* * *
Дети воспринимают смерть близких со страхом и непониманием. Их, как правило, стараются оградить, увести, спрятать.
Светлану и Василия неожиданно утром, внеурочное время отправили гулять. Гуляли долго. Осталось в памяти Светланы, как воспитательница утирала платочком глаза.
Потом являлись люди, с их подчеркнутым вниманием.
Потом официальное здание, большой зал, гроб в цветах.
Девочку берут на руки и подносят к лицу лежащей среди цветов матери - попрощаться. Она не понимает, что это такое. Но ей становится страшно, потому что чувствует смерть, и кричит, и отпрядывает от материнского застывшего лица, и ее быстро уносят из зала в какую-то комнату, где снова внимательные и добрые люди начинают играть с нею, и смазывается, стирается из памяти первое впечатление смерти.
Много их было, есть и, думаю, всегда будет - охотников пообсуждать и припечатать словом жестокую Светлану Сталину, которая в 1967 году бросила "на произвол судьбы" двоих достаточно взрослых детей: сын был уже студент, а дочь жила в крепкой семье своей бабушки по отцу. Но, думая об этом ее весьма уязвимом с точки зрения нравственности поступке, я вспоминаю детство царевны: выросла без матери, знает, что и без матери можно выжить. Ее дочернее чувство в детстве имело изъян сиротства - в ее материнском чувстве этот изъян проявился по-своему. Чем виновата? "Не судите - не судимы будете".
Какова была жизнь царевны с тех пор, как она потеряла мать, до того совершеннолетнего дня, когда почувствовала себя влюбленной?
Через полгода после смерти Надежды Сергеевны девочка приехала летом на дачу и не нашла там своей любимой детской площадки с качелями, кольцами, с "Робинзоновским домиком". Не стало в доме воспитательницы Наталии Константиновны, которая учила Светлану и Василия чтению, рисованию, немецкому языку. Через некоторое время исчез и учитель Василия Александр Иванович, он иногда заставлял лентяя учить уроки.
После смерти жены Сталин сменил квартиру, не хотел оставаться там, где прозвучал роковой выстрел. Новая квартира была там же, в Кремле, в бельэтаже здания Сената. Для жилья она оказалась неудобной - Сталин выстроил себе отдельную ото всех дачу в Кунцеве и переехал туда. Дети, челядь, родители покойной Аллилуевой жили в подмосковном Зубалове.
Незаметно весь осиротевший дом с двумя подрастающими детьми взял в свои руки тупой солдафон, чекист Власик. Он населил дом чекистами и чекистками: поварами, подавальщицами, сестрой-хозяйкой в чине лейтенанта госбезопасности.
Нависла угроза и над любимой няней Светланы: чекисты раскопали, что ее бывший муж - она рассталась с ним еще в годы Первой мировой войны - служил писарем в полиции. До революции!
Сталину доложили: "Бычкова ненадежный элемент".
Говорит Светлана:
"Я, услышав, что няню собираются выгонять, заревела. Отец не переносил слез, - и может быть, шевельнулся в нем какой-то здравый протест против бессмыслицы, - он вдруг рассердился и потребовал, чтобы няню мою оставили в покое".
Что бы ни говорили о тяжелом, холодном или неприветливом характере Надежды Сергеевны, люди, которых она брала в дом, одним фактом своего существования рисуют ее образ лучше, чем сплетни и слухи.
Та же няня, отчасти заменившая детям мать.
Экономка Каролина Васильевна, на которой при Аллилуевой лежало хозяйство, умная и деликатная. Она была, как говорится, "из немок" - Надежде Сергеевне это не мешало, а Власик убрал ее именно "по национальному вопросу".
Старая повариха Елизавета Леонидовна была заменена на двух безликих поваров с воинскими званиями, которые через день сменяли друг друга. Сменились официантки, бывшие при Аллилуевой, - появилась курносая, смешливая Валечка Истомина. Ей предстояло провести рядом со Сталиным долгие годы - до самой его смерти.
Весь стиль жизни из домашнего превратился в казенный, официальный, чекистский.
Сталин, грозный и великий вождь, перетерший зубами своих врагов и друзей, оказался одинок и беспомощен в быту, откуда так страшно ушла его женщина. Место ее заняла военизированная структура, еще глубже заводившая Сталина в ледяное холостяцкое одиночество. Он мог наслаждаться своими победами над врагами, своей властью над народом, мог наслаждаться до бесконечности любимой оперой "Иван Сусанин", балетами и пьесами в тех театрах, где была правительственная ложа, - туда, где ее не было, Сталин не ходил; его могли время от времени радовать успехи детей, особенно отличницы Светланы, а также успехи народа в первых пятилетках, но наступал час, когда он оставался один на один со своими воспоминаниями, со своей совестью…
Нет!
Сталин не мог давать себе расслабиться, на его плечах страна.
Говорит Светлана:
"Для меня, девочки-школьницы, эти годы, вплоть до самой войны, были годы неуклонного искоренения и уничтожения всего, созданного мамой, какого-то настойчивого истребления самого ее духа, чтобы ничто не следовало установленным ею порядкам, чтобы все было наоборот…
И даже гибель таких близких друзей мамы, какими были Бухарин, Киров, Орджоникидзе, близкими и домашними воспринималась тогда как истребление всего, что было связано с ней".
В жестоком единоборстве женщины и мужчины победил он.
Но разве каждая победа не есть победа Пирра?
Я уже писала об одной черте характера Сталина: он любил маленьких детей, забавлялся ими, а когда они вырастали и выходили из повиновения, отец терял к ним интерес и нежную любовь.
Пока девочка росла, между ней и отцом все было прекрасно.
Говорит Светлана:
"До начала войны в Европе отец бывал дома почти каждый день, приходил обедать, обычно со своими товарищами, летом мы вместе ездили в Сочи. Тогда виделись часто… именно эти годы оставили мне память о его любви ко мне, о его старании быть отцом, воспитателем…
Отец приходил обедать и, проходя мимо моей комнаты по коридору, еще в пальто обычно громко звал: "Хозяйка!" Я бросала уроки и неслась к нему в столовую, где все стены были заставлены книжными шкафами и стоял резной буфет с мамиными чашками, а над столиком со свежими журналами и газетами висел ее большой портрет".
В те годы отец водил царевну в театры и кино. В ложе ее сажали в первый ряд, а отец оставался в глубине ложи.
Она росла, у нее появлялись свои интересы, ее тянуло от него к сверстникам. Ей становилось с ним скучно.
До войны отец проявлял по отношению к дочери, как она сама говорит, "самодурские причуды". Когда ей было десять лет, в Сочи, на отдыхе, он возмутился тем, что на ней короткое, по его мнению, платье.
- Ты что это голая ходишь?
Ее детские трусики злили его:
- Безобразие, физкультурницы! Ходят все голые!
"Он вынес из своей комнаты две свои нижние рубашки из батиста и дал няне:
- Вот, сшейте ей сами шаровары, чтобы закрывали колени; а платье должно быть ниже колен!
- Папа, - взмолилась я, - да ведь так сейчас никто не носит!
Но это был для него совсем не резон. И мне сшили дурацкие длинные шаровары и длинное платье, закрывавшее коленки, - и все это я надевала, только идя к отцу. Потом я постепенно укорачивала платье - он не замечал, потому что ему было уже совсем не до того. И вскоре я вернулась к обычной одежде".
Сталин придирался к тому, что она носит летом носки, а не чулки: "Ходишь опять с голыми коленками". Он требовал, чтобы платья были не в талию, а широким балдахином. Алексей Аджубей, зять Хрущева и сын знаменитой московской портнихи Нины Матвеевны Гупало, вспоминал, как Сталин, недовольный туалетами дочери, кажущимися ему нескромными, сказал ей:
- Сними это. Носи то, что шьет Гупало.
Сталин сдирал с дочери берет:
- Что это за блин? Не можешь завести себе шляпы получше?
Светлану удивляло такое отношение к себе отца. Она пыталась объяснить это тем, что его раздражает ее непохожесть на маму, спортивность типа. Она считала - ему чего-то не хватало в ее внешности.
Думаю, с ним как раз тогда и происходил перелом отношения от дочери-ребенка к дочери-девушке. Его раздражала, бесила ее самость, ее самостоятельность, ее все возрастающее чувство свободы от него.
"Еще немного, и она влюбится в какого-нибудь негодяя вроде меня или еще хуже и вся будет принадлежать ему - мне места в ее жизни не останется". - Так он мог думать, так думают многие отцы…
В мае 1941 года, накануне войны, она написала ему очередное шуточное послание, какими они перебрасывались с нею не один год:
"Мой дорогой секретаришка. Спешу Вас уведомить, что Ваша хозяйка написала сочинение на "отлично". Таким образом, первое испытание сдано, завтра сдаю второе. Кушайте и пейте на здоровье. Целую крепко папочку 1000 раз. Секретарям привет. Хозяйка". На этом письме Сталин оставил резолюцию: "Приветствуем нашу хозяйку. За секретаришек - папка И.Сталин".
Трогательные отношения в канцелярском стиле.
В детстве она была светла и открыта. Ее подружка Марфа, хорошенькая и добрая девочка, почти ровесница Светланы, сидела с нею за одной партой в привилегированной школе:
"Светлана училась прекрасно, а я плохо, она помогала мне. Летом как-то вместе отдыхали в Крыму и на сталинской даче. Обе были сорвиголовы. По крышам лазили. На велосипедах гоняли. Решили в шторм искупаться в море. Вернулись побитые камнями, все в синяках. Прятались от охранников".
Пришла война, и изменилось все.
* * *
Говорит Марфа:
"Когда Вася Сталин взял меня в свой самолет, чтобы привезти к Светлане в Куйбышев во время войны, я наконец-то добралась до Куйбышева. Вася потом снова явился со своим самолетом, мы на этом самолете вместе летали над городом, пикировали. Светлана садилась за штурвал.
Там, в Куйбышеве, она рассказала мне, что случайно нашла американский журнал со статьей о ее матери и теперь знает правду: мама умерла не от аппендицита - она застрелилась. И тогда она написала стихотворение о том, как пришла на кладбище и увидела идущую ей навстречу ожившую скульптуру матери.
Эти стихи произвели на меня очень сильное впечатление. Тогда же Светлана читала мне свой, как мне показалось, замечательный рассказ "Перегонки", о лихом водителе, который хотел обогнать поезд, - обогнал, но погиб.
Пока мы учились в школе, Светлана была нормальная симпатичная девчонка, все ее любили.
Мы дружили так, что иногда угадывали мысли и однажды даже видели одинаковый сон: вместе в вагоне ехали на юг, я просыпаюсь и говорю Светлане:
- Мне снился странный сон, будто я должна тебе что-то сказать, но не могу, немая.
Она то же самое видела во сне.
У нее было сильно развито предчувствие. Видит сон: большое гнездо, в нем орел с птенцами, и орел выбрасывает птенцов из гнезда.
- Это о Яше. Что-то случилось с ним, - говорит мне Светлана.
Вскоре стало известно, что Яша попал в плен.
Наша дружба изменилась, когда начались первые влюбленности: Светлана замкнулась и перестала со мной делиться. Одно время мне казалось, что она влюблена в Серго Берия и выйдет за него замуж".
Это казалось не только Марфе Максимовне. Кира Павловна Аллилуева рассказывает:
"В сорок втором году в Свердловск, куда была эвакуирована наша семья, вдруг прилетела Светлана. Она привела нас в семью Берия. Они тоже жили в Свердловске. Я в первый и последний раз видела Нину Теймуразовну - милая, гостеприимная женщина, рыжеволосая мингрелка. Сын ее Серго - красавец мальчик. Светлана улетела. Мы в семье пообсуждали и пришли к выводу, что она прилетала повидаться с Серго".
* * *
Идет война, а девочка свободно перелетает из Куйбышева в Москву, из Куйбышева в Свердловск - навещает друзей и родственников. Ничего удивительного - царевна.
Ей можно то, чего нельзя никому.
Ей нельзя того, что можно всем: ходить по улицам без охраны. И еще многого.
Думаю, вероятность брака Серго-Светлана прокручивалась не только в головах родственников и знакомых, но и в государственном мозгу Берия, а также в красивой головке его жены Нины Теймуразовны, матери Серго.
Берия с женой могли хотеть: такой брак - явное укрепление позиций Лаврентия Павловича, но с другой стороны, близость к вождю опасна - Сталин непредсказуем.
Сталин, похоже, вообще не думал ни о чем подобном.
Но человек предполагает, а Бог располагает, к тому же и сердцу не прикажешь: судьбы кремлевских детей часто поворачивались вопреки воле родителей.
* * *
О, воздух времени, где царевна ощутила себя готовой к любви и счастью!
Сороковые! Война в эпицентре, но близится поражение захватчиков!
Москва, не сдавшаяся врагу, живет в предчувствиях. Все чего-то ждут.
Голос Левитана торжественно-бархатен: "Наши войска освободили город…"
С афиш кинотеатров улыбаются Людмила Целиковская и Валентина Серова - звезды советского кино. Во всех домах, на всех устах стихи - любовные заклинания поэта Симонова, посвященные Серовой:
Жди меня и я вернусь,
всем смертям назло,
кто не ждал меня, тот пусть
скажет - "Повезло!"
Не понять не ждавшим им,
что среди огня,
ожиданием своим
ты спасла меня.
А рядом другое… Разорванность сознания кремлевских детей между их спецжизнью и обычной жизнью усугубляется появлением отблесков третьей жизни - куда более шикарной и свободной, чем спецжизнь, - загнивающей, капиталистической, возникшей вместе с появлением союзников на арене войны. Спецжизнь меркнет и тускнеет перед нею. Тем более обычная жизнь.
Москва радуется американским подаркам - продуктам, пластинкам, кинофильмам, фотографиям звезд Голливуда. Воображение переносит новые идеалы на тех, кто рядом или близко.
Кремлевские девушки поголовно влюбляются в Серго Берия. Марфе, внучке Горького, кажется, что "он как две капли воды похож на американского артиста Роберта Тейлора" - фильмы с его участием сначала привозят на правительственные дачи, а потом уже пускают в прокат.
Поэт Константин Симонов, киносценарист Алексей Каплер увлекают женское воображение свободой поведения.
Любовь Орлова, еще в конце тридцатых создавшая себя на экране по образу и подобию американских кинозвезд, теперь отступает перед явлением голливудской звезды Дины Дурбин, поющей на ломаном русском языке, сидя в освещенном круге. Фильм с участием Дины "Сестра его дворецкого" - странное, манящее название!.. Забытое, царских времен слово: "дворецкий". Это не фамилия, это должность при знатном господине…
"Серенада солнечной долины"… Виртуозная конькобежка Соня Хенни.
Мужские свитера и галстуки с оленями…
Во всех углах и уголках звучит под сурдинку Гленн Миллер. Хриплый голос Луи Армстронга чудится голосом свободы.
Замочная скважина на Запад полуоткрыта - заглянувшие в нее не могут оторваться. Она грозит разрастись, стать окном на железном занавесе, окном в Европу, в Америку, окном в запрет…
Затем ли Сталин в тридцатых изживал всю эту нечисть, чтобы в сороковых она возникла с еще большей силой?!
Царевна Светлана на то и царевна. Она не падка на западные приманки. Она готовится в университет. Она будет историком.
В то время все вокруг учили немецкий, некоторые французский, но вот появился английский язык. Сталин захотел, чтобы дочь изучала английский. Именно этот язык пригодился ей в той жизни, которую Сталин для нее и представить не мог.
* * *
Осень сорок второго.
"Василия втянули в создание какого-то фильма о летчиках, который он должен был консультировать. Так Василий познакомился с Каплером, а через него со многими деятелями литературы и искусства. В Зубалове начались гульбища и застолья, в них принимали участие А.Каплер, Р.Кармен со своей красавицей женой Ниной, К.Симонов, М.Слуцкий, В.Войтехов, А.Мессерер и его сестра Суламифь, В.Серова, Л.Целиковская и многие другие, всех не упомнишь, - пишет живший на сталинской даче в Зубалове племянник покойной Надежды Сергеевны Владимир Аллилуев. - Василий сошелся с женой Кармена, а у Светланы начался роман с Каплером".
Вот как видится этот роман Марфе Максимовне: "Первая ее серьезная влюбленность была связана с Каплером. Он вскружил ей голову. Во время уроков она показывала мне газету со статьей "Письма с фронта", которая несомненно была адресована ей. Я ее читала, держа газету под партой.
В день своего рождения она в классе показала мне его подарок - замечательный старинный эмалевый кулон: зеленый лист с жучком.
Это было первое внимание к ней взрослого мужчины.
Они встречались, гуляли по улицам Москвы, и, конечно, ей было с ним очень интересно, он массу чего рассказывал, вводя ее в окружающий мир. Я думаю, что эта несостоявшаяся любовь во многом сломала ее и предопределила будущее".
А вот что говорит сама Светлана: "После шумного застолья начались танцы. Люся - так все его звали - спросил меня неуверенно: "Вы танцуете фокстрот?"
Мне сшили тогда мое первое хорошее платье у хорошей портнихи. Я приколола к нему старую мамину гранатовую брошь, а на ногах были полуботинки без каблуков. Должно быть, я была смешным цыпленком, но Люся заверил меня, что я танцую очень легко, и мне стало так хорошо, так тепло и спокойно рядом с ним!
Я чувствовала какое-то необычное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза…
"Что вы невеселая сегодня?" - спросил он, не задумываясь о том, что услышит в ответ. И тут я стала, продолжая переступать ногами, говорить обо всем - как мне скучно дома, как неинтересно с братом и с родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем. Все полилось вдруг из сердца, а мы все танцевали…
Нас потянуло друг к другу неудержимо…
Люся приходил к моей школе и стоял в подъезде соседнего дома, наблюдая за мной. А у меня радостно сжималось сердце, так как я знала, что он там.
Люся приносил мне книги: "Иметь и не иметь", "По ком звонит колокол" Хемингуэя, "Все люди - враги" Олдингтона.
Он давал мне "взрослые" книги о любви, совершенно уверенный, что я все пойму. Не знаю, все ли я поняла в них тогда, но я помню эти книги, как будто прочла их вчера…
Огромная "Антология Русской поэзии от символизма до наших дней", которую Люся подарил мне, вся была испещрена галочками и крестиками около его любимых стихов. И я с тех пор знаю наизусть Ахматову, Гумилева, Ходасевича… О, что это была за антология - она долго хранилась у меня дома, и в какие только минуты я не заглядывала в нее!"
Странное сочетание: школьница и сорокалетний московский бонвиван, вдруг воспламенившийся от… чего? От юности прелестной Светланы?
Она была хороша тогда, по признаниям внучек Горького Марфы и Дарьи: "Зеленоглазая, живая, с копной рыжих волос - чудо! И умница".
Мать горьковских внучек Надежда Алексеевна писала портрет Светланы и наслаждалась ее красотой.