"Многим (!!! - А.Б.) приходилось слышать, что в доме Распутина очень часто происходит какое-то сектантское моление (!!! - А.Б.), причем после пения и скакания (!!! - А.Б.) до неистовства, участвующие идут попарно спать, иногда же бывает общая свалка." Это о жизни в Покровском. Теперь о Петербурге. "В то время, когда Распутин остается один, его довольно часто (!!! - А.Б.) можно встретить (!!! - А.Б.) пристающим на Невском проспекте к проституткам, откуда, взяв одну из них, он отправляется в бани или гостиницу".
И этот шизофренический, иначе и не назовешь, текст назывался "официальной справкой". Хороши же были "официальные лица", составляющие подобные "документы", а потом преподносившие их как "факты" в своих мемуарах!
Однако вернемся в 1915 год, когда генерал Джунковский, выражаясь метафорически, "скакал до упаду", раскручивая "Распутиниаду".
"Эпохальный доклад" у Царя Джунковский имел 1 июня. Однако и после этого деятельность по сбору компрометирующих сведений о Распутине не прекратилась. Донесения к нему под грифом "Совершенно секретно. Лично" шли от Мартынова и после указанного числа.
Еще 31 мая 1915 года шеф жандармов отправил "смышленому полковнику" Мартынову телеграфный приказ: "подробно изложить" имевшую место 26 марта историю в ресторане "Яр" и "выяснить участие в этом кутеже всех лиц, окружавших Распутина".
Мартынов очень старался угодить. Высокий патрон в Петрограде оказал ему такое внимание, удостоил такой "чести": лично составить и представить требуемую бумагу "государственной важности". 5 июня ответ был готов и на бланке Начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Москве за подписью Мартынова был препровожден в Петроград.
Надо думать, шеф жандармов был удовлетворен, "факты" носили куда более "сочный" характер, чем раньше. Подобного рода документы под грифом "Совершенно секретно. Лично" составлялись в одном экземпляре, и он сохранился в архиве. Изложение событий построено на пересказе рапорта подполковника Семенова, который был полностью воспроизведен выше. Однако "вариант № 2" во многом дает уже новую трактовку, рисует куда более неприглядную картину.
В "донесении" содержались некоторые туманные данные только о роде деятельности Соедова и Кугульского. Последний, как утверждал жандармский офицер, "дал известную денежную сумму на устройства кутежа". А как же "молодая дама", платившая "за все"? О ней больше речи не было, и, несмотря на "тщательную разработку", ее имя так и не установили. Это просто удивительно!
Теперь оказалось, что вся компания уже во время прихода в ресторан "была навеселе" (надо думать, что и старуха Решетникова тоже). Потом был приглашен хор, исполнивший несколько песен, а затем протанцевал (весь хор!) "матчиш" и "кэк-уок". Дальше - больше. Распутин, как утверждал Мартынов, "распоясался", начал откровенничать с певичками, затем отозвался с пренебрежением о Царице.
Теперь же внимание: сейчас будет воспроизведен фрагмент, который потом будут репродуцировать множество раз как особо "смачный" эпизод всей "Распутиниады". Это безусловно ярчайший образец грязного мастерства пиартехнологов начала XX века. Сразу отметим, что ни о чем подобном в первом донесении вообще не упоминалось.
"Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде: "люби бескорыстно", - прочие наставления в памяти получивших их не сохранились. На замечание заведующей хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в том же виде".
Сцена просто омерзительная! Правда, полковник предвосхитил описание эксгибиционистского акта стыдливым "будто бы", но в общем потоке деталей эта мелочь проходит мимо внимания читателя, а при многочисленных цитированиях обмолвка обычно вообще пропадает.
Отложим в сторону на время все документы и свидетельства и попробуем поразмышлять над описанным. Пьяный мужик в ресторане совершает гнусное непотребство, и, кроме робкого "замечания заведующей хором", ни у кого никакой протестной реакции так и не возникло. Ни у спутников Распутина, ни у состава танцующих и поющих хористок, ни у официантов.
А куда подевались агенты Охранного отделения, обязанные неотступно находиться при персоне Царева Друга? Еще 25 марта 1915 года Охранное отделение Москвы получило из Охранного отделения в Петрограде за подписью его начальника полковника К.И. Глобачева секретную телеграмму, гласившую: "25 марта курьерским № 1 поездом выехал в Москву Григорий Распутин кличка наблюдения "Темный" установить неотступно совершенно секретное наблюдение случае выезда сопровождайте". Куда агенты-то подевались? Они что, тоже впали в состояние оцепенения при виде сего "эротического ревю"? И почему они потом не представили отчета?
Вопросы, вопросы, вопросы без конца, а документальный ответ на каждый из них требует сложных, трудоемких изысканий. Инспираторы исторических фальшивок во все времена именно на это и рассчитывают. Лживая "сенсационная весть" прогремит на весь свет, сыграет свою роль в требуемый момент, а о каких-то там поздних опровержениях узнают единицы. Так случилось и в данном случае. О выставленных напоказ в ресторане "распутинских гениталиях" можно прочесть в бессчетном множестве публикаций, а о лживости всей этой истории повествуют лишь отдельные авторы.
Надо отдать должное Джунковскому: сей шедевр усердия полицейского полковника - описание выставленных на всеобщее обозрение гениталий - он в свои мемуары не включил. Не рискнул. Уж слишком вульгарным все это выглядело. Генерал же был эстетом, меломаном, любителем "высокого искусства". Однако и оставлять без движения сей "сокрушительный материал" тоже сил не хватило.
Это "совершенно секретное и личное" донесение, составленное в "одном экземпляре", было тиражировано и пошло гулять по рукам. Толи "масонские братья" подсказали генералу такой "удачный ход" в деле формирования угодного общественного мнения, то ли "преданный Государю" товарищ Министра сам додумался. Того уж не узнать. Да и неважно это. Примечательно здесь другое: текст донесения очень скоро попал к Илиодору, который подробно, с новыми "красочными деталями", всю эту сцену и воспроизвел в своей книге "Святой черт".
Конечно, будучи достаточно хитрым и расчетливым человеком, Джунковский не мог не понимать, что для того, чтобы продолжить опасную для карьеры игру с компроматом, надо было соблюдать хотя бы видимость правдоподобности. Требовались "вещественные доказательства"; расторопный и услужливый полковник Мартынов скоро одно из "бесспорных" и предоставил.
Уже 7 июня 1915 года Джунковский получил новое послание от своего подопечного из Москвы. В нем говорилось: "В дополнение к донесению моему от 5-го июня сего года за № 291834, имею честь представить при сем Вашему Превосходительству одну из собственноручных записок Григория Распутина, из числа розданных им певичкам женского хора ресторана "Яр", при посещении им этого увеселительного заведения 26-го марта сего года. Записка написана карандашом на обрывке листа писчей бумаги и крайне неразборчиво по малограмотности ее автора, но, по-видимому, читается так: "Твоя красота выше гор. Григорий"".
Не может не вызвать удивления, что начальнику Московского охранного отделения при всем старании удалось раздобыть лишь одну "улику", непонятно от кого полученную. Имя той "певички", которая якобы получила сей бесценный дар от Распутина, названо не было. Теперь о самом тексте. Указанный рапорт Мартынова, как и конверт с вложенным тестом, дошли до наших дней. В силу малограмотности автора все распутинские письменные тексты нуждаются в своеобразном переводе на понятный язык. Не является исключением и данная записка.
Выглядит она следующим образом: на листе писчей бумаги нацарапано пять слов, из которых легко различить можно лишь одно: подпись "Григорий". Остальные четыре прочесть невозможно, их можно восстанавливать лишь по догадке. Если даже Мартынов и правильно "перевел" их, то и тогда ничего "криминального", "дискредитирующего" записка Распутина не содержала.
"Твоя красота выше гор" - что в этой аллегории вызывает подозрение? Ну, допустим, что Распутин действительно в ресторане увидел красивую девушку и дал ей такую записку. Здесь, конечно, на первый план выпячивается не сама эта безобидная писулька, а атмосфера распутинского "разгула", подлинность которого и удостоверяется "бесспорным доказательством".
В то время распутинских записок циркулировало довольно много. Он их писал, когда к нему обращались бесконечные просители; немало было и фальшивок изготовлено. Указанную выше записку можно квалифицировать как подлинную. Но признание этого факта тут же поднимает вопрос: писалась ли она в ресторане, или ретивые полицейские чины переслали в Петроград одну из тех, которые получали просители.
Ясное дело, что в том переводе, который дает Мартынов, записка могла быть адресована не просительнице, а некой красавице, пленившей воображение Распутина. Все бы так и выглядело, если бы не существовали и другие "переводы", которые при "визуальном анализе" представляются более адекватными. "Твое прошение вышли скорей. Григорий". При таком звучании становится понятно, что данная "улика" к делу о "разгуле в ресторане" не имеет никакого касательства.
Вся эта деятельность по инспирированию дела на Распутина, слухи и сплетни, которыми обрастала "ресторанная история", не прошли мимо внимания Царя и Царицы. Вскоре после получения "записки"
Джунковского Николай II поручил флигель-адъютанту Н.П. Саблину поехать в Москву и на месте выяснить подробности. Посланец миссию выполнил.
Уволенный градоначальник Адрианов показал, что "по проведенному им самим расследованию, Распутин не принимал участия ни в каких неприличиях и непристойностях в ресторане "Яр". Перепуганные полицейские чины в один голос заявили, что все "документы переданы генерал-майору Джунковскому". Естественно, что, выполняя волю Монарха, Саблин к этому должностному лицу и обратился.
В своих обширных мемуарах с удивительной скрупулезностью Джунковский восстанавливал события давно ушедшего времени, воссоздавал, часто с мельчайшими подробностями, нюансы своей служебной деятельности на различных постах, свои разговоры, речи других. Однако в этой летописи времени и хроники жизни он ни звука не проронил по поводу вышеуказанного события. Думается, что это не случайная забывчивость. Может быть, стыдно стало? Маловероятно. Скорее, "добросовестный мемуарист" не хотел вспоминать то глупое положение, в котором оказался: Саблину ему представить было нечего.
Свои воспоминания Джунковский писал при советской власти, и одно издательство даже намеревалось издать их в серии "Литературные памятники". Думается, что их уместней бы было печатать под иным грифом, например в серии "Шедевры диффамации", но таковой серии изобретено не было. А жаль! Данное сочинение могло бы по праву занять там достойное место.
Точно неизвестно, как подобное непристойное поведение генерала воспринял Николай II. Исходя из того, что Император всегда не любил лжецов, можно быть уверенным, что к Джунковскому Он потерял расположение.
Царица же вполне обоснованно нашла поведение Джунковского "подлым". Ее больше всего возмутило, что свитский генерал не только составил тенденциозно-клеветническую "записку", но и показывал ее разным лицам, хотя обещал Государю, что у него лишь "один экземпляр".
Сам же "преданный и верный" рассказывал своим друзьям и знакомым, как всегда "по секрету", что его борьба с "негодяем Распутиным" вызвала "ярость распутинской клики", которая "интригует против него", а Императрица "беснуется", устраивает Супругу "истерики", требует "его отставки". Одним словом, "честный патриот" и "преданный монархист" страдал за правое дело.
Но и здесь "верноподданный" беззастенчиво лгал. Царица, считая Джунковского врагом, никаких "истерик" не устраивала и никаких "требований" по поводу его отставки не выдвигала. Это не исследовательская версия, а исторический факт, который подтверждает. Сама Царица. В письме Супругу от 22 июня 1915 года Она писала:
"Он (Джунковский. - А.Б) нечестный человек, он показал Дмитрию (Великому князю. - А.Б.) эту гадкую, грязную бумагу". Царицу возмущало, что генерал "перевирал" слова Царя, что он "Меня ненавидит". Это была сущая правда, и Александра Федоровна картину нарисовала точную.
Однако даже после признания столь недостойного поведения Она рекомендовала Супругу Самодержцу не "изгнать" ненавистника со службы, а провести с ним "серьезный разговор". "Если Джунковский с тобой (Царь находился в Ставке. - А.Б.), призови его к Себе, скажи ему, что Ты знаешь (не называя имен), что он показывал по городу эту бумагу и что Ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь говорить о Григории. Так, как он это делает, он поступает как изменник, а не как верноподданный, который должен защищать Друга своего Государя, как это делается во всякой другой стране".
Чистая душа! Она думала, что какими-то "беседами" можно пробудить в таких людях, как Джунковский, чувство долга, которое те давно утеряли.
Документы не сохранили свидетельств того, имел ли Монарх объяснение со Своим подданным. Скорее всего, такой нравоучительной беседы не было. Николай II подобного рода занятий терпеть не мог, прекрасно понимая, что нельзя взрослых людей учить кодексу Монархизма. Долг ведь нельзя объяснить, его человек обязан чувствовать сердцем, это ведь фактически синоним понятия чести, а если у людей ее нет, то уже и не будет.
Стало бы вполне оправданным и заслуженным, если бы Царь с позором выгнал со службы этого "верноподданного" сразу же после доклада Саблина. Но Самодержец был слишком чистосердечным человеком, Ему были просто непредставимы темные глубины человеческой подлости. Это, так сказать, нравственная сторона дела.
Другая же состояла в том, что, выгнав одного, надо было призвать другого. А где его найти? Людей крепких монархических убеждений становилось все меньше и меньше. Эту горькую реальность Царь в полной мере осознавал. В результате Джунковский должности свои сохранял еще более двух месяцев. Он "вылетел со свистом" со своих постов лишь тогда, когда сомнений в его непристойном поведении у Царя уже не осталось никаких.
Потерпев поражение в глазах Императора, генерал одновременно обрел популярность в столичных салонах, его чествовали как героя. Особенно в этот период его славословила влиятельная клика, группировавшаяся вокруг Великого князя Николая Николаевича. Когда летом 1914 года началась Первая мировая война, этот двоюродный дядя Царя был назначен на пост Верховного Главнокомандующего, который он и занимал до августа 1915 года. Затем его сменил Николай II.
Получив пост Главнокомандующего, Николай Николаевич вошел в "фавор", став по влиянию и значимости вторым человеком в Империи. Его верный неразлучный "альтэр эго" младший брат Петр Николаевич тоже вознесся. Но самое главное: получили огромное влияние их жены, те две "черные женщины", те урожденные черногорские Принцессы Милица и Анастасия (Стана), которые когда-то открыли Распутина, ввели его в Царский Дворец. Эти твердохарактерные дамы без труда и прочно подчинили своему влиянию своих великорослых, но довольно бесхребетных мужей.
Черногорки, как уже упоминалось, примерно с 1908 года находились в числе первых и самых непримиримых врагов Царицы и Распутина. Естественно, что на этой позиции "неколебимо" с того же времени стояли "Николаша" и "Петюша". Николай Николаевич, прекрасно зная, что Распутин бывает в Царском Доме, не стесняясь, публично называл того "мерзавцем", "проходимцем", "хлыстом".
Наверное, в силу своего кругозора он просто был не в состоянии понять, что такие оценки дискредитируют не столько Распутина, которого когда-то он сам чуть ли не боготворил, но в первую очередь Семью Монарха. Его же жена-интриганка "ненаглядная Стана" тоже могла мало что понять.
Но вот супруга "Петюши", Великая княгиня Милица Николаевна, при которой Стана исполняла лишь партию "второго голоса", понимала все значительно лучше. По сути дела, именно "глубокая интеллектуалка" Милица, "доктор алхимии"(!), и являлась мозговым центром всего этого "черного кружка". Грозный с виду Главнокомандующий Николай Николаевич озвучивал в обществе то, что подавала ему Стана с "кухни" Милицы.
Последнюю же просто сжигала ненависть к Царице, которая мало того что перестала слушать ее советы и даже отлучила их от Дома, но и "вредит" ее маленькой родине, любимой Черногории, настраивая "мягкотелого" Николая II против их отца-правителя. Оставим в стороне суть вопроса об отношениях России и Черногории, которой Царская Империя помогала чуть ли не двести лет. Ничего в этой политике не изменилось и при Последнем Самодержце. Интересен в данном случае не "изгиб мировоззрения" пресловутых "черных женщин", а тот факт, что Джунковский и его компромат оказались очень желанными в этой компании.
Черногорки принимали Джунковского, всегда были с ним любезны и "откровенны". Именно они поведали генералу грустную историю своего знакомства, а затем "полного разрыва" с Григорием Распутиным. В изложении Джунковского это случилось потому, что Григорий Распутин "распоясался и стал поносить покойного отца Иоанна Кронштадтского, которого они почитали как святого". Это же надо такое сочинить! Нет нужды опровергать злонамеренную ложь. Григорий Распутин неизменно и всегда высоко чтил отца Иоанна.
Да и вообще он никого "не поносил". Распутину была неведома злобная непримиримость, приобретавшая у таких людей, как Джунковский, характер истерии. Как справедливо свидетельствовал перед ЧСК Министр внутренних дел А.Д. Протопопов, Григорий Распутин "зло не говорил про людей". Он мог "не любить" какого-то человека, но он не умел ненавидеть.
Свои "конфиденциальные сведения" шеф Корпуса жандармов регулярно поставлял ко Двору Николая Николаевича, которому некоторые салонные "пифии" предсказывали роль "спасителя Отечества". Нетрудно догадаться, что влиятельного "спасителя" окружала многочисленная пестрая толпа прихлебателей, приспешников, клевретов, которая и распространяла по всем краям и весям "взгляды" и "мысли" своего кумира. Хозяин же "николаевского Двора" испытывал к "поставщику низкопробного товара" в лице Джунковского, как прилюдно заявлял, "давнюю, искреннюю симпатию".
При наличии такой мощной защиты, как симпатия Главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича, Джунковский чувствовал себя уверенно. После бесславного провала "ресторанной истории" он не только не прекратил сбор инсинуаций, но и продолжал "шить дело" на Распутина, надеясь таким путем в очередной раз опорочить Царя и Царицу.
Проиграв в глазах Царя, Джунковский выиграл во мнении многих, обретя ореол "честного борца" и "страдальца". Восторг публики воодушевлял на новые "подвиги". После окончания разработки "оргии в ресторане" с подачи Джунковского на свет появилась новая история: о "пьяном дебоше на пароходе".
Сюжет, как обычно, был незатейливый; богатством фантазии мастера черного пиара явно не отличались. Но он удачно вписывался в общий контекст разухабистого образа Григория Распутина, который к тому времени прочно запечатлевался в сознании публики "с хорошей генеалогией". Его подробно изложил в своих воспоминаниях будущий "советский служащий" В.Ф. Джунковский. Суть дела вкратце такова.