…They give the order, and with infinite power
The terrible star of hydrogen ignites,
And changes to a communal grave that hour,
A city pulsing with a million lives.A cry bursts forth of anguish and amazement
Upon the verge of boundless empty gloom…
The earth is entering on its dangerous age now,
The earth brings forth most painful heavy blooms!1967
II
Избранные переводы
Из английской поэзии
(перевод с английского)
Филип Сидни
(1554–1586 гг.)
Сонеты
№ 7
Когда природа очи создала
Прекрасной Стеллы в блеске вдохновенья,
Зачем она им черный цвет дала?
Быть может, свет подчеркивая тенью?..
Чтоб свет очей не ослепил чела,
Единственное мудрое решенье
Природа в черной трезвости нашла, -
Контрастами оттачивая зренье.
И чудо совершила простота,
И красота отвергла суесловье,
И звездами сияла чернота,
Рожденная искусством и любовью.
Прикрыв от смерти траурной фатой
Всех тех, кто отдал кровь любви святой.
№ 9
Храм добродетели природа возвела, -
Мы видим в нем лицо прекрасной Стеллы;
Фасад из алебастра нежно-белый,
Из золота литого купола.
Жемчужными замками заперла
Она врата порфирные умело!
А мы зовем щеками два крыла
Ее живого мраморного тела.
Сквозь два окна ее небесный взгляд
Не может в мире отыскать сравненья
С тем черным светом, что струит гагат,
Всесильный, как земное притяженье.
Сам Купидон гагат отшлифовал:
Я – как соломинка, твой взгляд – как шквал.
№ 14
Увы, нанес я другу много ран,
Тому, кто людям дал огонь небесный,
Чью грудь терзал свирепый Гриф над бездной,
А я опустошал Любви колчан,
Но горький, как ревень, ответ мне дан,
И стала грудь для вздоха слишком тесной,
В трясине грешных мыслей тонет честный
Порыв души, и даже смерть – обман?
Но если грех мне формирует нрав,
Скрепляет правдой слово и деянье,
Страшась позора, за позор воздав,
Он верностью венчает воспитанье.
И если грех Любви святое чудо,
То я вовеки грешником пребуду.
№ 16
Так создан я, что за собой влекли
Меня красавицы, как самоцветы,
Бурлящий дух мой попадал в тенеты,
Которые Любовью нарекли.
Но языки огня меня не жгли,
Мне боли страсть не причиняла эта,
И я решил, что неженки наветы
На страсть из-за царапин навлекли.
Я с этим львенком лишь играл, пока
Мои глаза (на счастье, на беду ли?)
Узрели Стеллу. Сломана строка,
Ее глаза мой мир перевернули.
Теперь с любовью мы накоротке -
Она как яд в отравленном глотке.
№ 22
На небосводе солнце посредине,
Прекрасных близнецов покинув кров,
Без шарфа белоснежных облаков,
Обрушивает жар в своей гордыне,
И всадницы прекрасные отныне,
На ветер не бросая данных слов,
В благословенной тени вееров
Спешат укрыть ланит непрочный иней.
И только Стелла, лишь она одна,
Лицо, подобно солнцу, не скрывала,
Беспечностью своей защищена,
Она своих богатств не растеряла.
В тот день красавиц много обгорело,
Но солнце лишь поцеловало Стеллу.
№ 85
Я вижу берег! Сердце, не спеши:
Твой парус судну шаткому опасен…
Порыв, рожденный радостью, прекрасен,
Но он сулит крушение души.
Так слабоумный лорд в ночной тиши
Закон измыслит, что для всех ужасен,
И людям, для которых путь был ясен,
Укажет тропку, где обрыв в глуши.
Свободу слугам предоставь своим,
Пусть уши разуму доносят звуки,
Лик красоты глазам необходим,
Дыханью – аромат; пускай же руки
Обнимут мир – с любовью и людьми,
А ты – всю царственную дань возьми.
№ 93
О провиденье, о провинность! Мне
Не отыскать блаженства милосердья,
Моя беда черна в своем усердье:
Страдает Стелла по моей вине.
Но истина (коль я не пал вдвойне)
Свидетель мой, что не в игре со смертью,
Не от беспечности над вечной твердью
Шквал чувств оставил разум в стороне.
Для оправданий слов не отыщу,
Я повредил тебе (и жив при этом!).
Пусть все простят, но сам я не прощу,
И будет только боль на боль ответом.
Все ссадины твои я залечу -
Твоей слезою я кровоточу.
№ 105
Она исчезла. Горю нет конца…
Бесплотно и бесследно, как виденье.
Иль зеркала воруют отраженья,
Которые еще хранят сердца?
Клянусь, я был невинней мудреца,
Когда в невероятном ослепленье
Все зеркала заставил в исступленье
Служить свеченью одного лица…
Но хватит плакать. Ожерелье слез
Мне не вернет потерянного Бога.
Будь проклят паж, который факел нес,
Будь проклят кучер, проклята дорога.
Ты поровну на всех проклятья раздели.
Я трижды проклят сам за то, что был вдали.
№ 106
О, боль разлуки – Стеллы нет со мной;
О, ложь надежды лестной! С честным ликом
Она лгала, что в этом месте диком
Увижусь я со Стеллой неземной.
Вот я стою один над крутизной,
Страдание во мне созрело криком.
Но в ослепленье жалком и великом
Хочу молиться я тебе одной.
Здесь вижу много я прекрасных дам,
Плетущих кружева беседы нежной,
Но в сердце им я заглянуть не дам,
В их утешенье привкус неизбежный
Целебной лжи, которая всегда
Несет туда веселье, где беда.
№ 108
Когда беда (кипя в моем огне)
Прольет на грудь расплавленный свинец,
До сердца доберется, наконец,
Ты – свет единственный в моем окне.
И снова в первозданной вышине
К тебе лечу, как трепетный птенец,
Но горе, как безжалостный ловец,
Подстережет и свяжет крылья мне.
И говорю я, голову склонив:
Зачем слепому ясноликий Феб,
Зачем глухому сладостный мотив,
И мертвому зачем вода и хлеб?
Ты в черный день – отрада мне всегда,
А в радости лишь ты – моя беда.
Джордж Гордон Байрон
(1788-1824)
Из "Еврейских мелодий"
(1814-1815)
О, плачь о тех…
1
О, плачь о тех, в чьем прахе Вавилон,
Чьи храмы пусты, чья отчизна – сон!
О смолкшей арфе Иудеи плачь:
Там, где жил Бог, теперь живет палач.
2
Где смоет Израиль с израненных ног
Засохшую кровь бесконечных дорог?
И где же напев Иудеи найти,
Что вызовет трепет, забытый почти?
3
Ноги в дороге избиты, измучена грудь;
Где ты спасешься? Приют обретешь где-нибудь?
Норы – для лис, а для ласточек – тысячи гнезд,
Для человека – отчизна, а для Иудеи – погост.
Когда изнемогшие стынут сердца…
1
Когда изнемогшие стынут сердца,
Где дух совершает бессмертный полет?
Он без лица, он без конца,
Но он свой сумрачный прах отряхнет.
Тогда, покинув телесный плен,
Пойдет ли он по следу планет?
Иль чьи-то глаза, сквозь забвенье и тлен,
В пространство пошлют ему царственный свет?
2
Мысль – вечна, безбрежна, сильна,
Все видно невидимой ей,
Все, все будет помнить она, -
И землю, и небо над ней.
Она в озаренье поймет
Поблекнувших лет череду,
И в памяти стершийся год
Воскреснет в грядущем году.
3
О дух! Увидит хаос он
До заселения земли.
Там, где рождался небосклон,
Его дороги пролегли.
Распад вселенной, смерть светил,
Творенье времени и прах…
Он в отрешенности забыл
Про боль в расширенных зрачках.
4
Любовь, надежды и невзгоды
Дух видит без сердечной смуты,
Века проходят, словно годы,
А годы кратки, как минуты.
Летит, бескрыл и бессердечен,
Не существующий, а бывший.
Без имени, без чувств – он вечен,
И что такое смерть, – забывший.
Если б в сердце…
1
Если б в сердце таилась неверия тень,
Галилею покинул бы я в тот же день;
Я бы, веру отвергнув, проклятие снял,
Что над родом моим от начала начал.
2
Если зло отступилось от нашей судьбы,
Ты свободен и чист, – грешны только рабы.
Если изгнанных небо отвергнет людей,
Ты живи в своей вере, умру я в своей.
3
Больше дал я за веру, чем можешь ты дать;
Бог, даря тебе счастье, не может не знать,
Держит он мое сердце, надежду мою;
Ты – хранишь свою жизнь, я – Ему отдаю.
И дух предо мною прошел от иова
1
И дух предо мною прошел. Я узрел
Бессмертного лика бесславный удел.
Все спят. Но в бессоннице передо мной
Явился бесплотный он, словно сквозной,
И дрогнула плоть вплоть до взмокших волос,
Когда мой пришелец ночной произнес:
2
"Прав человек иль Бог? И разве чище
Вы, люди на духовном пепелище?
Живущие в пыли, созданья праха,
Вас червь переживет, не зная страха.
Игра мгновенья, отблеск увяданья,
Вас губит ночь, вас ослепляет знанье".
Стансы, написанные в дороге между Флоренцией и Пизой
1
Молчи, что в веках имена величавы;
Лишь дни нашей юности – дни нашей славы;
Ведь мирт или плющ для меня драгоценней
Всех лавров, венчающих гибель мгновений.
2
К чему нам увенчивать старость короной?
Цветок не воскреснет, росой окропленный!
Венки уберите оттуда, где иней!
В них слава – и только – с пустою гордыней.
3
О, слава! Однажды тобой соблазненный,
Тогда я прельстился не фразой стозвонной,
А тем, что в глубинах любимого взгляда
Безмолвно сияла любовь, как награда!
4
Искал я в глазах у любимой признанье;
Мгновенным и вечным казалось сиянье;
Оно освещало судьбы моей главы -
Узнал я любовь – воплощение славы.
Ну, что ж! Ты счастлива!
Ну, что ж! Ты счастлива… Теперь
И мне счастливым стать пора;
Всем сердцем я хочу, поверь,
Тебе, как прежде, лишь добра.Счастливчик муж – наносит он
Мне боль удачливой судьбой;
Но гнев – о, сердце! – исцелен
Лишь тем, что он пленен тобой.Мне мог ребенок твой, шутя,
Улыбкой сердце разорвать…
Но я не мог винить дитя -
Целуя сына, видел мать.Я видел мать, хотя отца
Он мне напоминал сильней,
Твои глаза с его лица
Дарили свет любви моей.Прощай же, Мэри! Я уйду:
Ты счастлива – к чему роптать?
Но будем врозь, чтоб, на беду,
Не стал бы я твоим опять.Я думал – время, гордость, стыд
Остудят пыл минувших лет,
Но если ты вблизи – горит
Он – прежний и надежды нет.К спокойствию приговорен,
Я снова чувствам властелин.
Преступный трепет усмирен,
И нерв не дрогнет ни один!Ты ищешь на лице моем
Смятенья и смущенья знак;
Сегодня лишь одно на нем -
Отчаянья спокойный мрак.Прочь! Ухожу! Былой мечты
Не захвачу с собою в путь.
О, вечность Леты! Где же ты?
Умри, душа, или забудь!
Роберт Грейвз
(1895–1985)
Мое имя и я
Мне имя присвоил бесстрастный закон -
Я пользуюсь им с тех пор
И правом таким на него облечен,
Что славу к нему приведу на поклон
Иль навлеку позор."Он – Роберт" – родители поняли вмиг,
Вглядевшись в черты лица,
А "Грейвз" – средь фамильных реликвий иных
Досталось в наследство мне от родных
Со стороны отца."Ты – Роберт Грейвз, – повторял мне отец
(Как пишется, не забудь), -
Ведь имя поступков твоих образец,
И с каждым – честный он или подлец -
Безукоризнен будь".Хотя мое Я незаконно со мной,
Готовое мне служить,
Какой мне его закрепить ценой?
Ведь ясно, что Я сгнию под землей,
А Роберту Грейвзу жить.Отвергнуть его я никак не могу,
Я с ним, как двойник, возник,
Как личность, я звуков набор берегу,
И кажется, держит меня в долгу
Запись метрических книг.Имя спешу я направить вперед,
Как моего посла,
Который мне кров надежный найдет,
Который и хлеб добудет, и мед
Для моего стола.И все же, поймите, я вовсе не он,
Ни плотью моей, ни умом,
Ведь имя не знает, кто им наречен,
В мире людей я гадать обречен
И о себе, и о нем.
Метка
Не угадав, что будет впредь,
Ты, может, поспешишь стереть,
Забыть о том,
Как властным ртом
У локтя, в перекрестье вен
Клеймом я твой пометил плен.
Но, опыт совершив такой,
Найдешь ли ты покой?Ни от клинка, ни от клыка
Отметин не было пока,
Твоей руки живой атлас
Ни сыпь не тронула, ни сглаз,
И губ моих не виден след -
У кожи тот же нежный цвет,
Питает женственности кровь
И кожу, и любовь.Ни пемзою, ни кислотой,
Хоть ты до кости плоть отмой,
Мой знак не сможешь смыть.
Должна вовеки метка быть,
Свидетельством любви гореть,
Ее ничем нельзя, стереть,
Затушевать или забыть -
А лишь себя убить.
Кошки-принцессы
Извращенная прихоть у кошек-принцесс,
Даже у самых черных, черных, как уголь,
Кроме юной луны, на каждой груди горящей,
Коралловые языки, берилловые глаза, словно лампы,
И лапы в галопе, как трижды три в девяти, -
Извращенная прихоть, походя, отдаваться
В правдоподобном любовном экстазе
Бродячим дворовым котам с разодранными ушами,
Которые ниже настолько обычных домашних котов,
Насколько они их выше; а делают это назло,
Разжигая ревность, – и не стыдятся ничуть
Крупноголовых котят кроличье-серого цвета,
С удовольствием их оставляя.
Назови этот брак удачным
Назови этот брак удачным -
Ведь никто под сомненье не ставил
Его мужество, ее нежность,
Совпадение их воззрений;Лишь один бездомный графолог
Почему-то качал головою,
Прозорливым оком сличая
Начертанье букв у супругов.Хоть нечасто найдет поддержку
Моногамная аксиома:
Зуд в том месте, что ниже бедер,
Отчуждать не обязано сердце, -
Назови этот брак удачным:
Хотя нет от него потомства,
То, что этих двоих связало,
Зримей несовпаденья их.Назови этот брак удачным:
Ссор при людях не допускали
И вели себя осторожно;
А превратности их постели
Никого не касались, покуда
Не случилось нам, как присяжным,
Выносить решенье по делу
О взаимном самоубийстве.
Белая богиня
Ее оскорбляют хитрец и святой,
Когда середине верны золотой.
Но мы, неразумные, ищем ее
В далеких краях, где жилище ее.
Как эхо, мы ищем ее, как мираж, -
Превыше всего этот замысел наш.Мы ищем достоинство в том, чтоб уйти,
Чтоб выгода догм нас не сбила с пути.
Проходим мы там, где вулканы и льды,
И там, где ее исчезают следы.
Мы грезим, придя к неприступной скале,
О белом ее, прокаженном челе,
Глазах голубых и вишневых губах,
Медовых – до бедер – ее волосах.Броженье весны в неокрепшем ростке
Она завершит, словно Мать, в лепестке.
Ей птицы поют о весенней поре.
Но даже в суровом седом ноябре
Мы жаждем увидеть среди темноты
Живое свеченье ее наготы.
Жестокость забыта, коварство не в счет…
Не знаем, где молния жизнь пресечет.
Умерших воскрешать
Умерших воскрешать
Не колдовство – искусство.
Не каждый мертвый – мертв:
Подуй на уголек -
Раздуешь жизни пламя.И оживет забытая беда,
И зацветут засохшие надежды.
Своим пером его освоив почерк,
Естественно, как собственную, ставь
Его автоматическую подпись.Хромай, коль он хромал,
Как клялся он, клянись.
Он черное носил – ходи лишь в черном,
Подагрой он страдал -
Страдай подагрой ты.Интимные безделицы копи -
Перчатку, плащ, перо…
Вокруг вещей привычных
Построй привычный дом
Для страшного жильца.Ему даруя жизнь, остерегайся
Могильного пристанища его,
Чтобы оно теперь не опустело.
Завернутый в его истлевший саван,
Сам место ты свободное займешь.
Латники на границе
Готы, гунны, вандалы, исаурианские горцы,
Римляне не по рожденью, а по случайности службы,
Знаем мы все так мало (больше мы знать не хотим)
О Метрополисе странном: о храмах его со свечами,
Сенаторах-педерастах, облаченных в белые тоги,
Спорах на ипподроме, кончающихся резней,
О евнухах в пышных салонах.Здесь проходит граница, здесь наш бивак и место,
Бобы для походной кухни, фураж для наших коней
И тяжесть римских доспехов. Ну, хватит! Лишь тот из нас,
Кто в сумасшедшей скачке, достав тетивой до уха,
Вбивает тяжелые стрелы в чеканные латы персов,
Пронзая насквозь доспехи, успех завершая копьем, -
Лишь тот достоин почета, достоин нашей любви.Меч свой в ножны вложить властно велел Христос
Святому Петру, когда стража их превзошла числом.
Тогда и была дана Святому Петру возможность
Словом поднять толпу, на помощь ее призвать.
Петр нарушил обет и от Христа отрекся.
У нас за случай такой – забрасывают камнями,
А не возводят в сан…Ни веры, ни истины нет, ни святости в Церкви Петровой,
А справедливости нет ни во дворце, ни в суде.
Священнику все равно, что мы продолжаем дозором
Посменно стоять на валу. Достаточно нам вместо Бога,
Чтоб на хоругви дракон от ветра распахивал пасть.
Сердце империи – мы, а не этот облупленный город:
Гнилому дереву жизнь продлевает только кора.
Сельский особняк
Этот дом старинный, столь известен
Лепкой и великолепьем лестниц,
Он высокомерием шелковиц
Унижает все дома в округе.Прежде были у него владельцы:
Был отец, наследник-сын и внук.
Пережив последнего из рода,
Дом теперь в пожизненной аренде.Не было намека на крушенье -
Ни фамильных призраков, ни крыс,
И в саду фруктовые деревья
Зеленели стройными рядами.Спальня с очень низким потолком
В эти годы не пугала спящих.
Новым поколеньям неудобства
Принесли бессонницы удушье.В чопорной почтенности гостиной
Старые ирландские бокалы
Были вдвое ярче, отражаясь
В навощенной памяти стола.Временно обоями с цветами
Здесь хозяйка приручила стены,
Но благочестивый реставратор
Серые панели обнажил.Дети старый дом до слез любили,
Были многоцветны цветники,
Под защитой полога супруги
Долгой ночью радовали плоть.Хлам – на чердаке, в подвале – плесень,
Не играют соки в старом дубе
Прочных балок: если распилить,
Как живое дерево, заплачут.…Парр почтенный прожил сто пять лет
(Королю он так похвастал Карлу),
Когда он покаялся публично
В прелюбодеянии с потомком.