Пожалуй, была еще одна важная сторона деятельности Е. В. Гембицкого в эти годы. Он был очень тесно связан по работе с кафедрой ОТМС Академии. В ту пору здесь работали выдающиеся организаторы военно-медицинской службы профессора Н. Г. Иванов, А. С. Георгиевский, А. С. Лобастов, Балмасов, Капустин, Алексанян, О. К. Гаврилов. Кафедра переживала свой расцвет. Е. В. часто говорил о них как об очень талантливых людях. Когда я как-то сравнил их одновременное появление с россыпью драгоценных камней на отмели реки, выброшенных ее быстрым течением на повороте, он, был очень доволен. Контакты с этими людьми обогащали его, но нужно было видеть эти россыпи. Он умел видеть.
Я частенько писал ему из Саратова, из командировок в различные города (из Баку, Махачкалы, Андижана, с Валдая…). Нити, связывавшие нас, не прерывались.
Осенью 1976 г. в Евпатории, где он жил последние годы, скончался мой отец – Михаил Иванович Кириллов. Е. В. и в эти дни был рядом с нашей семьёй.
В 1976 г. умер проф. М. Л. Щерба – один из учителей Е. В. По рассказу Е.В. (который я услышал много позже), за час до смерти, М. Л., прощаясь с ним и находясь в полной памяти, с точностью до минуты предсказал свой конец, распорядился о хлопотах, связанных с похоронами, и пожелал, чтобы во время прощания играли скрипки. Это было выполнено.
К 1977 г. кафедры военно-полевой терапии военно-медицинских факультетов достигли максимума своих клинических, педагогических и научных возможностей, приобретя значительную самостоятельность по отношению к головному учреждению – ВМА им. С. М. Кирова. В Москве открылся военно-медицинский факультет Института усовершенствования врачей с терапевтическими кафедрами.
Неожиданно академик Ф. И. Комаров был назначен начальникам ЦВМУ МО. Кому-то в правительстве показалось более правильным, чтобы военно-медицинскую службу возглавлял не организатор, а доктор, умеющий лечить. В связи с этим возникла ситуация, которая возвратила Е. В. возможность карьеры пятилетней давности. Федор Иванович этому активно способствовал. Так и произошло: в декабре 1977 г. Евгений Владиславович Гембицкий был назначен главным терапевтом МО СССР.
Начинался новый этап в деятельности моего Учителя. Этап закономерный, выстраданный им. Кафедра ВПТ была передана проф. Г. И. Алексееву. Евгений Владиславович переехал в Москву.
Главный терапевт Советской Армии (1977-1988 гг.)
Сразу по приезде в Москву Евгений– Владиславович определил содержание своих первых шагов в новой должности. Было много неясного: не было своей клиники и кафедры, к чему он уже привык, неопределенным было его место в московском научном мире – его еще предстояло завоевывать, не было жилья (семья оставалась в Ленинграде). Но его хорошо приняли в ГВКГ им. Н. Н. Бурденко (здесь главным терапевтом был проф. Е. Е. Горин). Заместителем главного терапевта был генерал-майор медицинской службы Г. К. Алексеев, хорошо знавший клинический мир Москвы и, особенно, Главный госпиталь, терапевтическую школу которого он длительное время возглавлял, приняв ее когда-то от М. И. Теодорн. Рядом с госпиталем и частично на его территории размещалась кафедра ВПТ ВМедФ при ЦОЛИУВ (проф. Е. В. Ермаков)…
Самым неотложным для него в то время было ознакомиться с положением в военных округах и решить первоочередные задачи. В связи с этим значительную часть времени он должен был проводить в ЦВМУ. Сфера его профессионального внимания резко расширилась. Очень важно было не увязнуть в мелочах, в бумагах и просьбах.
Поселился он в отдельной комнате общежития ВМедФ на Преображенке. Детально ознакомился с терапевтическими отделениями Главного госпиталя и Центральных госпиталей. Принял предложение Ф. И. Комарова стать профессором на кафедре госпитальной терапии 1-го ММИ. Коллектив этой кафедры принял его обстоятельную манеру работы с больными, подчинился его эрудированности и клиническому чутью, одобрительно воспринял его, чисто ленинградскую, интеллигентность. Конечно, это не было тем, чего бы он хотел, то есть собственной клиники, но для начала этого было достаточно.
Я застал его в первые месяцы его работы в Москве, так как в январе 1978 г. принял участие в сборах начальников кафедр ВПТ всех факультетов (я тогда поехал вместо Л. М. Клячкина). В десятидневных сборах участвовали Е. В. Ермаков, Б. Ф. Мурашов (Самара), А. Ф. Ершов (Томск), И. А. Климов (Горький) и я. Программа была обширная и не только по вопросам ВПТ. Мы побывали в Институте кардиологии, где с нами беседовал акад. И. К. Шхвацабая, в Институте гематологии и переливания крови (акад. О. К. Гаврилов), побывали в ЦВКГ им. А. А. Вишневского, посетили кардиологический центр и Музей истории Главного госпиталя, основанного в 1703 г. По музею нас водили сам Е. В., который его уже хорошо знал, и генерал-майор медицинской службы А. М. Невский, ветеран госпиталя. Евгений Владиславович с большим уважением относился к этому подвижнику. С гемостезиологами мы говорили о "голубой крови", подробно знакомились с асептическими палатами. Г. К. Алексеев прочел нам лекцию о гипертонической болезни… Кстати, Георгий Константинович с 1965 по 1974 г. параллельно со своими основными обязанностями был лечащим врачом маршала Г К. Жукова. Замыслом Е. В., открывшего сборы и завершившего их беседой с нами, было не только собрать нас всех вместе, но и повысить наш кругозор, с тем, чтобы мы полнее связывали проблемы ВПТ с развитием "большой терапии".
В один из воскресных дней в период сборов я уговорил его съездить в Измайлово к моей сестре Любе. Решили прежде пройтись немного по Измайловскому парку, тем более что Евгений Владиславович раньше здесь не бывал. Заснеженный лес был залит солнцем. Бегали лыжники. Январь был теплым, и речка Серебрянка, протекавшая посреди леса, кое-где выбивалась из-подо льда. Заговорившись, мы немного заблудились, но Е. В. возвращаться отказался, сказав, что это – плохая примета. В результате мы вышли далеко севернее 13-й Парковой…
Говорили о Москве, о современных столичных терапевтических школах, о Е. И. Смирнове и его роли в годы войны, о профессорах Г. Ф. Ланге и М. С. Вове и. Вспоминали о кафедре, которую он оставил в Академий. Дома нас тепло встретила Любовь Михайловна, мы посидели за столом, выпили водочки и лишь к вечеру расстались. Этот день запомнился.
Конечно, какое-то время Е. В. еще жил интересами людей своей кафедры, но постепенно московский миф поглотил его. Москва – не Ленинград. В какой-то мере они – антиподы: большая деревня и город, ярмарка и музей, спешка и размеренность, трата я накопление, сердце и ум. Эта разница устойчиво держится и сейчас.
Вскоре Гембицкие получили квартиру ни ул. маршала Тухачевского, где они поселились вместе с внучкой Инной – студенткой мединститута. Пожалуй, впервые у них появилась хорошая удобная квартира, и у Нины Яковлевны, которая к тому времени уже оставила работу, возник собственный объект деятельности, о котором и не мечталось предыдущие 40 лет их семейной жизни.
В 1980 г. возникла идея формирования кафедр терапии и хирургии на ВМедФ при ЦОЛИУВ. И когда эти кафедры были созданы, их возглавили главный хирург МО проф. К. М. Лисицын и Е. В. Гембицкий. Кафедра терапии разместилась на 1-м этаже кардиологического (того времени) корпуса ГВКГ с использованием в интересах учебного процесса лечебных отделении госпиталя. База, конечно, была отличная. Госпиталь, как и прежде, славился своим клиницизмом. Здесь работали мастера. Преподаватели кафедры не сразу доказали свою "конкурентоспособность" в столь мощном окружении. Но со временем и это было достигнуто. Среди помощников Е. В. по кафедре мне припоминаются А. Г. Брюховецкий, Т. М. Ермолина, Парфенов, А. И. Синопальников, В. Г. Алексеев.
Отвечая за очень многое, Е. В. не только не суетился, но даже как будто и не опешил, выделяя главное, и обстоятельно, даже скрупулезно обеспечивая выполнение каждого конкретного дела. Стремление к реальной завершенности череды дел создавало внешне, может быть, и неторопливый, но устойчивый, а главное, результативный и полезный стиль деятельности. Это передавалось окружающим и требовалось от них. Казалось бы, в военной среде, генетически обреченной на исполнительность, работать было и просто, и непросто ввиду не всегда высокой самостоятельности суждений и дела. Но Е. В. вносил в руководимый им коллектив недостающий элемент интеллигентности, то есть умение самостоятельно мыслить и принимать решение. В этих условиях люди обнаруживали скрытые в них резервы, дорастали до задачи, которую перед ними ставили, сами ставили новые задачи, прорывались к солидному чтению, становились творцами. Он не торопил, не распекал, он располагал, показывал, предлагал, увлекал и… умел ждать. И здесь ему нужна была не его собственная популярность, а успех тех, кто шел за ним. Если кто-то отставал, он беспокоился, возвращался к этому человеку, поправлял дело, вносил уверенность и вновь отходил в сторону, не теряя сотрудника из виду. Он полагался на людей, но ведь и на него можно было положиться.
В мае 1979 г. я защищал докторскую диссертацию в совете ВМА им. С. М. Кирова. Оппонентами моими были Г. И. Дорофеев, Н. А. Богданов, Е. Е. Гогин. Вел совет проф. А. Н. Сененко. На защите присутствовали проф. Л. М. Клячкин н проф. И. И. Красовский. Все было, конечно, очень тревожно, но солидно. Речь шла о "Патологии внутренних органов при травме мирного времени", а в это время – уже полгода как шла война в Афганистане. Мне рассказывали в тот день, что Евгений Владиславович трижды по ходу защиты звонил из Москвы, оправлялся о том, как идет дело. У него болела душа… Все прошло благополучно, хотя были и острые вопросы.
Я не думаю, что тогда я и даже члены совета связывали тематику моей защиты с войной в Афганистане. Она началась в январе 1979 г. и поначалу ограничивалась локальными действиями наших спецподразделений в Кабуле, да и эти действия тщательно засекречивались. Но вскоре, после свержения Амина, события приобрели более масштабный характер, и в течение 1979-1980 гг. ограниченный контингент советских войск (40-я армия) заполнил крупные города почти всех провинций. Конфликт с моджахедами разгорелся и перешел в долговременную позиционную жестокую войну.
Медслужба 40-й армии (ее руководство в мое время – в конце 80-х годов – осуществляли Ю. В. Немытин, И. Э. Казмирович, А. А. Люфинг), так же как и сами войска, приобретала боевой опыт. Определяющим для терапевтов были два типа патологии: болезни внутренних органов при минно-взрывной и огнестрельной травмах и разнообразная и малознакомая в СССР инфекционная патология (тифы, амебеаз, кишечная инфекция, лептоспироз, малярия и т. п.). Все это в условиях ведения войны в горах, в пустынях, в жару и холод, в условиях постоянного психо-эмоционального напряжения и недоедания.
Организационное участие медицинских специалистов в боевых действиях приобретало характер своеобразной двух-трехлетней вахтовой службы. Война стала полигоном для сотен врачей, направлявшихся в 40-ю армию в качестве стажеров. Конечно, это была необычная воина. Ее целями были укрепление наших южных границ и создание демократического Афганистана, но ее логика в связи с сопротивлением населения не получила удовлетворительного решения. Армия увязла в боях. Гибли люди, страдали раненые и больные, заполняя медсанбаты, госпитали в Джелалабаде, в Баграме, в Кабуле и медицинский транспорт – вплоть до Ташкента, Москвы и Ленинграда. Гибло и население Афганистана.
В 1980-1981 гг. в наши лечебные учреждения в Афганистане попали, экземпляры автореферата моей диссертации и стали популярными. Автореферат даже пришлось переиздать и до сотни экземпляров отправить в 40-ю армию. Война шла, а литературы о болезнях у раненых не было. Важно, что война подтвердила правильность наблюдений, сделанных в Саратове. Работа оказалась ко времени. Так редко бывает. Думаю, что Е. В. в еще большей мере понимал это. Благословение Н. С. Молчанова было оправдано.
Сложность медицинского обеспечения войск потребовала активного участия в этом Ф. И. Комарова и главных специалистов, в том числе Е. В. Гембицкого. Сам он никогда не упоминал о своих командировках туда, но я знаю, что их было несколько. И каждая из них была небезопасной.
Как когда-то, в годы Великой Отечественной войны главным терапевтам Красной Армии был М. С. Вовси, так и в течение всей афганской войны – с 1979 по 1988 г. – главным терапевтом Советской Армии суждено было быть Е. В. Гембицкому. Я никогда не слышал о таком сравнении. И хотя сами эти войны – несравнимы и по тяжести, и особенно по смыслу, мне представляется, что такое сравнение возможно уже потому, что задачи руководства терапевтической службой воюющей армии легли на плечи прямого ученика известной плеяды терапевтов той войны – М. С. Вовси, П. И. Егорова, Н. С. Молчанова. И он с этой задачей справился.
К событиям афганской войны мы еще вернемся.
В феврале 1979 г. Е. В. было присвоено воинское звание "генерал-лейтенант медицинской службы".
С этим, ранним, этапом деятельности Гембицкого на посту главного терапевта связано создание им собственной кафедры. Это требовало организации учебного процесса, приобретения опыта преподавания в системе усовершенствования врачей по основным терапевтическим специальностям (кардиология, ревматология, пульмонология и др.). Особенно большое значение придавалось подготовке высококвалифицированных кадров руководящего состава. Для этого им и его сотрудниками были разработаны циклы для усовершенствования главных терапевтов округов, флотов и видов Вооруженных Сил, а также ведущих терапевтов окружных и крупных гарнизонных госпиталей.
Система усовершенствования врачей в стране в те годы быстро развивалась, приобретая характер непрерывного последипломного обучения. В армии эта функция, наряду с ВМА, во все большей степени связывалась с Военно-медицинским факультетом при ЦОЛИУВ.
В недавнем прошлом заведование даже крупной кафедрой в ВМА было для Е. В. четко регламентированным ее местом в структуре Академии. Работа в качестве главного терапевта МО, утратив локальную конкретную цель (только руководство кафедрой), приобрела многогранность направлений во всем объеме задач и размещения ВС в стране и за ее пределами. Все было важно, и многое, наслаиваясь друг на друга, становилось неотложным. К этому добавлялись нестабильные требования вышестоящего руководства (не столько ЦВМУ, сколько Штаба тыла ВС), что требовало постоянной оперативности и умения маневрировать объемом и темпом выполнения своих дел. Гембицкому все это было по плечу, но ему, склонному к программным действиям, приходилось учиться именно маневренности. И здесь его выручали системность подхода к любой работе (воспитанная когда-то в Уссурийске) и умение выделить главное, эшелонировать задачи по их важности. Он определил крупные направления: работа с руководящим звеном терапевтической службы Советской Армии (учеба, обмен опытом, создание вертикали идей, требований, тактики), терапевтическое обеспечение боевых действий наших войск в Афганистане, работа непосредственно в округах, флотах и группах войск, кадровая работа, функциональное руководство терапевтическими кафедрами ВМА и военно-медицинских факультетов, ведение собственной кафедры, достойное представительство во всесоюзных терапевтических обществах и на форумах. Эта его система потому и была системой, что в основе ее был результирующий момент – укрепление терапевтической службы в Советской Армии и ее авторитета. Заработав, система воспроизводила себя. Следовать ей становилось потребностью. Она не заменяла инициативы людей, с которыми он работал, она ее предполагала, определяя лишь место ее наилучшего применения.
Система задавила непредсказуемость и разрушительность внешних влияний и мелочей. Все это – при минимуме эмоций, без шараханья, при разумном согласовании с теми, от кого зависела ее реализация. Чтобы это произошло, потребовался год.
С ранним периодом московской жизни Е. В. в личном плане у меня связано немногое. Как-то я провел целый день вместе с ним, сидя у него в кабинете на кафедре. Он работал, а я, не мешая ему, знакомился с новейшей литературой, лежавшей у него на столе. Потом мы вместе обедали в госпитальной столовой. Вечером, заехав за профессорами Р. X. Ясаевым и Ю. Г. Шапошниковым, помчались в Шереметьевский аэропорт. Они улетали на какую-то конференцию в Минск… А я возвратился в Москву. Но разве дело было в этом. Мы просто были вместе.
В другой раз, узнав, что я с женой приехал в Москву, и, не имея времени для встречи, он тем не менее тут же предложил достать нам билеты на выставку картин Дрезденской галереи в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Москвичи выстаивали туда длинные очереди, а нам повезло. Это и есть Гембицкий: он умел разглядеть в каждом человеке и в каждой ситуации конкретную возможность быть нужным и делал это от души. И эту его добрую заботу я запомнил больше, чем посещение Дрезденской галереи…
У нас, в Саратове, до 1983 г. он был лишь однажды. Прочел преподавателям лекцию о СПИДе (тогда это было новостью), посетил клинику, побывал у нас дома…
В марте 1983 г. на базе Саратовского военно-медицинского факультета было проведено методическое совещание всех терапевтических кафедр военно-медицинских факультетов по проблемам обучения. Руководил им Ф. И. Комаров. Участвовал и Е. В. Гембицкий. Нами под руководством проф. Л. М. Клячкина, все было подготовлено, и совещание прошло успешно. Е. В. Гембицкий и в этот раз побывал у меня дома.
Еще в 1981-1982 гг. Е В. высказал намерение взять меня к себе на кафедру. Это естественно вытекало из всего того, что нас связывало, и я стал жить этим ожиданием. Звонил, опрашивал. Но он, шутя, советовал: "Пейте валерьянку…" и успокаивал, что все идет хорошо. Очень рассчитывал перейти на работу в Москву и Л. М. Клячкин, причем давно. Нужно подчеркнуть, что он действительно сделал очень много за то время, что работал в Саратове. Он организовал кафедру ВПТ, объединил ее с институтской кафедрой госпитальной терапии, добился получения самой крупной для того времени в городе клиники (на 250 коек), в 1975 г. создал пульмонологический центр, положил начало формированию Саратовской пульмонологической школы, возглавил областное общество терапевтов и т. д. И он действительно заслуживал большего, чем мог дать ему Саратов в дальнейшем. В конечном счете, к лету 1983 г. стало известно, что по решению Ф. И. Комарова Лев Михайлович едет в Москву начальником формирующейся в рамках Московского военно-медицинского факультета кафедры физиотерапии и курортологии. Это решило и мою судьбу: кто-то должен был оставаться в Саратове. Огорченный Гембицкий еще раз, но уже грустно, посоветовал мне "пить валерьянку". Я пью ее до сих пор.
Незадолго до этого я завершил работу над монографией по материалам своей диссертации. Писал ее я года два, советуясь с Е. В. Л. М. Клячкин в августе 1983 г. передал мне кафедру; отбывая в Москву, он увез эту рукопись, чтобы "пробить" ее издание, так как это было еще более трудным делом, чем ее написать. И действительно, прошло 11 лет прежде чем она, дополненная и отредактированная, вышла (Гембицкий Е. В., Клячкин Л. М., Кириллов М. М. Патология внутренних органов при травме. Руководство для врачей. М.: Медицина, 1994).
С сентября этого года кафедра легла на мои плечи. Я мог рассчитывать только на себя. Однако ничего страшного не произошло. В связи с усложнением задачи нужно было действовать по системе Гембицкого, что я и делал.