Восток"; "Восток".
Силы группировки "Запад" под командованием генерал-майора В. Петрука составляли сводный отряд 503-й мотострелкового полка, сводный парашютно-десантный полк 76-й воздушно-десантной дивизии, батальон 21-й отдельной воздушно-десантной бригады и батальон 56-й отдельной воздушно-десантной бригады. Два штурмовых отряда, которые формировала эта группировка, наступая в отведенной им полосе, должны были захватить железнодорожный вокзал, а в последующем, двигаясь в северном направлении, блокировать президентский дворец с юга.