Ушли года, забылись речи,
Морщины мне изрыли лоб,
На елке зачадили свечи,
И пряник превратился в гроб.1929 (1930)
ПУШКИН
Ты рассыпаешься на тысячи мгновений,
Созвучий, слов и дум.
Душе младенческой твой африканский гений
Опасен как самум.
Понятно, чьим огнем твой освящен треножник,
Когда в его дыму
Козлиным голосом хвалы поет безбожник
Кумиру твоему.1929 (1935)
ФЕТ
Ко мне ползли стихи твои,
И я следил их переливы,
Узоры пестрой чешуи
И прихотливые извивы.Но, от небесного огня
Взорвавшись в сердце без ответа.
Как пепел, пали на меня
Стихи спаленного поэта.Обуглен вдохновенный лик.
Лишь на стене со мною рядом
Угрюмо хмурится старик
С безжизненным потухшим взглядом.1929 (1930, 1935)
"Узоры люстр, картины, зеркала..."
Узоры люстр, картины, зеркала
И томная, высокая Диана,
Пролог несочиненного романа
Эрот, смеясь, шептал нам из угла.Расстались мы. Не знаю, чья стрела
Пчелой взвилась у девственного стана,
Пред кем на миг раскрывшаяся рана
Блаженством медоносным истекла…Где ж эпилог романа? На портрете.
О, эти волосы и плечи эти,
Точеный профиль и змеиный взгляд!В изгибах платья губы чуют снова
Томительно-душистый душный яд
И шепчут недосказанное слово.<1929?>
МАРТЫНОВ
(Отрывок из поэмы "Лермонтов")
Над кавказскими снегами
В час вечерней иглы
Величавыми кругами
Плавают орлы.
И, послушная приказу,
Подступает рать
К непокорному Кавказу -
Славу собирать.
Там среди блестящей свиты
Проскакал Шамиль.
Говорливые копыты
Подымают пыль.
В Пятигорске на бульваре
Вечер гонит всех,
Здесь в тени густой чинары
Музыка и смех.
Здесь, в остротах неусыпен,
Шумный круг друзей:
Глебов, Лермонтов, Столыпин,
Трубецкой, Манзей.
Все они в усах и баках,
В блеске эполет.
Франты штатские во фраках
Щурятся в лорнет.
Лишь один одет по-горски,
Как лихой черкес.
Он не ищет в Пятигорске
Общества повес.
Молодой майор Мартынов
Отличиться рад,
И недаром Вельяминов
Брал его в отряд.
По аулам, по завалам
Он помчится в бой,
Чтоб вернуться генералом
В ленте голубой.
Будет он воитель ярый,
Покоритель гор.
Замечтался под чинарой
Юноша-майор.
- Милый друг, постой немножко,
Подожди меня! -
Это Лермонтов-Маёшка
Прокричал с коня.
Но Мартынов сухо встретил
Дружеский привет,
Ничего он не ответил
Лермонтову, нет.
Заломил папаху с алым
Верхом и тесьмой,
Поиграл своим кинжалом
И пошел домой.декабрь 1930
АКВАРЕЛЬ
Твой взор – вечерняя истома.
Твой голос – нежная свирель.
Ты из семейного альбома
В прозрачных красках акварель.На серо-матовой странице
Рисую тонкие черты:
Блестят плоды, сверкают птицы,
К озёрам клонятся цветы.Зачем на светлой акварели
Нельзя мне вечно быть с тобой,
Хотя бы в виде той газели
Иль этой чайки голубой?<1935?>
"Дух на земле – что пленная орлица..."
Дух на земле – что пленная орлица.
Из клетки к небесам не воспарить.
Смирись, поэт: искусству есть граница,
И не ему над временем царить.Есть многое, о чем мечтать не надо,
Чего ни спеть, ни воссоздать нельзя,
Вот почему скудна твоя награда,
Вот почему узка твоя стезя.1929 (1935)
"Смешно тревожиться, что полночь наступила..."
Смешно тревожиться, что полночь наступила,
Когда вот-вот воспрянет новый день
И не поможет призрачная тень
Скрыть от него, что будет и что было.Ведь наша жизнь не линия, а круг,
И содержания весьма простого.
Учение Коперника – паук,
И соловей – умнее Льва Толстого.1935 (1929)
"Назойливой гурьбой в уме теснятся предки..."
Назойливой гурьбой в уме теснятся предки.
Они, как маятник испорченных часов,
То медлят, то спешат; как птицы в клетке,
Перекликаются десятком голосов.Тот философствует, тот глупости городит.
С утра и до утра, всю жизнь, из года в год
Рой неотвязчивый молву свою заводит,
Стыдит, советует, припоминает, лжет.О, сердце, разгони крикливую ватагу,
Развей отпетых душ непогребенный сор,
Чтоб не смущал твою суровую отвагу
Их надоедливый, их беспокойный вздор.1929 (1935)
"Ты вязнешь в трясине, и страшно сознаться..."
Ты вязнешь в трясине, и страшно сознаться,
Что скоро тебя засосёт глубина.
На что опереться и как приподняться,
Когда под ногой ни опоры, ни дна?Мелькают вдали чьи-то белые крылья:
Быть может, твой друг тебе руку подаст?
Напрасны мечты, безнадёжны усилья:
Друг первый изменит и первый предаст.Крепись! Тебя враг благородный спасает.
С далёкого берега сильной рукой
Он верную петлю в болото бросает
И криками будит предсмертный покой.1941
"Карликов бесстыжих злобная порода..."
Карликов бесстыжих злобная порода
Из ущелий адских вызывает сны.
В этих снах томится полночь без восхода,
Смерть без воскресенья, осень без весны.Всё они сгноили, всё испепелили:
Творчество и юность, счастье и семью.
Дряхлая отчизна тянется к могиле,
И родного лика я не узнаю.Но не торжествуйте, злые лилипуты,
Что любовь иссякла и что жизнь пуста:
Это набегают новые минуты,
Это проступает вечный день Христа.1929
"ВРЕМЕНИ ТАЙНЫЙ РАЗМАХ"
"Времени тайный размах никому не известен..."
Времени тайный размах никому не известен,
Но я не верю, что был он всегда одинаков.
Время коварно. Один только маятник честен,
Раб безусловный условно поставленных знаков.Может быть, сутки то легче бегут, то тяжеле.
Ритма Земли не дано ни узнать нам, ни смерить.
Вместе ведь с ней мы летим к ослепительной цели.
Стрелкам часов поневоле приходится верить.Видно, крылатый Сатурн, когда был помоложе,
Юную Землю проворнее мчал небесами.
Но и Сатурн утомился. Помилуй нас, Боже,
Если Земля остановится вместе с часами.1930 (1935)
"Они у короля в палатах..."
Они у короля в палатах,
Как два приятеля живут:
Рассудок, разжиревший шут
В мишурных блёстках и заплатах,
И Время, старый чародей:
Из рукавов одежды чёрной
Бросает он толпе придворной
Стада бумажных лебедей.Но фокусник вполне приличен,
И шут в остротах ограничен:
Лишь только в зал войдёт король,
Божественный и светлый Разум,
Они, пред ним склоняясь разом,
Смешную забывают роль.1930 (1935)
"Плывут и тают грядки облаков..."
Плывут и тают грядки облаков.
Закат, дорога, и следы подков.
Далекий нежный звон монастыря,
Усталый сокол на руке Царя,
Опричников веселый разговор.
Довольно, время, кончим этот спор.
Твою однообразную канву
Я принимаю: я по ней живу.
Но для чего цветущей жизни вязь
Узором мертвых дней переплелась?1935 (1930)
"Июньский вечер; подо мной..."
Июньский вечер; подо мной
Зарос орешником овраг.
Я останавливаю шаг.
Яснеет даль, слабеет зной.
Ручей бормочет. Глушь и дичь.
С обрыва видно далеко.
И вот уж кажется легко
Непостижимое постичь.Июньский вечер: аромат
То земляники, то грибов.
Полет и крики ястребов.
Прозрачен розовый закат.
Оса запуталась в траве.
И вот уж пусто в голове,
И пустоте моей я рад.Да разве можно жизнь постичь,
Когда рассудок слеп, как сыч?
Ему не внятен вечный миг.
Куда умней в лесу стоять
И слушать ястребиный крик
И ничего не понимать!1935 (1930)
"Пришлось мне встретить в разговоре..."
Пришлось мне встретить в разговоре
С приятелем перед окном
Весенний вечер за вином,
А там, на голубом просторе.
Парил торжественно орел.И ровно год с тех пор прошел,
И повторилось всё, что было:
Весна, приятель и вино.
И так же видел я в окно,
Как птица гордая парила.
Тут разошелся, как туман,
Наивный времени обман,
И разум, к вечности приближен,
Внезапным опытом постиг,
Что стержень жизни – вечный миг,
Что он, как солнце, неподвижен
И, как земля, меняет лик.1935
"Во сне гигантский месяц видел я..."
Во сне гигантский месяц видел я.
Беспечный, как дитя, как девочка, невинный,
Он, добродушную насмешку затая,
Следил игру теней на площади пустынной.
И показалось мне, что месяц сделал знак,
И сразу стало всё как дважды два понятно:
Конечно, смерти нет, конечно, жизнь – пустяк,
И человеком быть, в конце концов, приятно.1935
"Мне часто снятся дикие леса..."
Мне часто снятся дикие леса.
Туманная сгущается завеса.
И слушают ночные небеса
Невнятные глухие голоса,
Дремотный сон и шепот в чаще леса.Всё тот же лес, но небеса не те.
И я томлюсь под их спокойным взором,
Томлюсь в какой-то зрячей слепоте,
Перед немым и праведным укором.То мучится в безвыходном лесу
И стонет тварь, моя меньшая братья,
И вспоминает первых дней красу,
А с нею заодно и я несу
Заслуженное праотцем проклятье.1935 (1930)
"Лети хоть миллионы лет..."
Лети хоть миллионы лет
Среди созвездий и комет:
Полету всё конца не будет.
А эти мертвые миры
За мнимость жизненной игры
Творец простит и не осудит.
Таков ли путь Земли? Она
За них страдать обречена,
Блестя слезой в зенице Бога,
Неугасимая звезда.
И с нею души ждут суда
У заповедного порога.О Боже! В памяти Твоей
От первых до последних дней
Они то сумрачно струятся,
То реют в блеске голубом,
Как мошки летние столбом
В прозрачном воздухе роятся.1935
"Отчего всю ночь созвездья..."
Отчего всю ночь созвездья
Смотрят пристально на нас,
Будто чуют день возмездья
И угадывают час?Звезды помнят Божье слово,
Ждут карающего дня,
Что сойдет на землю снова
В бурном пламени огня.Каждая звезда – обитель.
В той обители твой дом,
Царства будущего житель,
Раб, оправданный Судом.Наступает срок возмездья,
День огня, конец борьбы,
И ревнивые созвездья
С нетерпеньем ждут Трубы.1935 (1930)
"Когда настанет Страшный суд..."
Когда настанет Страшный суд
И люди с воплем побегут,
В прощальный срок мгновений кратких
С густых полей и кровель шатких,
Оглушены трубой суда,
Кто встретит на пути тогда
Кружок ощипанного перья
И вспомнит древнее поверье,
Чей возмутится взор и дух,
Увидя этот пёстрый пух?
Над ним бессмысленно истратил
Убийца свой предсмертный час.Последним ястребом сейчас
Растерзан здесь последний дятел.1935 (1930)
"Воспоминанья лгут. Наивен, кто им верит...
Воспоминанья лгут. Наивен, кто им верит.
Как ворох векселей в окованном ларце,
Мы в сердце их храним. Проценты время мерит
И вычисляет срок с улыбкой на лице.Лукавый ростовщик! Тебе, пока под солнцем
Заимодавец-смерть удерживает нас,
За часом час мы шлем, червонец за червонцем,
И превращается в расписку каждый час.Довольно, я устал. Увы, на дне шкатулки
Лишь груда серая просроченных бумаг.
Глухие улицы, немые переулки.
Расплата близится. Часы ночные гулки,
И страшен времени неумолимый шаг.1929 (1935)
"Как весело под свист метели..."
Как весело под свист метели
Проснуться ночью на постели.
Уютна сонная кроватка,
Тиха и радостна лампадка.
Блаженна сладкая истома.
Я в безопасности, я дома.
Пусть вьюга плачет и хохочет:
Ведь сердце ничего не хочет,
И разрешает все загадки
Улыбка ласковой лампадки.Но страшно вдруг очнуться ночью
И встретить тишину воочью.
Она молчит неумолимо
И усмехается незримо.
Ей с ироническим приветом
Ответил месяц мертвым светом.
Всё допустимо, все возможно,
И сердце молится тревожно.
Его мольба одна и та же:
Когда же, Господи, когда же?1935 (1930)
"В ТВОИХ СТИХАХ МОЕ ТРЕПЕЩЕТ ДЕТСТВО…"
"Смеркается. Над дремлющей усадьбой..."
Смеркается. Над дремлющей усадьбой
Морозный вечер стынет в синей мгле,
Но ярко окна светятся у папы.
Он в кресле перед письменным столом,
Темнобородый, с ясными глазами,
Сверяет летописные столбцы.
На полках книги, древние монеты.
В простенках ружья, птичьи чучела,
А на полу медвежья шкура. Папа
Меня ласкает, треплет по щеке.
Пробило восемь.
Отправляюсь к маме.
У ней пасьянс разложен при свечах
На столике. Задумчивой улыбкой
Озарены спокойные глаза.
Перед иконой теплится лампадка.
– Ты был большой проказник и шалун.
Бывало, только няня отвернется,
Хватаешь со стола кувшин и ну
Лить молоко по всем углам. Зато
Не знал капризов. Терпеливым был
Ко всякой боли. А таких на свете
Страданья ждут. Боюсь я за тебя.1942
"Ночь зимняя не спит, припав к окну столовой..."
Ночь зимняя не спит, припав к окну столовой
И глядя мне в лицо. Какой уютный жар
От лампы пламенной, от печки изразцовой.
Как радостно шумит и блещет самовар.И папа, сев за чай в своем кафтане теплом,
"Серебряного" том, не торопясь, раскрыл.
Ночь стонет жалобно и жмется к мерзлым стекла
Но треск веселых дров ее рыданья скрыл.Про доблесть древнюю читает милый голос,
А мамин самовар приветливо поет
О том, что в эту ночь прозябнет новый колос,
Что будет урожай расти из года в год.1942
"Жизни твоей восхитительный сон..."
Жизни твоей восхитительный сон
Детская память навек сохранила.
Что же так тянет к тебе, Робинзон,
В чём твоя тайная прелесть и сила?В белый наш зал ухожу я с тобой,
К пальмам и кактусам взор устремляя,
Слышу вдали океана прибой,
Бег антилопы и крик попугая.Мало отрады от пёстрых картин:
Небо изменчиво, море тревожно.
Да, но на острове был ты один,
В этом тебе позавидовать можно.1942
"Тяжелый том классических страниц..."
Тяжелый том классических страниц.
Каким предчувствием взыграло сердце,
Когда для их правдивых небылиц
Открылась в нем таинственная дверца!И породнились с русской стариной
Создания Гомера и Шекспира,
И властно загремела надо мной
Чужих поэтов царственная лира.Пускай забит балкон, пускай закат
Разводит по снегам узор павлиний:
На сердце у меня ручьи звенят,
Порхают бабочки, цветут пустыни.1942
"Крестная этой весной привезла..."
Крестная этой весной привезла
Книгу о Роберте, Генрихе, Риде,
И о Гризельде, что верной была,
И о могучем красавце Зигфриде.Гребень дракона и грива коня,
Кубки, мечи, ожерелье, тарелки.
Фауста жребий увлек бы меня,
Если бы не было дьявольской сделки.Долгие дни незаметно прошли.
С книгой бегу в золотую аллею.
Падают листья, летят журавли,
Поздние мухи кусают мне шею.1942
"Тридцатое число. Ноябрь уж исчезает..."
Тридцатое число. Ноябрь уж исчезает,
И девяностый год готовится пройти,
А из Москвы журнал внезапно приезжает
В наш деревенский дом по санному пути.И я схватил его, урок французский бросив.
Кружилась за окном серебряная пыль.
Вот гордый Николай и юный Франц Иосиф,
Вот сказка Данченки, вот Салиаса быль.О, как взволнован я "Сентябрьской розой" Фета!
Волшебные стихи читает мама вслух.
Лампадка, тишина, смесь сумрака и света,
За голубым стеклом алмазный вьется пух.1942
"Нет, этот сон не снится..."
Нет, этот сон не снится.
Как искуситель-змей,
Он вечно шевелится
На дне души моей.В нем солнца взор лучистый,
В нем голубая тишь,
Над гладью золотистой
Сияющий камыш.Забытые дорога,
Родные берега,
Волшебные чертога,
Веселые луга!Младенчество и детство
Волнуются в груди.
Былых веков наследство
Кивает мне: гляди.И в мимолетных взорах
Оно пережито,
Как призраки, которых
Не воплотит никто.