* * *
Прилетев в апреле 1995 года из Чечни в короткий солдатский отпуск, я сразу же увидел ее на бетонке подмосковного военного аэродрома "Чкаловский". Позади были несколько месяцев разлуки, быть может, самых тяжелых в нашей жизни. Догадывался, как переживала она за нас с Сергеем. За Сережу - потому что его офицерская судьба обязывала находиться в окопах, а не при штабе. За меня - потому что должность командующего Объединенной группировки федеральных войск в Чеченской Республике, которую в конце января 1995 года я принял от генерала Квашнина, в сложившейся обстановке была опасна вдвойне. Точно так же я находился в боевых порядках передовых батальонов и рот, но теперь на мне еще лежал груз ответственности за судьбы тысяч солдат и офицеров, принимавших участие в освобождении Чечни от незаконных вооруженных формирований.
Я обнял Валю и, оглядевшись по сторонам, с удивлением заметил, что нет моей служебной машины.
Поначалу не придал этому значения. Могло быть и так, что водитель просто припарковал машину чуть поодаль - поделикатничал, чтобы не мешать нашей встрече. И теперь дожидается, пока Валя не подскажет мне дорогу.
Послушно иду за женой и только через какое-то время начинаю понимать, что ведет меня Валя к нашим собственным "Жигулям". И не к привычному для меня водительскому месту, а к соседнему, пассажирскому. Широко распахивает дверь: "Прошу!.."
Я все еще думаю, что меня разыгрывают. Ну, мало ли, привезли друзья, сейчас подойдут, и все разъяснится. Ведь сама Валя машину не водит. Когда-то, много лет тому назад, когда мы, назанимав денег, купили первый наш автомобиль - старенький "Москвич", - Валя изъявила желание попробовать себя в качестве шофера. Дорога была степная, ровная, и я без колебаний уступил ей место за рулем, предварительно объяснив, какие педали и в какой последовательности нажимать. Однако ее решительности хватило ненадолго. Первая же встречная машина так напугала Валю, что я был вынужден сказать ей со всей откровенностью: "Садись рядышком. Не обижайся, но за рулем тебе делать нечего…"
В общем, Валя смирилась с тем, что ее место в машине - это место впередсмотрящего, и вождению нигде не училась. Я это хорошо знал. Поэтому недоверчиво смотрю, как Валя заводит машину и собирается тронуться с места.
Пытаясь сохранять самообладание, тихо спрашиваю: "Ты что, шутишь? Собираешься везти командующего Объединенной группировкой, не умея водить машину?.. Не дай Бог, что случится, это же будет грандиозное ЧП! Да нас с тобой сейчас просто задержат на первом же посту милиции!.."
Валя улыбается: "Нет, я серьезно…", и я с удивлением замечаю, что за рулем жена чувствует себя очень уверенно: переключает скорости, ловко выруливает со стоянки. Даже то, как она, разворачиваясь, краем глаза взглянула на зеркало заднего вида, выдавало в ней опытного водителя.
Оказывается, пока я воевал, она выучилась водить машину и получила водительские права. Вижу, вся так и светится от гордости, что удалось меня провести. Что я наконец дома.
Вижу цветочниц с охапками тюльпанов и роз. Говорю Вале: "Ну-ка, притормози!"
Как есть - в полевой генеральской форме - стараюсь выбрать самый чудесный букет. Цветочницы возле "Чкаловского", мимо которых из месяца в месяц, из года в год, течет бесконечный поток воюющих и отвоевавших мужчин, очень точно чувствуют, что у кого на душе. Понимают: у меня все хорошо. Перешучиваются. "Кому, - спрашивают, - товарищ генерал, собираетесь дарить цветы?" Я тоже смеюсь в ответ: "Да вон, - говорю, - любовница моя сидит в машине. Для нее и цветы. Если можно, то самые лучшие!"
Они мигом собрали замечательный букет. Кто посмелее, даже в машину заглянули как бы ненароком, чтобы рассмотреть сидевшую за рулем Валю и, кажется, остались довольны тем, что "любовница" у меня по всем статьям - подходящая!
Два года спустя - в мае 1997 года - вместе с Валей мы оказались в Иерусалиме. Я уже был министром внутренних дел, а протокол визита обязывал посетить Государство Израиль вместе с супругой.
Кроме переговоров и рабочих встреч, разумеется, было знакомство со страной и экскурсии по Иерусалиму. Программа визита предусматривала посещение Троицкого собора, находящегося на территории миссии Русской Православной Церкви Московского Патриархата.
Сопровождавшие нас священники - отец Феодосий и отец Марк, которым, наверное, пришлось встречать и провожать немало любопытствующих сановников, тем не менее, встретили нас очень сердечно, а наш разговор о представительстве Русской Православной Церкви в Израиле, об особенностях монашеской жизни на Святой Земле не стал, что называется, дежурной беседой чиновников. Говорили тепло и откровенно. Мне рассказали, что в Троицком соборе венчаются многие россияне. Святым и великим является этот храм для каждого православного христианина.
Мы с Валей, разумеется, никогда не испытывали неловкости от того, что наш брак был когда-то зарегистрирован в простом советском загсе. Тогда, в середине 60-х годов, никто из нас не думал о венчании. В эпоху государственного атеизма воспринималось оно не более чем красивый церковный обряд. К тому же совершенно непозволительный для офицера - коммуниста, командира и воспитателя.
Я помнил мамин наказ и никогда ни прилюдно, ни наедине с собой не отрицал ни Бога, ни веры, хотя, будучи человеком своего времени, даже не задумывался о том, что венчание - этот очень важный обряд, соединяющий людей перед Богом не на время, а на вечные времена.
И тут, в Иерусалиме, я наконец понял, что это должно произойти и с нами. Обязательно здесь. Обязательно сегодня.
Спросил отца Феодосия: "Это возможно?", и увидел в его глазах доброе согласие. Конечно, никакого венчания с выездом за границу мы с Валей не планировали. Получилось все вроде бы по наитию, но меня не оставляет чувство, что это наше решение, как и давнее решение идти по жизни рука об руку, было правильным и освящено свыше.
Лепестки "Пиона"
Впервый же отпуск, который полагался мне по службе, мы с Валей поехали на Ставрополье. Хотелось показать ей наши места, родных и близких мне людей. Обрадованный нашим приездом отец без колебаний протянул мне ключи от своего "Москвича-405". В то время личный автомобиль был редкостью, и отец искренне гордился, что право на его приобретение получил в награду за производственные достижения.
Конечно, сразу же было решено, что я обязательно свожу Валю в Элисту, столицу Калмыкии. Этот большой по нашим меркам город располагается всего в 90 километрах от села Дивное, нашего районного центра. А быть может, сама судьба вела нас туда. Ведь одним из первых людей, встретившихся нам с Валей на улицах Элисты, был мой однокашник по училищу - калмык, старший лейтенант Сергей Мучеряев, выпущенный лейтенантом на год раньше меня. К тому же еще совсем недавно мы встречались с ним в Свердловской области, где он командовал взводом, а я, будучи курсантом, проходил стажировку.
Оказалось, что Сергей не случайно находится в Элисте: он перевелся сюда на службу в отдельный батальон, который только-только был сформирован. Если говорить точнее, кроме нескольких офицеров, батальон существовал пока только на бумаге. Его штаб размещался в здании дирекции кирпичного завода, и Сергей предложил мне встретиться с комбатом.
Офицеров в батальоне не хватало, многие должности оставались вакантными, в то время как пределом моих собственных мечтаний в то время была должность командира отдельного взвода - она давала возможность поступать в Академию имени Фрунзе.
Учиться мне хотелось. К тому же учеба в академии была непременным условием движения по служебной лестнице. Другое дело, как представлял я себе, будучи лейтенантом, эти заоблачные карьерные вершины… Самой высокой, почти недостижимой целью мне казалась должность командира полка где-нибудь в далеком будущем. Или, например, хотя бы должность комбата, которую мог заслужить я после долгих лет честной и беспорочной службы. Подобно подполковнику Николаю Ползикову, командиру того батальона, в который привел меня для знакомства Сергей Мучеряев.
Николай Федорович Ползиков, полагаясь на рекомендацию Сергея, сразу же предложил мне должность командира отдельного взвода и вызвался походатайствовать о моем переводе в Калмыкию. Тем более, что этот перевод не подразумевал для меня никаких служебных поблажек и житейских удобств. Наоборот, предстояла интересная, но очень тяжелая и ответственная работа по формированию, размещению и слаживанию воинского коллектива. Именно поэтому Ползиков набирал в батальон молодых и энергичных офицеров, которые, по его мнению, могли справиться с этой задачей. И всячески способствовал их переводу в свой батальон.
После возвращения из отпуска я прослужил в Рославле немногим более двух месяцев. Командир Смоленского полка майор Драгунов, когда пришли документы о моем переводе, с некоторым сожалением сказал, что он сам имел на меня виды. Но, конечно, не возражает, если речь идет о назначении на должность, которая давала мне возможность поступать в академию. На прощанье пожелал удачи, и уже в начале июня 1968 года я приступил к выполнению новых для себя служебных обязанностей.
Отдельный взвод, который я принял, состоял из чуть более сорока молодых солдат, размещенных по причине отсутствия казармы в вагончиках и палатках. Это была работа, где нужно было на пустом месте как-то обустраивать солдатский быт и организовывать службу. Поэтому у любого командира отдельного взвода в таких условиях появлялось множество интересных с точки зрения военной профессии задач. Во-первых, это слаживание взвода, в котором волей судьбы оказались только солдаты-первогодки. Во-вторых, по-настоящему трудные условия этой службы, когда в твоей войсковой части еще нет ни казарм, ни учебных городков, ни бани, ни строевого плаца. Это жизнь и служба, начатая с чистого листа. И только от твоих собственных знаний, воли и труда зависит, станет ли весь батальон и твой взвод, в частности, по-настоящему боевым коллективом.
Само название - "отдельный взвод" - предполагает особую самостоятельность и ответственность его командира. Все, включая воспитательную и политическую работу - находится в его руках. Все подчинено его воле, и за все он в ответе. Без всяких скидок отвечает он за выполнение служебной задачи, за оружие, за каждую солдатскую жизнь. Я рад, что именно такая школа досталась мне в самом начале моей службы. Хотя сейчас мне кажутся смешными и наивными мои тогдашние мечты о том, что я обязательно отосплюсь, когда стану командиром роты…
Кажется, при такой жизни Вале, которая вскоре должна была родить нашего первого ребенка, лучше всего было оставаться в Рославле. Но я знал, что она очень переживала за меня, пока я осваивался на новом месте. Мы любим друг друга и очень скучаем, если даже ненадолго расстаемся. Поэтому вскоре она написала мне, чтобы я приехал и забрал ее в Калмыкию. Так мы и поступили в августе 1968 года. Я привез Валю 3 августа, а уже через неделю, 11 августа, в Элисте у нас родился сын Сергей.
Жилье, которое подыскало мне командование, представляло собой комнату в общежитии для так называемых "химиков" - людей, условно освобожденных из заключения. Понятно, что никаких особых удобств там не было. К тому же достался нам самый верхний этаж. Так что все дожди, проливавшиеся на этот дом, обязательно попадали и в нашу комнату. В некоторых местах вода капала, в других - лилась ручьями. Чтобы не промокнуть, поверх одеяла на железной армейской кровати расстилался большой кусок полиэтиленовой пленки, который выдерживал любые потоки воды. Точно такое же укрытие, в котором важную роль играла моя плащ-накидка, устраивали мы и над кроватью родившегося старшего сына. Я не исключаю, что именно это предопределило одну из лучших черт его характера - спокойное отношение ко всем передрягам пехотной жизни. Палаточный быт офицера у него в крови, и нет таких неудобств, которые могли бы его удивить или вызвать его недовольство.
Конечно, в моих словах есть доля иронии, но следует признать, что все эти житейские проблемы вовсе не казались трудными и никоим образом не могли поколебать нашего с Валей счастья: вместе с Сережей мы становились настоящей, полноценной семьей, у которой было надежное будущее.
11 августа, когда, сдав дежурство по батальону, я приехал домой, Вали уже не было. Но комендантша из общежития была в курсе событий. Сообщила: "Вашу жену увезли в роддом". Конечно, уже скоро я стоял под окном палаты, в которой находилась Валентина. Она успела бросить мне в форточку короткую записку: "Толик, миленький, я рожаю. К утру жди Сережку".
Но терпения у меня хватило только до девяти вечера.
На всякий случай позвонил в роддом. На другом конце провода сверились с какими-то записями и сказали: "У вас родился сын". Надо ли говорить, какие чувства были испытаны мной в эту минуту и в последующие часы, когда, совершенно счастливый, я бегал вокруг запертого на ночь роддома без всякой надежды попасть туда, где Валя уже, возможно, держала на руках моего сына. Сына! Товарищи мое состояние отлично понимали. Быстро собрали стол, налили вина в стаканы, поздравили. И как поздравили - качали, подбрасывая вверх! Любой мужчина, ставший отцом, помнит высокое чувство гордости, которое приходит в такое мгновение.
Это случилось в воскресенье, 11 августа, пришедшееся по советской традиции на один из многочисленных профессиональных праздников - День строителя. А на следующий день, в понедельник, я, начищенный и торжественный по поводу обретенного отцовства, отправился на службу. В том месте, где обычно останавливался автобус, развозивший офицеров, случайно встретил одного знакомого мне калмыка. Он сразу же заметил это мое новое состояние души: "Наверное, произошло что-то хорошее?" - предположил он. Я скрывать не стал: "Сын родился. На День строителя подгадал. Наверное, - пошутил я, - будет строителем".
Этот калмык, человек пожилой, конечно, поздравил меня, но на прощанье сказал загадочную фразу: "Хорошее имя, хорошее…" Он, наверное, подумал, что своего Серегу я назову Строителем, как это было в традиции некоторых народов СССР, которым пришлись по душе звучные слова новой эпохи - Инженер, Пионер или, например, Госбанк. Возможно, он решил, что я поступлю точно так же.
Второй сын - Виктор - родился 25 февраля 1975 года, когда уже после окончания Академии им. Фрунзе я служил комбатом в поселке Южном под Волгодонском. До районного центра, где был роддом, напрямую было всего двенадцать километров. Однако эта дорога, тянувшаяся вдоль рисовых чеков, зимой раскисала так, что и трактор преодолевал ее с трудом. Если ехать в объезд, то получалось уже километров шестьдесят, и, посовещавшись с Валей, я принял решение не рисковать понапрасну. Рожать она поехала в Рославль, на родину.
Настроение у Вали было такое: "Хорошо, если бы родилась дочка…" Я, конечно, всячески с ней соглашался, хотя почему-то был уверен, что родится все-таки сын. Поэтому я ничуть не удивился, когда в самую отдаленную роту нашего батальона, где я находился в командировке, пришла кодограмма от начальника штаба с этим известием. Утопая в зимней деревенской грязи, которая едва не заливалась в голенища сапог, отправился на почту. Дал короткую телеграмму, текст которой отчасти напоминал те пророческие слова жены, которые однажды она написала в записке, выброшенной из окна родильного дома в Элисте: "Валюша, милая, спасибо за сына. Не волнуйся - следующей будет дочь".
Все наши слова и желания сбудутся именно так, как мы и загадывали. В 1981 году, уже в Белоруссии, у нас родится Наташа.
Говоря о наших детях - я всегда испытываю чувство гордости. И вовсе не потому, что они являются моим продолжением и носят мою фамилию. Они уже состоялись как личности. Каждый из них идет по жизни самостоятельно. Собственным трудом, упорством, умом добиваясь на службе и в учении прочных позиций и уважение товарищей.
Когда случается так, что все дети собираются дома вместе и мы садимся за стол, я могу вспомнить почти каждый день их жизни.
* * *
Сыновья… Оба офицеры. Сегодня Сергей - полковник, а Виктор - старший лейтенант. Наша кочевая жизнь и детство, проведенное в гарнизонных военных городках, предопределило их собственную судьбу. Еще в школе на вопрос учительницы: "Как ходят гуси?", Сергей уверенно отвечал: "Строевым шагом!"
Они быстро приобрели солдатские навыки. Вместе с моими солдатами они дневали и ночевали на полигоне, стреляли из всех видов оружия, будучи пятиклассниками, метали боевые гранаты.
Точно так же, как обучал этому солдат, я учил сыновей, как правильно взять гранату, как выдернуть чеку, как произвести бросок, чтобы разорвавшаяся граната не покалечила тех, кто находится рядом. В принципе это обычное обучение солдатскому ремеслу, но я-то знал, что подобное испытание очень много значит для человека.
При всей своей занятости я внимательно следил за тем, как растут и учатся сыновья. Разумеется, без всяких сомнений я присоединялся к ним, когда надо было смастерить ракету или бомбу или разгромить из рогатки армию бумажных солдат. Но за проступки наказывал строго. Особенно не прощал обмана. Учил постоять за себя. Однажды, когда мы с Сергеем, занимаясь физической подготовкой, висели на турнике вниз головами, из его кармана выкатилась мелкая монета. Я знал, что на школьный обед ему были выдано больше денег. Поинтересовался, где они. Выяснилось, что у Сергея их отняла компания ребят постарше - те, кто тряс мелочь у малышей и слыл хулиганами.
"Значит так, - сказал я Сергею, - разбираться я не буду. Все сделаешь сам. Из этой команды ты выбираешь самого здоровенного, подходишь и бьешь прямо в нос…"
Не знаю, так ли он поступил, но больше у него никто ничего не отнимал.
Не удивительно, что Сергей, подрастая, уже и не мыслил себе иной судьбы, кроме как судьбы офицерской. После восьмого класса поступил в Минское Суворовское училище, потом - в Высшее общевойсковое командное училище в Петродворце. Он - человек абсолютно пехотного склада. Боец. Настоящий командир своим солдатам. Мне нравится, что так же решительно, как он это делает на службе, Сергей строит и свою личную жизнь.
Переходя с третьего на четвертый курс высшего военного училища, он высказал мне, тогда служившему в Минске командиром дивизии, свое желание жениться на знакомой девушке. На это я ему честно ответил: "Сережа, сейчас твоя женитьба не ко времени. Я поступаю в Академию Генштаба, предстоит переезд. Еще не знаю, где и как мы будем жить в Москве. Было бы лучше, если бы твоя свадьба состоялась через год, когда ты окончишь учебу".
Тогда он со мной согласился. Но в том, что его намерения были серьезными, я убедился, узнав, что он тайком выпытывал у Вали, не пожелтеет ли за год уже купленное свадебное платье.
Но, видно, любовь и молодость взяли свое. В сентябре, как только я освоился в Москве в качестве слушателя Академии Генерального штаба, от Сергея пришло письмо: "Дорогие родители, умоляю, пожалуйста, разрешите мне жениться!"