Морозные узоры: Стихотворения и письма - Борис Садовской 15 стр.


А вечером, лишь чай нальется свежий,
Вновь те же думы и беседы те же.

<Вот кончилась тревога ожиданья,
Я говорю: до завтра, до свиданья.>

1919

"- Я, дедушка, хочу покою..."

- Я, дедушка, хочу покою.
- Ну, что ж, сынок: ищи, найдёшь.

Ступай дорожкою лесною,
А там лугами повернёшь.

Бреду по россыпи песчаной,
Кругом тяжёлых ёлок строй,
За ними светлые поляны,
Где птицы тешатся игрой.

Бегут олени к водопою.
Последний поворот, и вот:
Открылась к вечному покою
Безбрежная, передо мною
Бесстрастная равнина вод.

1919

"ДЕРЖАВНЫЙ ВЗМАХ ДВУГЛАВОГО ОРЛА"

1. ПЕТР ПЕРВЫЙ

Державный взмах двуглавого орла
На Запад мчит, и Русь затрепетала.
Кто твой отец, родная мать не знала,
И родина тебя не приняла.

Недаром кровь стрелецкая текла
И к праведному небу вопияла;
Какой Москва была, какою стала,
Куда твоя рука нас привела?

Дыша на Русь огнем и смрадной серой,
Калеча церковь и глумясь над верой,
Как Ноев сын, ты предков осмеял.

И перед вихрем адских наваждений
Отпрянул богоносец: он узнал
Предвестника последних откровений.

2. ЕКАТЕРИНА ПЕРВАЯ

Предвестника последних откровений
Взяла земля и выслала туман.
Всё та же боль неисцелимых ран,
Всё тот же мрачный и бескрылый гений.

Упав перед царицей на колени,
Безродный князь сугубит свой обман,
Насмешливо ударил барабан,
И гвардия впервые на арене.

Восходит иноземка на престол.
Дочь за царевича холоп всесильный прочит,
Но брак иной грядущее пророчит.

Вновь над Кремлем взвивается орел,
Вновь оживает светлый рой видений,
Дни благодатные, святые тени.

3. ПЕТР ВТОРОЙ

Дни благодатные, святые тени.
Под величавый гул колоколов
Блеск византийских девственных орлов
Озолотил дворцов кремлевских сени.

Царь-отрок встал на красные ступени.
Внимая мудро голосу веков,
Святой Руси он воротить готов
Рай тишины и богомольной лени.

С боярами Царь едет на коне
И держит кречета, а даль в огне,
Зловещий бред томится над Москвою.

Встают стрельцов безглавые тела,
Сыноубийца-дед с своей сестрою.
Бледнеют призраки, чернеет мгла.

4. АННА

Бледнеют призраки, чернеет мгла,
В ней ледяного дома тают крыши.
Императрица дремлет: тише, тише.
Но вот она проснулась и пошла.

Калмычка в жбане квасу поднесла,
Шуты пищат и возятся, как мыши.
Ждет Тредьяковский у оконной ниши,
И кабинет-министр раскрыл дела.

Перо скрипит, и слышится зевота.
Но в дальних залах замелькало что-то,
И медный профиль видят зеркала.

Густой парик рассыпался кудряво.
Да, для того, кому дана держава,
Презренна слава и смешна хула.

5. ИВАН ШЕСТОЙ

Презренна слава и смешна хула,
Но ты, дитя, что встретил ты на троне?
Рубин пылает кровью на короне,
Змея с шипеньем скипетр обвила.

Неумолима хищная стрела,
Не избежать безжалостной погони,
Всё яростней храпят и пышут кони,
Всё ближе карканье и свист крыла.

При зареве полярного сиянья
Отец и мать влачат ярмо изгнанья,
А твой приют – угрюмый каземат.

Под лбом разбитым кроток взор олений,
Но вспыхнет кровь твоя, когда набат
Пробьет свой час для новых поколений.

6. ЕЛИСАВЕТА

Пробьет свой час для новых поколений,
Но как забыть: торжественный рассвет,
Треск барабанов и полозьев след,
Перед казармой крики коней в пене.

Прочь, смертный грех, прочь, память об измене!
Нет, не причастна им Елисавет.
На смуглых ручках страшных пятен нет,
Довольно палачей и преступлений.

Балы шумели, Разумовский пел,
И распускалась жизнь роскошным летом.
Вот Ломоносов с Университетом.

А Фридрих кличет смерть на грудах тел,
Бросает меч и ждет конца мучений,
Вверяясь бегу роковых мгновений.

7. ПЕТР ТРЕТИЙ

Вверяясь бегу роковых мгновений,
Голштинский принц быть русским не хотел,
В отечество он мыслями летел,
В мир фрунтовых побед и поражений.

Вот почему искал он вдохновений
И так старательно смычком скрипел,
Великий совершатель малых дел,
Беспечный Марс игрушечных сражений.

Доверчивое, слабое дитя,
Живя легко и царствуя шутя,
Он с церковью затеял спор неравный.

И Клио беспристрастная сплела
Царю убогому венок бесславный.
Родной святыни Русь не предала.

8. ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Родной святыни Русь не предала.
Над ней шумит твой лавр, Екатерина,
Клубится розами любви долина,
Затягивает время удила.

Ты прелестью румяной расцвела,
Как несравненного Ватто картина,
Рука твоя столицу Константина,
Кавказ, Тавриду, Польшу потрясла.

Вольтера и Версаль пленив "Наказом",
Танцуешь ты с гигантом одноглазым.
Сияют свечи, стонет менуэт.

В гостиной царедворцы обступили
Державина: о, царственный поэт,
О, вдохновенных снов живые были!

9. ПАВЕЛ

О, вдохновенных снов живые были!
Их воплотил венчанный командор.
Века провидит солнечный твой взор.
Вселенские в нем замыслы застыли:

Снести очаг республиканской гнили
И подписать масонам приговор.
Заслыша звон твоих суровых шпор,
Враги в плащах кинжалы затаили.

Далматик византийский на плечах
Первосвященника Ерусалима, –
Союз церквей, союз Москвы и Рима!

Какой триумф готовился в веках!
Но мартовские иды снова всплыли,
Удары погребальные пробили.

10. АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ

Удары погребальные пробили.
Кровь брызнула на царский багрянец,
Поникла Русь, предчувствуя конец:
Самодержавный рыцарь спит в могиле.

И все на сына взоры обратили.
Увы, тяжел наследственный венец:
Два мученика – прадед и отец -
Скитаться Александра принудили.

Антихристовых ратей знамена,
Париж и Вена, лесть Карамзина,
Декабрьских дней грядущие тревоги.

Стремился он, не зная сам куда,
Чтоб сказочно исчезнуть в Таганроге,
Но призрак жив и будет жить всегда.

11. НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ

Но призрак жив и будет жить всегда.
О Николай, порфиры ты достоин,
Непобедимый, непреклонный воин,
Страж-исполин державного гнезда!

В деснице меч, над головой звезда,
А строгий лик божественно-спокоен.
Кем хаос европейский перестроен?
Сжимает пасть дракону чья узда?

Как в этом царстве благостного мира
Окрепли кисть, резец, перо и лира!
Как ждал Царьград славянского царя!

Но черная опять проснулась сила.
И, торжествуя смерть богатыря,
Чудовище кровавое завыло.

12. АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ

Чудовище кровавое завыло,
Ему внимает Александр Второй.
Что сыну завещал отец-герой,
Всё малодушным позабыто было.

Свобода-ложь, как коршун, разорила
Столетиями выкованный строй.
Царь тешился двусмысленной игрой
Пока под ним земля не заходила.

И поздно оглянулся он с тоской:
Враги несметны, как песок морской,
Друзья и слуги сражены обидой.

Где бил фонтан – болотная вода.
Предатель-царь наказан Немезидой,
Подземный гул не стихнет никогда.

13. АЛЕКСАНДР ТРЕТИЙ

Подземный гул не стихнет никогда.
А кто сберег от взрыва храм народный?
Ты, Миротворец, витязь благородный,
С душой поэта чистой, как слюда.

Тебе кричали: нет, – ты молвил: да,
Пора ладье умерить ход свободный,
И тихо Русь повел по глади водной
Меж рифов, скал, среди обломков льда.

Кто был тебя сильнее в целом мире?
Ты указал железный путь к Сибири,
Зарю твою пел вещий лебедь Фет.

Хозяйственную мощь земля копила.
Но в полдень опочил монарх-атлет,
И расцвела священная могила.

<1920-е>

АВРЕЛИЯ

I

Аврелия, твое торжественное имя
Я в голосе веков как эхо узнаю
Не Амалтеи ли таинственное вымя
Вскормило простоту твою?

Обоим нам сродни кормилица Зевеса.
Во мне козлиные ухватки и черты.
Я верный твой сатир, но в темной чаще леса
Меня не замечала ты.

О, спутанный клубок кудрей над тонкой бровью,
Медовым лепестком упавший на висок!
Алел вечерний сад, цветы пылали; кровью
Казался розовый песок.

Дыша ревнивою и вещею грозою,
С заката наступал неотвратимый час.
Нож страсти занесен над жертвенной козою,
Но ты не опустила глаз.

II

Аврелия читала.
На солнце пруд дрожал.
Павлинье опахало
Курчавый раб держал.
Распущенные сзади
И на плечах у ней
Чуть золотились пряди
Сверкающих кудрей.

Аврелия зевнула.
За садом крики жаб.
Одежды распахнула.
Их принял черный раб.
И долго отражалась
Красавица в пруде,
То в воду погружалась,
То плавала в воде.

Аврелия устала
И села вновь читать.
Павлинье опахало
Задвигалось опять.
Распущенные сзади
И на плечах у ней
Чуть золотятся пряди
Невысохших кудрей.

III

Она в саду дремала на ковре
И таяли в закатном янтаре
Ее черты.
А я, с волынкою, в кустах.
Кругом на голубых листах
Цветы.

Волынка завывает и поет,
Рыдает, замирает и зовет.
И на ковре
Аврелия приподнялась.
Ночная птица Пронеслась
К заре.

Раскрылся жадный неподвижный взгляд.
Как хищно зубы мелкие блестят!
Она встает.
Она идет, она бежит.
Волынка радостью дрожит,
Поет.

IV

Секира времени, как смерть, неумолима.
Волчицы вскормленник, сдержи победный шаг:
Уже на головнях разрушенного Рима
Свои шатры раскинул враг.

Рукой безбожника поруганы святыни.
Скорей, прекрасная Аврелия, бежим
На узком корабле по голубой пучине.
Не возродится гордый Рим.

Ты помнишь ночь, пожар? Безумными прыжками
К заливу я тебя бесчувственную мчал,
А варвар бешеный, грозя, летел за нами
И задыхался и кричал.

В плече моем стрела, но я призвал Венеру:
Спаси рабов твоих, владычица любви!
Шатаясь, чуть живой, узнал свою пещеру
И пал на камни весь в крови.

V

На востоке морская полоска.
Под ногами гнездятся кусты.
Свод пещеры угрюмо и жестко
Виноградные кроют листы.

Осторожною козьей походкой
Ты скользишь по тропинкам глухим.
В темных складках туники короткой
Еще муксусом веет былым.

Ты приносишь мне древние свитки,
Свежий хлеб и корзину с вином,
И в рубиновом жарком потире
Старый мир отражается сном.

Море жизни, смиряясь, немеет
Пред зарей невозможных надежд.
Умирающим муксусом веет
От печальных и строгих одежд.

VI

Пей, Аврелия. Былое
Подымается в вине,
Точно царство водяное
В ясной глубине.

Вьются ласточки крикливо.
Ты забыта, я разбит.
Что ж молчишь ты сиротливо
У моих копыт.

Пей, Аврелия. Мечтами
Вновь былое оживим.
Снова встанет перед нами
Величавый Рим.

Полководец-триумфатор,
Грозный консул, жрец седой
И печальный император
С гордою женой.

Кто ж из сладостного кубка
Льет нам горькую струю?
Мир трепещет, как голубка.
Увидав зарю.

Но цветут многообразно
Эти губы и глаза,
Эта полная соблазна
Женщина-коза.

VII

Ты говорила мне: от пепла и развалин
Уйдем в счастливые, блаженные леса.
Забудем родину, где человек печален
И равнодушны небеса.

Аврелия, с тех пор как ты меня узнала,
В тебе и родина и счастие мое:
Ведь с Капитолия давно уже упало
Победоносное копье.

Нет, Цезарь не придет, и в римлян я не верю:
На граждан мировых, зевая, смотрит мир,
Потомок Августа спешит навстречу зверю
И стал патрицием сатир.

Мой Рим – Аврелия. О чем же мы тоскуем?
Мгновенно набежит последняя гроза,
И мне уста твои прощальным поцелуем
Закроют бледные глаза.

1924

В НОВОДЕВИЧЬЕМ МОНАСТЫРЕ
1929-1944

"Я В КЕЛЬЕ, КАК В ГРОБУ…"

НИНЕ МАНУХИНОЙ

Упорно кукольный твой дом тобой достроен,
Но жив любовник-враг в объятиях живых,
А я стал куклой сам – и жизни недостоин
Забывший умереть жених.

Моя невеста спит в загадочной могиле,
Я в келье, как в гробу, ее взяла земля.
Нам вещие часы обоим смерть пробили
Двадцать седьмого февраля.

Но самовар поет так нежно об отпетом,
В старинном домике так радостно мечте,
И сладко сознавать себя живым поэтом,
Не изменившим красоте.

Твой стих напомнил мне упругую мимозу,
Я в нем созвучия родные узнаю.
Прими ж сухой листок и брось живую розу
На лиру ветхую мою.

<1926 ?>

Н. И. САДОВСКОЙ

Умчалась Муза самоварная
С ее холодным кипятком.
На сердце молодость угарная
Дымит последним угольком.

Как блудный сын на зов отеческий,
И я в одиннадцатый час
Вернулся к жизни человеческой,
А мертвый самовар угас.

И потускнел уюта бедного
Обманчиво-блестящий круг,
Когда на место друга медного
Явился настоящий друг.

1929

Е. П. БЕЗОБРАЗОВОЙ

Прости меня: виновен я!
Душа холодная моя
Оледенила грудь твою.
Ты полумертвую змею
Любовью в сердце приняла
И этой жертвы не снесла.

Но в строгой памяти моей
Ты расцветаешь всё нежней.
Едва небес вечерних ширь
На побледневший монастырь
Уронит розовый покров,
Я слышу в шелесте шагов
Твою походку: вот она.

Заря темнеет. Чуть видна
Могила дяди твоего.
На холм заброшенный его
Я положил твои цветы.
Прости меня. Прости и ты.

1929

"В черном саване царевна..."

В черном саване царевна.
Сердце – мертвый уголек.
Отчего же взоры гневно
Обратились на восток?

Слышен голос птицы райской.
Зацвела весна в гробу.
Брови ласточкой китайской
Окрылатились на лбу.

Утихает ветер бурный
В блеске пламенной зари.
Сладко дрогнул рот пурпурный.
Говори же, говори.

1929

<НА КЛАДБИЩЕ>

"Никита Петрович Гиляров-Платонов
Тогда-то родился, скончался тогда-то".

Ни кроткой лампадки, ни благостных звонов.
Одно неизменно сиянье заката.
Пчела прозвенела над тихой могилой.
В траве одуванчик: живая лампадка.
Гляжу и тоскую о родине милой,
О бедной России, упавшей так гадко.

Вдруг слышу мольбы и глухие проклятья:
Пропившийся, хилый мальчишка-рабочий
К угасшей заре простирает объятья,
Грозит кулаком наступающей ночи.
И, бабьим, родным, вековечным приемом
Вцепившись в него, бормоча ему в ухо,
Пытается мать соблазнить его домом.
О чем ты хлопочешь и плачешь, старуха?
Давно у нас нет ни домов, ни законов,
Запрыгали звезды, и мир закачался.

"Никита Петрович Гиляров-Платонов
Родился тогда-то, тогда-то скончался".

1929

"Над крышами клубится дым..."

Над крышами клубится дым.
То встанет облаком седым,
То пологом повиснет синим,
Стремясь к лазоревым пустыням,
К просторам вечно молодым.

И днем и ночью там и тут
Кончаем мы жестокий труд
И в бездну падаем покорно.
Так падают сухие зерна
И под землей рожденья ждут.

По силам свет загробный: тот
Блеск солнца, как орел, снесет,
Там звезд заискрится пучина.
Тому свеча, тому лучина.
А что тебе, безглазый крот?

Читать, раздумывать, мечтать,
Влюбляться, рифмами играть –
Всё это глупые привычки,
Часов и смыслов переклички,
Которых лучше бы не знать.

И снова плыл за клубом клуб,
А где-то падал новый труп,
И неожиданные смыслы
Всплывали, колыхались, висли
И таяли, как дым из труб.

1929

"Сжат холодный кулачок..."

Сжат холодный кулачок.
Образы и ризы.
Ты откуда, червячок?
Я от тети Лизы.

Наверху давно ушли,
Поп сидит за книжкой.
Ах, как сладок вздох земли
Над тяжелой крышкой!

(авг. 1918 год)-1933

"Над усадьбой занесенною..."

Над усадьбой занесенною
Осторожная луна.
По сугробам дымкой сонною
Расплывается она.

Кто там ждет-переминается
У высокого крыльца,
За калиткой дожидается,
Не слыхать ли бубенца?

Кто на снег из окон полосы
Голубого света льет,
Для кого знакомым голосом
Домовой в трубе поет?

Над затихшими усадьбами
Сосчитать ли, сколько раз
Разрешалось время свадьбами
В заповедный этот час!

Пело счастьем, зрело силами,
А теперь в сугробах спит,
Только вьюга над могилами
Заливается-свистит.

1935 (1930)

ЛЕРМОНТОВ

Свалившись новогодним даром,
Как долго был ты для меня
Каким-то елочным гусаром
В дыму бенгальского огня.

И точно пряник ядовитый,
В уме ребяческом моем
Гусар, малиновый, расшитый,
Живым отсвечивал огнем.

Назад Дальше