Память о мечте (сборник) - Ирина Озерова 13 стр.

Свобода?
Кто сказал о свободе? Не я?
Неужто не я? И не те миллионы, что пособия ждут?
Миллионы, что без гроша живут…
Для того ли мы в сердце храним мечты,
Для того ли мы песни нетленные пели,
Для того ли знамена поднять мы сумели?!
Миллионы, что без гроша живут, -
Лишь мечтой, словно чуда какого-то ждут.

О, стань, Америка, Америкой опять,
Землей, которой не было в помине,
Которая должна существовать -
Чтобы свободным каждый стал отныне.
Нам всем принадлежащая земля -
Любой бедняк, индеец, негр и я -
Творим Америку.

Наш пот и кровь, беда и доброта,
С металлом, с пахотой, с дождем слита,
Чтоб вновь смогла могучей стать мечта.

Да,
Сегодняшняя речь моя проста,
Я в Америке Америки не знал,
Но станет Америка – клятву я дам -
Той, о которой мечтал!

Как я становился старше

Это было давным-давно.
И мечта моя полузабыта.
Но она и потом
Манила меня,
Светлая, словно солнце, -
Мечта.

Долго росла стена,
Росла медленно,
Медленно,
Между мной и мечтой.
Росла медленно, медленно,
Ослабляя,
Скрывая
Сиянье мечты.
Росла до самого неба -
Стена.

Тень.
Я – черный.
Я опрокинут в тень.
Больше нет света мечты предо мной,
Надо мной.
Только толща стены.
Только тень.

Руки!
Мои темные руки!
Прорвитесь сквозь стену!
Найдите мечту!
Помогите мне рассеять этот мрак,
Сокрушить эту ночь,
Разметать эту тень,
Чтобы засветилась тысяча солнц,
Чтобы закружилась тысяча видений
Солнца!

К черной возлюбленной

Ах,
Черная любимая моя,
Ты не красавица,
Но обладаешь
Очарованием
Превыше красоты.

О,
Черная любимая моя,
Ты вовсе не добра,
Но обладаешь
Той чистотой,
Что выше доброты.

Ах,
Черная любимая моя,
Ты не светла,
Но все ж на алтаре сокровищ
Полна ты будешь небывалым светом
Прекрасной, светозарной темноты,
Полна ты светом,
Как ночное небо.

После множества весен

Сейчас,
В июне,
Когда ночь – это безбрежная нежность
С искрами синих звезд
И сломанный луч лунного света
Падает на землю,
Неужто я слишком стар для зажигательных танцев?
Больше нигде весен я не найду.

Юность

У нас есть завтра.
Словно страсть,
Оно сияет перед нами.

Минувшей ночи власть
Закат зажег, как пламя.

Сегодня
Радуги игра горит над нашими путями.

Нам в путь пора!

Из французской поэзии
(перевод с французского)

Шарль Бодлер
(1821–1867)

Приглашение к путешествию

Дитя, сестра моя!
Уедем в те края,
Где мы с тобой не разлучаться сможем,
Где для любви – века.
Где даже смерть легка,
В краю желанном, на тебя похожем,
И солнца влажный луч
Среди ненастных туч
Усталого ума легко коснется,
Твоих неверных глаз
Таинственный приказ -
В соленой пелене два черных солнца.

Там красота, там гармоничный строй,
Там сладострастье, роскошь и покой,

И мы войдем вдвоем
В высокий древний дом.
Где временем уют отполирован,
Где аромат цветов
Изыскан и медов,
Где смутный амброй воздух околдован,
Под тонким льдом стекла
Бездонны зеркала,
Восточный блеск играет каждой гранью.
Все говорит в тиши
На языке души,
Единственном, достойном пониманья.

Там красота, там гармоничный строй,
Там сладострастье, роскошь и покой,

В каналах корабли
В дремотный дрейф легли,
Бродячий нрав их – голубого цвета,
Сюда пригнал их бриз,
Исполнить твой каприз,
Они пришли с другого края света.
А солнечный закат
Соткал полям наряд,
Одел каналы, улицы и зданья,
И блеском золотым
Весь город одержим
В неистовом предсумрачном сиянье.

Там красота, там гармоничный строй,
Там сладострастье, роскошь и покой.

Фантастическая гравюра

На странном призраке ни признака наряда,
Одна картонная корона с маскарада,
Которая с его костлявым лбом слита.
Загнал конягу он без шпор и без хлыста.
И призрачный Конь Блед под призрачною тучей
Роняет пену с губ, как в приступе падучей.
Две тени врезались в Пространство. Путь открыт.
И вечность искрами летит из-под копыт.
Он поднял над толпой пылающую шпагу
И гонит по телам поверженным конягу.
Как домовитый князь, свершает он объезд
Погостов без оград, разбросанных окрест.
Почиют крепко там при свете солнц свинцовых
Народы всех времен – и сгинувших и новых.

Беатриче

В краю, лишенном трав и страждущем от жажды,
К природе жалобы я обратил однажды.
И, разум отточив острее, чем кинжал,
Холодным острием я сердцу угрожал.
В тот миг могильной мглой над самой головою
Нежданно облако возникло грозовое.
Порочных демонов орду оно влекло,
Глазевших на меня и холодно и зло.
Сто любопытных глаз впились в меня во мраке -
Так на безумного, толпясь, глядят зеваки.
Шепчась и хохоча в зловещей тишине,
Они злословили бесстыже обо мне:

"Вы видите вон там, внизу, карикатуру?
Безумец Гамлета задумал корчить сдуру!
Рассеян мутный взгляд, он немощен и нищ,
Не правда ли, друзья, как жалок этот хлыщ?!
Шут в вечном отпуске, комедиант без сцены,
Кривлянием себе набить он хочет цену,
И песней жалобной, десятком жалких слов
Он силится увлечь и мошек и орлов.
Нам, изобретшим все подобные уловки,
Он преподносит их в бездарнейшей трактовке".

Конечно (мрачная душа моя горда
И выше вознеслась, чем демонов орда),
Я отвернуться мог, божественно спокойный,
Но вдруг я разглядел в толпе их непристойной
Ее – которая в душе моей царит.
(И солнца не сошли с начертанных орбит!)
Смеясь моей тоске, отчаянью, невзгодам,
Она врагов моих ласкала мимоходом.

Виктор Гюго
(1802 – 1885)

Оды и баллады

Сильф

Гроза обрушилась, шутя,
На беззащитное дитя.
– Откройте, – крикнул он, я голый!

Лафонтен. "ПОДРАЖАНИЕ АНАКРЕОНУ"

"Ты, что жадному взору в окне освещенном
Вдруг предстала сильфидой в смирении скромном,
Отвори мне! Темнеет, я страхом объят!
Бледных призраков полночь ведет небосклоном,
Дарит душам покойников странный наряд!

Дева! Я не из тех пилигримов печальных,
Что рассказы заводят о странствиях дальних,
Не из тех паладинов, опасных для дев,
Чей воинственный клич откликается в спальнях,
Будит слуг и пажей, благодарность презрев.

Нет копья у меня или палицы быстрой,
Нет волос смоляных, бороды серебристой,
Скромных четок, меча всемогущего нет.
Если дуну отважно я в рог богатырский,
Только шепот игривый раздастся в ответ.

Я лишь маленький сильф, я дитя мирозданья,
Сын весны, первозданного утра сиянье,
Я огонь в очаге, если вьюга метет,
Дух рассветной росы, поцелуй расставанья
И невидимый житель прозрачных высот.
Нынче вечером двое счастливых шептали
О любви, о горенье, о вечном начале.
Я услышал взволнованный их разговор,
Их объятья мне накрепко крылья связали,
Ночь пришла – а свободы все нет до сих пор.

Слишком поздно! Уже моя роза закрылась!
Сыну дня окажи ты великую милость -
Дай до завтра в постели твоей отдохнуть!
Я не буду шуметь, чтобы ты не смутилась,
Много места не надо – подвинься чуть-чуть.

Мои братья уходят в цветущие чащи,
Открывают им лилии сладкие чаши,
Травы в чистой росе, как в вечерних слезах.
Но куда же бежать мне? Дыханье все чаще:
Ни цветов на лугах, ни лучей в небесах!

Умоляю, услышь! Ночи темные эти
Ловят маленьких сильфов в незримые сети,
К белым призракам, к черным владеньям влекут…
Сколько сов обитает в гробницах на свете!
Сколько ястребов замки в ночи стерегут!

Близок час, когда все мертвецы в исступленье
Пляшут в немощной ночи при лунном свеченье.
Безобразный вампир, полуночный кошмар,
Раздвигает бестрепетной дланью каменья
И могиле приносит могильщиков в дар.

Скоро карлик, весь черный от дыма и пепла,
Снова спустится в бездну бездонного пекла.
Огонек промелькнет над стеной камыша,
И сольются, чтоб в страхе природа ослепла,
Саламандры огонь и Ундины душа.

Ну, а если мертвец, чтоб от скуки отвлечься,
Средь костей побелевших велит мне улечься?!
Иль, над страхом смеясь, остановит спирит,
Мне прикажет от мирных полетов отречься,
В тайной башне мечты и порывы смирит?!

Так открой же окно мне, покуда не поздно,
Не вели мне отыскивать старые гнезда
И вторжением ящериц мирных смущать!
Ну, открой же! Глаза у меня, словно звезды,
И признанья умею я нежно шептать.

Я красив! Если б ты хоть разок поглядела,
Как трепещет крыло мое хрупко и смело!
Я, как лилия, бел, я прозрачнее слез!
Из-за ласки моей и лучистого тела
Даже ссоры бывают порою у роз!

Я хочу, чтоб сказало тебе сновиденье
(Это знает сильфида), что тщетны сравненья:
Безобразна колибри, убог мотылек,
Когда я, как король, облетаю владенья, -
Из дворца во дворец и с цветка на цветок.

Как мне холодно! Тщетно молю о тепле я…
Если б мог за ночлег предложить, не жалея,
Я тебе мой цветок и росинку мою!
Нет, мне смерть суждена. Я богатств не имею -
Их у солнца беру и ему отдаю.

Но укрою тебя я во сне небывалом
Шарфом ангела, феи лесной покрывалом,
Ночь твою освещу обаянием дня.
Будет сон этот нового счастья началом,
От молитвы к любви твою душу маня.

Но напрасно стекло мои вздохи туманят…
Ты боишься, что зов мой коварно обманет,
Что укрылся поклонник за ложью речей?!
Разве слабый обманывать слабого станет?
Я прозрачен, но тени пугаюсь своей!"

Он рыдал. И тогда заскрипели засовы,
Нежный шепот ответил нездешнему зову.
На балконе готическом дама видна…
Мы не знаем, кого удостоила крова, -
Сильфу или мужчине открыла она!

Великан

Даже облака в недоступном небе боятся, что я последую за моими врагами в их лоно…

Мутанабби

О, воины! Рожден я был средь галлов смелых,
И Рейн переступал мой пращур, как ручей.
Меня купала мать в морях обледенелых,
И колыбель была из шкур медведей белых,
Поверженных отцом, сильнейшим из мужей.

Отец мой был силён! Но возраст сгорбил спину,
На лоб морщинистый легла седая прядь.
Он слаб, он стар! Увы, близка его кончина…
И трудно вырвать дуб и вытесать дубину,
Чтобы дрожащий шаг в дороге поддержать.

Я заменю отца! Хотя умрет он вскоре,
Он завещал мне лук, и дротик, и быков.
Я по следам отца пойду, осилив горе,
И если дуну я на дальний лес со взгорья, -
Дыханием сломлю столетний дух стволов.

Став отроком едва, я на альпийских кручах
Торил себе тропу в нагроможденье скал,
И голова моя тогда терялась в тучах.
И часто я следил полет орлов могучих,
И с голубых небес их прямо в руки брал.

Перекрывало гром в грозу мое дыханье,
Гасило молнии извилистый полет.
Когда резвился кит в бескрайнем океане,
Я ждал у берега моей законной дани
И доставал кита, создав водоворот.

Ударом удалым учился настигать я
Акулу в глубине и ястреба вдали,
Медведю смерть несли жестокие объятья,
Ломала рысь клыки, но лишь рвала мне платье, -
Мне причинить вреда укусы не могли.

Но отрочества мне прискучили забавы,
И устремлен теперь я к мужеству войны.
Проклятья плачущих, победный запах славы
И воины мои с оружием кровавым,
Как пробужденья клич, сегодня мне нужны.

Во мгле пороховой, в горячке рукопашной
Все, словно вихрь, войска сметают пред собой,
А я встаю один, огромный, бесшабашный,
И, как баклан в волну врезается бесстрашный,
Ныряю смело я в кровавый, мутный бой.

Потом иду, как жнец среди колосьев спелых,
И остаюсь один в поверженных рядах.
Доспехи – словно воск для великанов смелых,
И голый мой кулак легко пробить сумел их,
Как узловатый дуб в уверенных руках.

Я так силен, что в бой иду без снаряженья,
Одетые в металл, мне воины смешны.
Из ясеня копье не знает пораженья,
И волокут быки мой шлем без напряженья,
Когда они в ярмо попарно впряжены.

Ненужных лестниц я не строю для осады,
Я просто цепи рву у крепостных мостов,
Кулак мой, как таран, легко крушит преграды;
Когда в пылу борьбы мне ров засыпать надо,
Обламываю я ограды городов.

Но, как для жертв моих, и мой черед настанет…
О, воины! Мой труп не бросьте воронью!
Пусть гордый горный кряж моей могилой станет.
Когда же на хребты здесь чужестранец глянет,
Не сможет разглядеть средь многих гор – мою.

Послушай-ка, Мадлен

Любите же меня, покуда вы прекрасны.

Ронсар

Послушай-ка, прекрасная Мадлен!
Сегодня день весенних перемен -
Зима с утра покинула равнины.
Ты в рощу приходи, и снова вдаль
Нас позовет врачующий печаль
Звук рога, вечно новый и старинный.

Приди! Мне снова кажется, Мадлен,
Что, уничтожив зимний белый плен,
Весна оттенки пробуждает в розах…
Так хочет угодить тебе весна:
На вереск ночью вытрясла она
Цветное платье, вымытое в росах.

О, если б я овечкой стал, Мадлен,
Чтобы затихнуть у твоих колен,
Когда коснутся белой шерсти руки!
О, если б я летящей птицей стал,
Чтоб в бездне неба я затрепетал,
Призыва твоего услышав звуки.

Когда б я был отшельником, Мадлен,
Ко мне бы ты явилась в Томбелен
Для исповеди и для покаянья,
Свои уста приблизила б ко мне,
Шепча в благочестивой тишине
Про грех вчерашний девичьи признанья.

О, если бы я получил, Мадлен,
Глаз мотылька моим глазам взамен,
То в темноте я стал бы страстно-зорким,
И билось бы нескромное крыло
В прозрачное, но прочное стекло
Твою красу скрывающей каморки.

Когда выходит грудь твоя, Мадлен,
Из плена крепостных корсетных стен,
А черный бархат разомкнет объятья, -
Стесняясь неприкрытой наготы,
Торопишься простосердечно ты
На правду зеркала набросить платье.

О, если б захотела ты, Мадлен,
Ты воцарилась бы, как сюзерен,
Над преданностью слуг, пажей, вассалов.
В твоей молельне, радующей глаз,
Скрывал бы камни шелк или атлас,
Пышнее, чем убранство тронных залов.

О, если б захотела ты, Мадлен,
То не вербена или цикламен
Тогда твою бы шляпку украшали,
Тогда носила бы корону ты,
И вечные жемчужные цветы
На ней бы никогда не увядали.

О, если б захотела ты, Мадлен,
Дворец бы дал на хижину в обмен
Я – граф Роже, я – раб твоей причуды.
Но если хочешь, буду пастухом,
Вдвоем с тобою в шалаше глухом,
Как во дворце, я вечно счастлив буду.

Пьер Дэно
(р. 1935 г.)

"зима взлет чибиса и небеас…"

зима взлет чибиса и небеса
и солнце зимнее и зимний воздух

под шепот ливня шелестит плетень
ручей цветущий прорастает в русло

наш дом в дремоте ночи напролет
меж близостью волны и близостью ненастья

лучи дождя надежные дороги
наперекор ветрам благодаря ветрам

а может быть благодаря морям
пишу стихи я как стихия неба

и строчки разорвут оковы слова
как птицы притяжение земли

"интимно бесконечен вечный берег…"

интимно бесконечен вечный берег
в галактике волны

и невесом песок как след дыханья
и тьма и мы как призраки сиянья

хрип ветра стон бездонности небес
полуслепых

призыв последний взгляд
сраженная вершина и молния зачавшая зарю

освобожденный обнаженный корень
одну ладонь с другой единый слил порыв

над морем чистота парит крыла раскрыв
и будет крик расти покой небес порвав

"тотчас падет туман…"

тотчас
падет туман
едва посмею
исторгнуть жест и взгляд и слово
изнутри вовне
на неподвижную страницу немую
даже для самой себя
смола
как лабиринт
и не сумею
преодолеть переплетенье пальцев
тумана этого и лабиринта
и тело
слитое
с другим реальным телом
отныне безымянно
недвижимо
непостижимо

"тьма всех ночей без сна…"

тьма
всех ночей без сна
сведет с ума
ее поток лишь врозь огнями вспорот
она ведет сквозь полустертый город
сквозь мысль
отсутствие и отрицанье
и сердце рвет предчувствие страданья
мысль меркнущую
перед толщей стен
в их сердцевине вязнущую прочно
бормочущую вздорно и неточно
ущербную поверженную в прах
и в дрожь
отсутствием и отрицаньем
предчувствием страданья
и страданьем

"запустенье впереди и сзади…"

запустенье
впереди и сзади
лишь одно дыханье где-то здесь
чей-то вздох по крайней мере есть в надписях
дрожащих
и напрасных
в прошлом в безвозвратности и вечном
запустенье
дуновенье ветра успокоившегося давно
разжимая и сжимая руки и в объятиях
сжимая снова
эту тяжесть
эту невесомость
в запустенье
непрозрачных стен
где у них
нет трепетного тела
отрешенности бесстрастной нет

"огни внезапно заалели…"

огни внезапно
заалели
и нам не одолеть бы их
на бакенах горящих
морскую даль пронзая жестким взором
не бросить вызов
но удержит зыбь
а свойства этой зыби неизвестны
она засасывает
укрощает
с туманом вместе безупречной пылью
и наготой
без горизонта стекол
с шагами
затоптавшими слова
и поступь
по пустыне
и в пустыне отверженности мрачные огни

"единственный размноженный единственный…"

единственный
размноженный единственный
велящий преступить препоны
шрамы
застывшие навеки волны улиц
в единственном стекле
а в недрах волн
безумный вызов
пространству четкому
и я такой далекий
от самого себя такой
далекий
словам уничтожающим
друг друга
малейшее движенье взгляд признанье
последнее и мне необходимо
все сызнова начать

"кто идет сюда…"

кто идет сюда
ты ли это
но никто
сюда не приходит и не может
прорвать
препятствий
и не я ли не ты ли жестоки
в этот час
против нас самих
соглашаемся
первый идущий
возвестит нам истину в слове
снимет маску и тяжесть плоти
этот холод
с тупым пристрастьем нас терзающий
уничтожая
и последний приют защиты
пядь земли между наших пальцев
пядь земли
и я неизменный но другой
меня не ищи ты