Эти слова сильно подбодрили меня, и впоследствии я их часто вспоминал.
Только в 5 часов вечера явилась с двумя огромными чемоданами толстая еврейка, раскрасневшаяся, тяжело дыша.
Николай Владимирович с зеленым от злости лицом сказал ей несколько "теплых" слов. Несмотря на поздний час, он приказал немедленно выезжать. Как полагается порядочному человеку, он уступил еврейке место в кабине, а сам сел с нами в кузов.
Мы поехали через Москву по Садовому кольцу. У Смоленской площади свернули направо к Бородинскому мосту, покатили по Большой Дорогомиловской и выехали на автостраду. Москва в розовом сиянии догоравшей зари исчезла вдали.
Мы обогнали вереницу грузовых машин, битком набитых девушками. Они улыбались нам и пели песню: "Если завтра война, если завтра в поход…"
Нам попалось несколько маленьких танкеток, проехала конная батарея тяжелых орудий. А вообще войск почти не было видно.
Когда стемнело, километров за 40 от Москвы в березовой роще мы остановились ночевать. Было тепло. Я лег на спину и глядел сквозь листву на звезды. Спать не хотелось.
Ранним утром двинулись дальше. Стали попадаться войска, но немного. Шагали по обочинам пехотинцы в касках, ехала конная артиллерия.
Николай Владимирович, как бывший артиллерийский офицер еще Первой мировой войны, подробно нам объяснял свойства орудий различных калибров, рассказывал всякие случаи из своей прошлой военной жизни. Рассказчик он был великолепный, но о будущей нашей работе, о том - куда мы едем, хитрец не говорил ни слова.
Мы проезжали мимо КПП - контрольно-пропускных пунктов. Нас отпускали без разговоров. С собой мы взяли движок и буровой станок "Крелиус". Этот станок, повернутый на бок, был очень похож на пушку невиданного образца и потому служил нам более солидным пропуском, нежели наши документы и путевка.
А впрочем, документы каждому из нас выдали не менее солидные:
"Дано сие такому-то, что на основании приказа Зам. Наркома Внутренних дел комиссара государственной безопасности такого-то ранга Чернышова, он направляется по особому заданию правительства. Всем государственным организациям, учреждениям, предприятиям, колхозам и частным лицам оказывать такому-то всяческую помощь и содействие в возложенном на него поручении".
И подпись - "комиссар государственной безопасности такого-то ранга такой-то" - размашистая, непонятная закорючка.
Я был горд, что мне доверено выполнять "особое задание", и одновременно изнывал от любопытства.
Чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем чаще попадались нам навстречу грузовые и легковые машины, нагруженные людьми и самым различным барахлом. Вот проехал автобус, полный ребятишек. Малыши весело махали ручками и криками приветствовали нас.
Детки, детки, что вас ждет впереди? И увидите ли вы когда-нибудь вновь своих родителей?
Начали попадаться встречные пешеходы, тяжело нагруженные, измученные, с узлами наперевес, все люди городские - дамы в шляпках, мужчины в хороших костюмах.
На случайной остановке мы узнали, что эвакуируются, а точнее, бегут из Смоленска. Неужели враг подобрался так близко?
Слева показался город со многими церквами.
- Это Вязьма. - Наконец Николай Владимирович приоткрыл завесу таинственности. - А вон видите - воронка.
- Где? Где?
Широко открытыми глазами мы глядели за кювет на круглую яму с черной рыхлой землей, на березки с увядшей листвой, наваленные и расщепленные.
Не доезжая до Вязьмы, свернули направо на большак, проехали немного. Николай Владимирович приказал остановиться, перекусить. Еще раз свернули в ольшаник и поставили машину поддеревом. Такая предосторожность мне показалась излишней. Позавтракав, я прилег под куст с книжкой.
- Не нравится мне этот самолет! Ох, не нравится! - услышал я голос Николая Владимировича.
Самолет где-то жужжал, но книжка была интересная, и я даже не поднял головы.
- Ложись! - дико завопил Николай Владимирович.
Все легли ничком на землю. Еврейка старалась затиснуть под машину свою толстую задницу.
Ноющий звук, настолько отвратный, что к нему не подобрать эпитета, нарастал с каждым мгновением… Вдруг - ух! И через секунду еще - ух! Страшный взрыв и другой! Земля дрогнула, по кустам зачиркало, завизжало… И тишина…
Первым вскочил Николай Владимирович.
- Все целы?
Да, все были целы. Кое-кто и я в том числе побежали на место взрывов. Зияли две воронки со свежей дымящейся черной землей, стволы деревьев лежали веером. Я увидел осколок, бросился его поднимать и обжегся. Он был блестящий, рогатый, исковерканный. Я долго его потом носил в кармане на счастье, и он все рвал рогами платок и карман.
От ближней воронки до автомашины оказалось 70 шагов. Да, самолет спикировал прямо на нас. Впоследствии я видел, как гибли люди и при более далеком падении бомбы.
Мы все начали смеяться, наперерыв острить, поздравляли "с боевым крещением". Николай Владимирович приказал ехать дальше.
Жара стояла палящая, безветренная. По большаку навстречу ехало больше подвод, чем по автостраде. Двигались стада, бесконечные полчища коров и овец с налитыми кровью глазами, с высунутыми языками и слюной, текущей из пасти. Стада шли не только по дороге, но топтали тучные, еще зеленые, волнующиеся хлеба, поднимали густые бурые облака пыли. Мы скоро превратились в негров.
Стали попадаться отдельные группы красноармейцев в касках, и шли они не на запад, а на восток, шли вразброд, запыленные, видно, до предела измученные.
Проехала автомашина, нагруженная железнодорожниками с семьями и узлами. Ну уж это было ни на что не похоже! Железнодорожники - и на автомашинах!
Много лет спустя я узнал, что в эти дни немец подошел к Смоленску и выкинул десант в Ярцеве. Я видел место десанта, где обе магистрали - железнодорожная и автострада - сближались на расстояние до 200 метров. Там были два моста через приток Днепра реку Вопь, десантники взорвали мосты и тем самым перерезали обе магистрали и навели у нас невероятную панику.
Николай Владимирович несколько раз останавливал автомашину, выскакивал, шептался с проходившими или проезжавшими командирами частей и вновь приказывал ехать дальше, навстречу стадам и потоку беглецов.
С большака мы свернули вновь направо на проселок и поехали прямо на север. Мы вздохнули. Тут не было ни стад, ни пыли. Ехали чудесными местами долиной Вазузы, мимо березовых рощ, сосновых лесов, деревень, поднимались на холмы, спускались в овраги. Дальние и ближние церкви, целые и полуразрушенные, высились там и сям, кое-где в зелени забытых парков виднелись облупленные колонны бывших помещичьих домов. А поля колосившейся пшеницы волновались, как море.
Ночевали мы в березовой роще на берегу Вазузы, проехав от Коврова свыше 600 километров.
Рано утром, когда туман еще окутывал долину Вазузы, Николай Владимирович нас разбудил, мы сели и поехали. Дорога поднялась в гору, и вскоре Вазуза скрылась позади. Навстречу снова стали попадаться подводы с беженцами, стада, пешеходы, однако в меньшем количестве, чем накануне, военных совсем не было.
Часов в 11 Николай Владимирович сказал:
- Теперь скоро приедем.
Въехали в большое село - районный центр Андреевское, названное так в честь члена Политбюро А. А. Андреева - уроженца тех мест (теперь переименовано в Днепрово).
На улицах сгрудилось множество подвод. Из учреждений вытаскивали мебель, ящики, на огородах жгли бумаги. Где-то вопила женщина, кто-то неистово матерился.
Группой стояло местное начальство, с виду весьма напуганное. Мы подъехали к магазину, остановились, некоторые из нас выскочили, встали в очередь.
Продавали сахар, которого недоставало в Коврове. Здесь отвешивали пудами, мешками, я лично взял два кило.
Стоя в очереди, я пытался узнать, почему такая сумятица.
Одна баба мне шепнула, что немецкие танки в 40 километрах.
- Николай Владимирович! - раздался радостный возглас.
Перед нами стоял наш бурмастер Сашка, черномазый, улыбающийся. Он уехал еще в первой группе.
- А нас "крокодилы" немцам бросили, а сами драпанули! - воскликнул он.
- Подожди рассказывать! - перебил Николай Владимирович и отвел его в сторону.
Они долго шептались. Сашка с азартом говорил о чем-то очень интересном и важном, а мы изнывали от любопытства. Потом он молча распрощался и пошел в одну сторону, а наша машина повернула назад. Километра через два мы свернули с прежней дороги налево.
Проехали еще час, миновали город Сычевку и еще через сколько-то километров свернули с большака и остановились в небольшой деревеньке.
- Сюда, сюда, Сергей Михайлович!
Это говорил наш геолог Сергей Григорьевич Овсеенко. Вместе с ним подошли две неизвестные мне полногрудые девицы в синих штанах. Он повел меня к себе на квартиру. Оставив там чемодан, я пошел вместе с ним на болотистый ручеек умываться. Оставшись в одних трусах, я долго не мог отмыть дорожную пыль.
- Сергей Григорьевич, а где линия Сталина?
- А вот она. - И он показал на свежевырытый двухметровой глубины ров, тянувшийся по склону овражка. - Только предупреждаю, сию канаву так называть не принято.
- И больше ничего нет? - спросил я с дрожью в голосе.
- Говорят, еще сзади на горе будут строить доты, - ответил он и добавил: - Если только успеют.
У меня сердце упало. Линия Мажино, линия Зигфрида, линия Маннергейма… Ну, а Сталинская должна быть самой неприступной. А тут просто канава.
Только много позднее, путем расспросов, мне удалось восстановить историю того грандиозного предприятия, когда в то лето сотни и сотни тысяч людей, а может быть, и миллионы, были переброшены на запад и поставлены с лопатами и кирками на всем протяжении от Балтийского моря до Черного - по Нарве, Великой, Мете, Вазузе, Днепру. Фабрики, заводы, школы, техникумы, вузы, учреждения с директорами, начальниками и рабочими, наконец, заключенные, наконец, местное население - все должны были "строить линию Сталина". В ней видели спасение. Об эту канаву, как о бетонную стену, должно было разбиться вражеское нашествие.
Наша фортификационная наука тогда была очень слаба. Только два года спустя у нас поняли, что противотанковые рвы, требующие колоссальных затрат труда, в сущности бесполезны, а грандиозные железобетонные доты, видимые за 8 километров, представляли из себя мышеловку.
Копали неистово по 14 часов в день, 50 минут работы, 10 - отдыха. И так с 4 утра до 8 вечера с перерывом на обед. Только в первой пятилетке я видел такой беззаветный энтузиазм. Под палящим солнцем, полураздетые, бронзовые люди, из коих многие никогда не держали в руках лопату, копали, копали, грызли лопатами жирную, твердую землю. Раз - нога нажимала, два - нажимала сильнее, три - комок земли поддевался штыком лопаты, четыре - комок сильным броском летел в сторону.
Копали не только мужчины и юноши, но больше женщины и девушки, копали, позабыв о своих туалетах, о желании нравиться.
Я любовался красивыми движениями бронзовых тел. Да, любовался, потому что копали у меня под окном, а я сам сидел сложа руки. И все наши геологи только делали вид, что занимаются чем-то важным.
Именно Главгидрострою НКВД было поручено организовать строительство "линии Сталина" на Западном фронте.
Прибыли предприятия и учреждения из разных городов, но больше всего из Москвы. Все приехали со своим оборудованием. В Сычевский район попали строительные организации: Промстрой, Финстрой, Кинострой, Курортострой. Еще хорошо, что некоторые прибыли с топорами и пилами, а то привезли бетономешалки, ленточные транспортеры, подъемники, требовавшие электроэнергии, которой почти нигде не было. Некоторые тресты привезли кровельное железо, кисти и краски. Всех перещеголял Сантехмонтаж, доставивший на оборонительные рубежи раковины, унитазы и писсуары. (Историк, возможно, усомнится, но я сам видел эти предметы своими глазами.)
Все это барахло сваливалось в колхозные сараи, а людям вручали лопаты, только лопаты.
Нет, не одни мы бездельничали. Беззаветных тружеников возглавляло всевозможное начальство: уполномоченные, особоуполномоченные, культурники, агитаторы, политработники, комиссары и всякие другие главнюки. Много было всяких штабов, и во всех этих штабах сидело бесчисленное множество евреев. Я нигде не видел такого огромного количества собранных вместе представителей "избранного народа".
Штабы размещались все больше в школах, и сыны Израиля сидели, втиснутые за парты, или расхаживали вдоль рвов с полевыми сумками, или разъезжали на автомашинах. Толстые, тонкие, рыжие, черные, кудрявые, лысые, они увидели на оборонительных рубежах некое тихое пристанище.
Над районами главенствовало Пятое Управление (Сычевское). Таких управлений на Западном фронте было около 10. Они подчинялись Главному Управлению Оборонительных работ Главгидростроя НКВД, штаб которого находился в Гжатске. Там среди начальства было много чекистов и на 50 % евреев. Все эти начальники подписывали бумаги, разъезжали на автомашинах, звонили по телефонам, давали грозные указания, приказания и директивы.
Наша геологическая партия была Гидростроевская, поэтому на лопату нас не поставили, а велели обслуживать строительство оборонительных рубежей. Но вначале никто не знал, в чем должно состоять это обслуживание. Никаких указаний и приказаний нам не дали.
И Николай Владимирович, скрывая от нас таинственное нечто, в сущности, скрывал от нас пустоту. Целый месяц он не знал, в чем должна состоять работа геологической партии, когда враг каждый день мог нагрянуть.
Девушки в синих штанах с деловым видом ходили по трассе, зарисовывали выходы коренных пород, отмечали обвалы. Бурмастера превратились в носильщиков, таскали следом за девушками рюкзаки с образцами пород. Потом геологи, гидрогеологи и старший геолог писали пространные пояснительные записки о флювиогляциальных и аллювиальных отложениях, о верхнем и среднем карбоне и о всякой прочей премудрости, которая никому не была нужна и которую никто не читал.
И мне с моими геодезическими инструментами тем более делать было нечего.
Возвращаюсь к своему прибытию в деревушку Лентьево Сычевского района. Вот что мне рассказал наш геолог Сергей Григорьевич Овсеенко:
- От нашей прежней бурпартии остались лишь два геолога - он и Синяков Николай Петрович, да несколько бурмастеров и коллекторов, все остальные были направлены куда-то в другой район. Зато к нам влилось несколько работников треста Спецгео во главе со старшим геологом Лущихиным Николаем Николаевичем. Их-то как раз и назвал Сашка "крокодилами".
Отличительным признаком всех их - мужчин и женщин - служили синие штаны - источник массы трагикомических недоразумений с местными жителями. Крокодилов постоянно принимали за немецких парашютистов, которых тогда искали везде и всюду.
В отсутствие Николая Владимировича Лущихин сделался начальником. Тогда партия помещалась возле Андреевского.
Вдруг прилетела весть: немцы высадили танковый десант и приближаются.
В распоряжении Лущихина имелся один грузовик, на который можно было посадить всех работников бурпартии. Но Лущихин поступил иначе: он погрузил только работников Спецгео - их было 9 человек, их личные вещи, лабораторное оборудование, продукты, и тайком от бурмастеров и коллекторов выехал за 40 км в тыл, в Лентьево, посадив по дороге возвращающихся с работы Овсеенко и Синякова. Впоследствии оба они горько раскаивались, что согласились присоединиться к беглецам.
В этот-то момент и прибыл в Андреевское Николай Владимирович со всеми нами, и мы встретили Сашку, шедшего искать убежавших крокодилов.
К счастью, танковый десант оказался уткой, отражением слухов о Ярцевском десанте, случившемся за 120 км от Андреевского. Районные власти вернулись и приступили к своим служебным обязанностям.
Николай Владимирович немедленно послал машину за брошенными людьми и за вещами Овсеенко и Синякова. Решено было остановиться в Лентьеве, так как в Андреевском делать было нечего. Впрочем, и в Лентьеве тоже приходилось выдумывать работу.
А что, если бы на самом деле немцы выкинули десант? Тогда людей попросту предали бы в руки врагов.
На следующее утро Николай Владимирович повел меня представлять Лущихину.
- Подождите на крыльце, - сказал он, входя в дом, где помещались спецгеовцы. Сквозь открытое окно я увидел полную комнату людей в синих штанах и вдруг услышал резкий гнусавый голос:
- Когда мне понадобится топограф, я позову.
Николай Владимирович вышел на крыльцо и сказал мне:
- Вы пока свободны.
Вот так так! В Главгидрострое в разные времена я имел дело с тремя старшими геологами - А. А. Федотовым, С. Г. Соколовым и В. В. Сахаровым. Все трое были высококультурные, живые, порядочные люди, были просто старшими товарищами. А этот каков? Даже видеть меня не пожелал. Я очень обиделся.
Несколько дней я валялся на сеновале, сквозь решетку наблюдая, как в ста шагах от меня копают противотанковый ров. Мое невольное безделье рядом с таким беззаветным и тяжким трудом крайне меня удручало. Синяков и Овсеенко с утра уходили на геологическую съемку, а три цементатора, приехавшие одновременно со мной, тоже ничего не делали.
Ежедневно в 6 вечера мы вчетвером отправлялись за сводками Информбюро в соседнюю деревню Свиноройку, где помещался штаб участка.
Сводки эти были очень краткие, а за этой лаконичностью никак нельзя было разгадать - что же происходит на фронтах. Появились новые ошеломляющие направления - Гомельское и Смоленское. А ведь именно в эти дни на Западном фронте немецкое наступление приостановилось, но мы даже не догадывались об этом.
Лежа на сеновале, я многое передумал. В Сычевке мне посчастливилось купить "Хаджи-Мурата" Л. Толстого.
Я всегда очень любил эту повесть, а тут в обстановке начала второго месяца войны она произвела на меня особенное впечатление. Почему погиб Хаджи-Мурат? Он погиб потому, что совершил самое тяжкое преступление, какое можно только совершить, - он изменил Родине и перешел на сторону врагов. Да, у него были раздоры с Шамилем, который его оскорблял и обижал, ему грозила тюрьма. И все-таки он ни при каких обстоятельствах не должен был переходить на сторону врагов своего народа.
С такими мыслями я прошел через всю войну.
Дней через пять я, наконец, был вызван к Лущихину.
Передо мной стоял высокий человек в синих штанах, лет под пятьдесят; лицо его было длинное, с дряблой кожей, прозрачно-белесые глаза глядели куда-то мимо меня. Все гласные звуки он тянул медленно, совершенно одинаково, как в английском языке произносится "а" в слове that, да еще шепелявил. Он не только не подал мне руки, но и не поздоровался со мной.
- Марья Федоровна вам все объяснит.
И он показал на одну из девиц в синих штанах, единственную не полногрудую, а наоборот, весьма тощую.
Так началась моя работа. Раза два в неделю я выезжал на автомашине с одним из синештанных геологов, выполняя разные глазомерные съемки каменных и гравийных карьеров, чертил схемы и в общем был загружен на 25 %. Мои геодезические инструменты покоились в сарае.