Первый, тот самый, кто "сигнализировал" Владыке, заявил, что знает Распутина с 1897 года. За это время, как признавал священник, Григорий и его семейство "неопустительно исполняют долг исповеди и Святого Причастия". Далее свидетель показал, что сам "слышал в доме Распутина духовные песнопения и молитвы православной церкви. Окружающие Распутина относятся к нему с почтением и уважением, а слышно, что некоторые из них называют его и "отцом Григорием"". Далее "страж правоверия" признал, что, "кроме обыкновенных посещений гостей, особенных молитвенных собраний у Распутина не бывает. В религиозном отношении его и весь его дом можно назвать примерным: строго соблюдаются посты, посещают храм и так далее".
Казалось бы, что после такого "резюме" все прочие разговоры и утверждения неуместны. Однако нет, надо было доказать, что он не зря "обеспокоил Его Высокопреосвященство". Поэтому, не имея прямых "улик", сельский священник сочиняет обвинительный пассаж, из которого явствует, что, несмотря на внешне вполне благопристойную жизнь, Распутин среди селян "пользуется репутацией непорядочного человека, как изменившего-де своей вере православной. Ставят в вину постоянное проживание в его доме женщин и непринужденное с ними обращение, а также смущаются и частыми его поездками".
Другой священник того же прихода, Федор Чемагин, знакомый с Распутиным с 1905 года, добавлял темных красок. Он тоже признавал, что "в религиозном отношении сам Распутин и весь его дом примерно ревностны", но тут же начинает уличать его в "неподобающем поведении". Как зафиксировал посланец консистории, "обвиняемый признался в частных разговорах свидетелю (Чемагину. - А.Б.) в своей слабости ласкать и целовать "барынешек" Сознался, что был вместе с ними в бане, что стоит в церкви рассеянно".
На вопрос церковного дознавателя, правда ли, что, как показал Федор Чемагин, Распутин ходил вместе с женщинами в баню, тот ответил, что это неправда и далее пояснил, что "он в баню ходил задолго до женщин, а сильно угоревши, лежал в предбаннике, откуда вышел действительно парной - незадолго до прихода туда женщин".
Отметим здесь два обвинения, которые бросили по адресу Распутина приходские священники и которые никто больше из прихожан, родственников и соседей не подтвердил: тягу его к "барынешкам" и хождение с ними в баню. Собственно, ничего, кроме каких-то смутных утверждений, обауказанных пастыря привести не смогли. Никто ничего больше не знал. А ведь дело происходило в деревне! Случись нечто подобное на самом деле, то быстро, что называется, весь околоток оказался бы "в курсе".
Здесь вполне уместно сделать пояснения, раскрывающие причину нелюбви местных священников к этому прихожанину. Когда Распутин стал обретать известность, когда его имя становилось популярным, то, естественно, внимание односельчан этот "Ефимов Гришка" стал притягивать все больше и больше. После же того как стало известно, что он был в доме у Царя, а затем стали приезжать к нему и гости "из России" (первая такая пилигримка прибыла в 1905 году), то это оказало сильное воздействие на деревенское "общественное мнение".
За Распутиным многие признали необычные способности. К нему потянулись люди, стали расспрашивать о виденном, просить советов, обращаться за помощью. Он становился видной фигурой, местным авторитетом, и невольно перенимал ту роль, которую издавна играл сельский священник.
Если к этому добавить, что Распутин был невысокого мнения о "христианской доблести" штатных сельских духовных поводырей, высказывался о них порой критически ("за бормотанием молитв души человеческой не разумеют"), то сразу же станет ясно, почему те так невзлюбили Распутина. Они начали чернить его, не гнушаясь при этом наветами. Извечные людские пороки - зависть и злость - делали из священнослужителей клеветников и интриганов. Указанные пастыри в этом ряду были первыми, но далеко не последними.
Свои размышления о священстве Распутин высказал определенно в том же 1907 году в своем "Житии опытного странника". "Трудно в миру приобрести спасение, наипаче в настоящее время. Все следят за тем, кто ищет спасения, как за каким-то разбойником, и все стремятся его осмеять. Храм есть прибежище и все тут утешение, а тут-то как духовенство вообще в настоящее время не духовной жизни, наипаче следят, кто ищет бисера и смотрят с каким-то удивлением, как будто пришли сделать святотатство. Но чего нам об этом печалиться? Ведь Сам Спаситель сказал: "Возьми крест и следуй за Мной". Мы не к духовенству идем, а в храм Божий!"
Ничего "антиправославного" подобные взгляды не выражали. О том же, что священник может быть недостойным своего высокого пастырского сана, о том говорили еще Отцы Церкви. Сам Институт Священства - устроение Божие, но священники всех степеней далеко не всегда соответствовали своему духовному предназначению. Вся истории Христианства пестрит подобными примерами. Распутин тут ничего не открывал, и для того, чтобы увидеть недостойного священника, совершенно необязательно было ехать в Сибирь.
Он же ощутил вражду со стороны батюшек за дела, не достойные такого отношения. Когда он собрал денег на храм и вернулся в Покровское, то случилось для него неожиданное. "Я с радостью поехал домой и обратился к священникам о постройке нового храма. Враг же как ненавистник добрых дел, еще не успел я доехать, всех соблазнил. Я им оказываю помощь в постройке храма, а они ищут меня в пагубной ереси обвинять и так чушь порют, даже нельзя высказать и на ум не придет. Вот сколь враг силен яму копать человеку и добрые дела в ничто ставить. Обвиняют меня как поборника самых низких и грязных сект."
Батюшки лгали на Распутина, одержимые одним из самых страшных грехов - гордыней. То, что люди тянулись к Распутину, искали у него житейского совета, духовной помощи, "душеспасения", как он сам говорил, в том вина лежит именно на штатных пастырях, не сумевших стать настоящим (а не должностным) духовным авторитетом для прихожан. Важно особо отметить, что, высказывая замечания и даже критикуя отдельных представителей паствы, Распутин никогда не поставил под сомнение институт священства. Наоборот. Он постоянно говорил и говорил, что "священника надо чтить", что уже само по себе свидетельствует о том, что никакого отношения к "хлыстовству" он иметь не мог.
Дело о хлыстовстве развалилось, ни малейших подтверждений сектантства обнаружено не было. Однако Консистория, закрыв в мае 1908 года первое следствие, которое, по мнению тобольских церковных чиновников, "было проведено слишком формально, неполно и необстоятельно", решило провести новое "дознание". Человек, которого принималаЦарская Семья, которого в Царском Дворце слушали Венценосцы, вызывал жгучий интерес, пристальное внимание и зависть, зависть без конца.
Уместно особо подчеркнуть, что следствие Консистории 1907–1908 годов неустановило не только хлыстовства Распутина, но и никаких фактов воровства, пьянства или непозволительного обращения с женщинами. Эти "факты" появятся в обращении позднее.
Душа нового Тобольского епископа Евсевия (Гроздова) [14 - Епископ Тобольский и Сибирский (1910–1912).], который и близко не бывал у Монарших покоев, полыхала "разоблачительным огнем". Владыка распорядился предоставлять ему ежемесячные отчеты о "жизни и действиях" Григория Распутина. Такие рапорты покровские священники своему церковному повелителю регулярно и посылали.
В основном сообщали о том, куда и с кем поехал Распутин, кто к нему приезжал в гости, как себя вели гости и хозяин. Чтобы не утомлять читателя подробным изложением священнического рвения, отметим лишь, что никаких компрометирующих данных на Распутина не только о "еретической прелести", но и об иных "порочных наклонностях" добыто не было. В этих донесениях нельзя не заметить "личной обиды", которую испытывал тот же Федор Чемагин оттого, что распутинские гости при приезде в Покровское, ему, священнику, визита не наносили.
Тобольскому церковному начальству надо было принимать какое-то решение. Новый епископ Тобольский и Сибирский Алексий (Молчанов) [15 - Епископ Тобольский и Сибирский (1912–1913). Ранее он был ректором Казанской духовной академии.], совершая объезд епархии, специально отправился в Покровское, где лично и встретился с Распутиным. Он провел с популярным крестьянином многочасовые беседы о вере, о его жизни и убедился, что циркулировавшие слухи и обвинения ни на чем не основаны.
По решению епископа, Консистория заключила, что "дело о принадлежности крестьянина Григория-Нового к секте хлыстов возбуждено в свое время без достаточных к тому оснований". Владыка подытоживал, что он считает подозреваемого "человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подавать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается". Исходя из этого, Консистория вынесла определение: "Дело о крестьянине слободы Покровской Григории Распутине-Новом дальнейшим производством прекратить и причислить оконченным".
Это определение в тот же день было утверждено преосвященным Алексием. Под документом стоит: 29 ноября 1912 года. Запомним эту дату. В тот период, когда дело о хлыстовстве и "аморальном поведении" Распутина в Тобольске было окончательно прекращено, в столице бушевал уже "разоблачительный смерч". Здесь к знакомым уже обвинениям в сектантстве и разврате прибавили и новые: пьянство и воровство.
Тенденциозно подобранные фрагменты из досье Тобольской консистории стали фигурировать в качестве "неоспоримых" аргументов и "бесспорных" доказательств. Самое же главное, что собиралось придирчивыми расследователями несколько лет и что никак не подтверждало двусмысленные намеки и облыжные обвинения, - все это попросту игнорировалось. Предположения и догадки обретали характер факта. Никакой "модальности" не было теперь и в помине; там где ранее стояло "якобы", теперь доминировал категорический императив.
Еще задолго до поры "буйства компромата", при первых следственных действиях церковных властей по поводу хлыстовства, весть о том дошла до Царской Семьи. Будучи благочестивыми православными, Царь и Царица придали этим слухам большое значение. Как уже отмечалось, Александра Федоровна лично попросила своего духовника и тогда инспектора Петербургской духовной академии Феофана поехать в Сибирь и на месте узнать истину. Точная дата этого визита неизвестна, но есть основания считать, что он произошел летом 1908 года, когда Тобольская консистория затевала второй этап расследования.
Царский посланец ознакомился со всеми материалами (с Распутиным ему встречаться не надо было, он и до того его хорошо знал) и, вернувшись, сообщил высокопоставленным почитателям Григория, что "ничего порочного за ним не числится". Эта оценка лишний раз укрепила мнение Царицы о православности Их Друга, в чем Она и до того не сомневалась.
Все разоблачительные инвективы в той или иной степени, но непременно затрагивали вопрос об отношениях сибирского мужика с женским полом. С самых первых шагов зарождения и развития антираспутинской истерии эта тема почти непременно была если и не самой главной, то самой горячей уж наверняка. Как было видно из доносов покровских церковнослужителей, этот сюжет уже ими не был обойден. Еще в 1907 году двум сельским батюшкам показалось, что этот прихожанин слишком "вольно ведет себя с дамами" и даже "бывает ними в бане".
"Дамами" во всех донесениях назывались, конечно, не местные поселянки, а приезжие "из России". Таковые стали появляться в Покровском с конца 1905 года. С этого времени начинает формироваться тот кружок обожательниц, который будет сопровождать "отца Григория" до самой смерти.
Потом, когда уже кончится его земная жизнь и его Венценосный покровитель перестанет быть "владыкой полумира", эта "женская группа" вызовет пристальный интерес как у следователей ЧСК Временного правительства, так и у средств массовой информации. Далее, когда исчезнет и Временное правительство, и все его клевреты и начинания, тема не улетучится.
За дело примутся историки, романисты, драматурги и кинематографисты. Здесь уже вообще не будут ничего исследовать и расследовать, а чуть ли не всех почитательниц Распутина без колебаний будут зачислять в разряд его сожительниц. Этот "любовный список", в некоторых случаях насчитывающий многие сотни имен, будоражит воображение впечатлительных сочинителей и поныне.
Среди множества зафиксированных в этом "документе" фигур на первых местах указывают непременно трех: Ольгу Владимировну Лахтину (Лохтину), Хионию Михайловну Берладскую и Акилину Никитичну Лаптинскую (о некоторых прочих "активистках" речь пойдет отдельно). Их Распутин по-свойски называл Лелей, Хоней, Килиной. (По обычной деревенской привычке прозвища от него получали многие его знакомые.)
Эти три особы бывали в Покровском, жили там порой по несколько недель и входили в число тех дам, с которыми, как утверждалось, "Распутин ходил в баню". Оставим в стороне банную историю и остановимся на личностях этих, так сказать, "главных фигурантов по делу о разврате". Их, как следовало из доносов священников, неистовый Распутин прилюдно во время прогулок по селу "поглаживал", "обнимал" и "целовал". Правда, кроме этих стражей морали в рясах, никто другой такого не наблюдал. Их же в 1907 году "настиг" в доме Распутина ревизор Консистории и всех троих опросил. Распутинские гостьи дали "показания", в которых рассказали, когда и почему они оказались в зоне распутинского тяготения.
Родившаяся в 1865 году дворянка из Казани Ольга Лахтина, вдова генерала, познакомилась с Григорием Распутиным в Петербурге в 1904 году через своего духовника, упоминавшегося уже не раз архимандрита Феофана. Он рекомендовал его как "человека Божия". К этому времени будущая страстная почитательница сибирского проповедника находилась на жизненном перепутье. Потеряв мужа и став вдовой в тридцать пять лет, она серьезно занемогла и потеряла интерес ко всему.
Давая показания следователю ЧСК в мае 1917 года, генеральша признавалась: "Он меня исцелил. У меня была неврастения кишок, я пять лет лежала в кровати. Я два раза ездила за границу, никто мне помочь не мог, была калека". Необычный человек по имени Григорий открыл ей второй раз "свет в жизни". Сорокалетняя Леля уверовала раз и навсегда в чудодейственные способности Распутина, стала его называть "отцом Григорием". В Покровское Лахтина приехала первый раз вместе с Распутиным в конце 1905 года, чтобы, как самаговорила, "узреть его жизнь по Богу".
Две другие преданные "клевретки" Распутина были значительно моложе генеральши. Хоня родилась в 1876 году, а Килина в 1877 году. У каждой из них была своя печальная ситуация, преодолеть которую и помог сибирский чародей.
Вдова поручика Берлацкая познакомилась с Распутиным в 1906 году в Петербурге. По ее словам, она находилась в тот момент "в ненормальном состоянии из-за самоубийства своего мужа, виновницей которого она считала себя". Душевные беседы с Распутиным успокоили молодую вдову, и она решила поехать в Покровское, чтобы "научиться жить". Атмосфера в доме сибирского утешителя подействовала на Хоню благотворно. Проводивший опрос священник из консистории сообщал в Тобольск, что "свидетельница ничего странного не находит в привычке Григория Ефимовича приветствовать женщин лобзанием; оно - естественно и заимствовано от наших отцов".
У Килины имелась своя история. Сестра милосердия "крестьянская девица" Лаптинская познакомилась с Распутиным весной 1907 годау генеральши Лохтиной и сразу же была поражена "простотою обращения, добротою и любовью чистою к людям, которой она не встречала у других, а также знанием жизни". Осенью 1907 года она вместе с генеральшей поехала в Покровское, где и оказалась в числе опрашиваемых. Ничего предосудительного о Распутине и его семье сестра милосердия сообщить не могла. Рассказывала, что они днем помогали по хозяйству, а в свободное время "пели церковные песнопения и канты. Распутин читал им Евангелие, объясняя его".
Лаптинская со временем стала не только ближайшей сторонницей Распутина, но и самой непримиримой "к врагам и недоброжелателям отца Григория". Интересные зарисовки ее оставила в своих мемуарах подруга Царицы Лили Деи. Они примечательны тем, что госпожа Ден, хоть и много раз встречала Распутина, но никогда не принадлежала к числу его слепых адептов.
О пресловутой Лаптинской вспоминала: "Акилина изображала сестру милосердия, и многие ей верили. Она имела большое влияние на Распутина, и он, забыв об осторожности, сделал ряд имевших печальные последствия признаний Акилине, которая все услышанное использовала во вред Императорской Семье. Полагаю, что несмотря на ее козни и хитрости, Акилина все же была привязана к Григорию Ефимовичу и подчас ей было стыдно за свою предательскую роль". Далее Лили Ден сообщила, что в первые дни революции "альтэр эго" Распутина покинула Царское Село, а вскоре "мы узнали, что она живет в семье одного из самых главных революционеров".
Неясно, что имела в виду Ден, говоря о какой-то тайне Распутина, которую разгласила Лаптинская. И без откровений такого информатора в петербургском обществе столько всяких нелицеприятных для Царской Семьи утверждений циркулировало, что еще одно в балансе правды и лжи ничего бы существенно не изменило.
Еще более многозначительной представляется вторая обмолвка мемуаристки о том, что после революции Акилина стала служить в доме "одного из самых главных революционеров". Кто под этим определением скрывается, непонятно, но если это случилось на самом деле, то уроки "христианского благочестия", которые давал ей ее кумир Распутин, для сестры милосердия прошли даром.
Многие из известных почитательниц Григория Распутина, в том числе и все вышепоименованные, несомненно принадлежали к типу невротических женщин, склонных к экзальтации. Однако из этого отнюдь не следует, что они готовы были не только поклоняться кумиру, без которого их жизнь бессмысленна и бледна, но и стать его наложницами. Во всяком случае, кроме каких-то туманных намеков на "банные оргии", никаких сколько-нибудь надежных свидетельств тут не существует.
Естественно, может возникнуть контраргумент, сводящийся к тому, что вообще-то сексуальные отношения между мужчиной и женщиной по большей части - это всегда тайна двух. А если речь идет о "групповом экстазе"? В таком случае, конечно, все участники входят в число посвященных.
Применительно к жизни Распутина в Покровском вообще нельзя говорить ни о каких "оргиях", для этого нет ни малейшего основания. Что же касается "традиционных сексуальных приемов", то и здесь никаких "свидетельств" нет и не было никогда, хотя на такие виртуальные "факты" без устали все время ссылаются разноименные "искатели правды". Да, миф завладел умами прочно и надолго!
Эти "свидетельства о разврате" появились в обращении в Петербурге вскоре после того, как стало окончательно ясно, что сибирский крестьянин стал Другом Царской Семьи. Никакой интимной подоплеки здесь не было и в помине, хотя бесстыжая молва приписывала Распутину чуть ли не роль хозяина Царского Дома, якобы бывавшего там в любое время "по своему усмотрению".
В действительности он появлялся лишь тогда, когда его вызывали, и большей частью в случаях заболевания Цесаревича Алексея. По этому поводу сохранились признания домашних служащих Царской Семьи, которые видели жизнь Монарха и Его близких изнутри. Эти ценные свидетельства до сих пор редко используются при описании жизни и судьбы Григория Распутина.
"Что касается Распутина, то Государыня верила в его праведность, в его душевные силы, что его молитва помогает. Вот только так Она к нему и относилась. Распутин вовсе не так часто бывал во Дворце, как об этом кричали. Его появление, кажется, объясняется болезнью Алексея Николаевича.