Мы снова принимаем королей,
В их честь палим из пролетарских пушек
И не стыдимся голубых кровей
И прочих антикварных безделушек.Неужто бесконечен только круг?!
Иллюзия движенья – лишь недуг,
Который хочет оправдать философ.На цыпочки привстану над чертой:
Меня экзаменует граф Толстой,
А вместе с ним – крестьянин Ломоносов!
Оркестр
Я пальцами коснусь скрипичных струн
И пальцы обожгу. А все же эхо
Чужим смычком рожденного успеха
Меня в оркестр поманит, как в табун.И подчинится духовой крикун -
Ведь мне рожок пастуший – не помеха.
Среди чужого ржания и смеха
Кривую спину выправит горбун.Я слушаю – и все-таки не верю:
Все скрипки – Страдивари и Гварнери,
От светло-рыжих и до вороных.Я слушаю – и все же нет покоя:
Ведь я касалась звучных струн рукою,
А где смычок, чтобы играть на них?!
Скрипка Паганини
Умирает скрипка Паганини
В славе, под стеклянным колпаком.
Раз в году встречаясь со смычком,
Расхотела жить она отныне.Танца ресторанного рабыни,
Скрипочки с фабричным ярлыком
Могут в одиночестве таком
Смутно вызвать зависть у богини.Но ее не каждая рука
В силах тронуть волосом смычка,
Чтобы пробудился звук счастливо.Лишь однажды он придет ко мне
И сыграет на одной струне
Все, что долго было молчаливо.
Гойя
Офорты Гойи?! Что офорты!
Добро рождается в борьбе,
И в неизвестность распростерто
Все то, что он прозрел в себе.Потом мы видели воочью,
Как прялка сотворяла нить:
Машины приезжали ночью,
Чтобы офорты повторить.Теперь размножены офсетом
Страданья сквозь туман стекла…
Но не торопятся с ответом
Боровшиеся против зла.Пусть палача возненавидел
Тот, кто не пожелал прощать…
Но Гойя ад в душе предвидел,
Мы – явь боимся обобщать.Уймись, всесильный инквизитор:
Я глух – твои тирады зря!
Но потрудился реквизитор -
И вот готовы лагеря.А глух – не оправданье это,
Лишь кара Божья, нищета…
Распятье над землей воздето,
Всеобщей стала глухота.
Аппиева дорога
Все мы голенькие,
Как новобранцы
На медкомиссии ангелов,
Мы – не горлинки -
Протуберанцы.
Аппиева дорога.
Шествие факелов.А на кресте
Сотни мук, воплощенных в Христе, -
Может, Бог он, а может, философ.
А в кабачке придорожном,
В полуверсте,
Пьют солдаты вино,
Не задавая вопросов.Детей народят мучители эти,
Но дети всегда за отцов не в ответе.
Кричат, как распятые, в пеленках своих.
Но в зыбком и чадном
Факельном свете
Пойдут новобранцы
Через столетья,
И в этом – мука, проклятие их.
"Плотники творили чудеса…"
Плотники творили чудеса,
Возводили и мосты, и храмы,
И текла сосновая слеза
На распил крестообразной рамы.Чудеса творили кузнецы,
Кружева сплетали из металла,
И подкованные жеребцы
Мчались так, как птица не латала.Им любой заказ в работе прост -
Был бы смысл да толика таланта -
И для казни сколотить помост,
И сработать цепь для арестанта.Для чего перебирать слова?
Все равно не обнаружишь сути…
Плачет безутешная вдова,
Проклиная палача и судей.
Палач
Нет, он не убивал и не казнил -
Он честно, до усталости работал,
И смахивал ладонью капли пота,
Как будто бы пахал или косил.Потом он шел домой, в семейный круг,
Чуть семеня и чуть сутуля спину,
Потом по голове он гладил сына,
И голова не падала из рук.Он в меру пил, без люминала спал,
Не помня крови и не слыша плача,
Спокойных глаз ни от кого не пряча,
Листал юмористический журнал.Не будет безработным он. Пока
Привычный приговор выносит кто-то,
И гулки площади, как эшафоты,
И шея ненадежна и тонка.
Песенка о Дон-Кихоте
Сеньору Сервантесу некогда,
Исполнен смятения взгляд:
Героя, рожденного некогда,
Все чаще берут напрокат.Он снова проходит инстанции,
Хотя заработал покой.
И пишет писатель квитанции
Дрожащей посмертно рукой,А шарик все крутится, вертится,
И каждый приходит просить:
– Хочу одолжить ваши мельницы,
Чтоб мне Дон-Кихотом прослыть!Пожизненно в употреблении
Бессмертный герой Дон-Кихот,
Его размножают делением -
И все Дульцинеи не в счет.Политики или наркотики
Мифических мельниц сильней.
И бродят в стихах Дон-Кихотики,
Как будто в театре теней.Пока по инерции вертится
Вселенское веретено,
Как мамонты, вымерли мельницы,
А новых не строят давно.И в ножнах ржавеют мечи мои,
И нет безрассудных атак…
Не выдержав гонки с машинами,
Ушел Россинант в зоопарк.Для рыцарей есть резервации,
Где застят заборы зарю…
И все же сеньору Сервантесу
Я так же, как все, говорю:– Хочу одолжить ваши мельницы,
Чтоб мне Дон-Кихотом прослыть… -
Но это такая безделица,
Что даже неловко просить.
Тиль Уленшпигель
Нашла рецепт бессмертья в умной книге я -
Он для любого времени хорош…
Мой друг похож на Тиля Уленшпигеля,
Хрестоматийной внешностью похож.Он долговяз, смешлив и нежно бережен
С любой из кратковременных подруг,
Он остроумен и всегда безденежен…
Ну, чем не Уленшпигель? Только вдругПрозренье принуждает нас к признанию,
Что сходство тратит понапрасну он,
И скоморошье вещее призвание
В бою не вынимает из ножон.И что ему удобнее умеренность,
Привычны полусмелость-полустрах…
И вот друзья теряют в нем уверенность,
И ходят прихлебатели в друзьях.Неужто это признак измельчения?
Почила в мире старая сова:
Полуулыбка и полумолчание
Сменили смех и дерзкие слова.Горит костер двадцатого столетия
И правит инквизитор торжество.
Мой друг твердит, смеясь, что нет бессмертия.
А я упрямо верую в него!
Выставка Ван-Гога
Ван-Гога выставляли на Волхонке,
Бессмертье выставляли напоказ.
И публика московская в охотку
Не отводила от полотен глаз.В благоговейной тишине музея,
Обычной жизни преступив порог,
Преображалась публика, глазея,
Как гениально бедствовал Ван-Гог;В искусно созданном сиянье света.
Увековечен, понят, знаменит,
Как благодарно он с автопортрета
На запоздалых знатоков глядит.Но мудры мы лишь тем, что мы потомки.
И смотрят с восхищеньем и тоской
На выставку Ван-Гога на Волхонке
Художник из подвальной мастерской.Во вдохновенной потогонной гонке
На краткий миг приходит торжество;
Ван-Гога выставляют на Волхонке,
Как выставят когда-нибудь его.
По законам сцены
Ты сыграл свою роль в этом старом спектакле -
Клоунаде с трагически-странным концом.
Благодарность и память мгновенно иссякли,
И остались седины, как нимб, над лицом.Но для многих еще не окончена пьеса.
И покуда твои остывают следы,
Безымянный дублер в лихорадке прогресса
Добровольно взойдет на подмостки беды.И неважно, что он все равно проиграет -
Он сыграет свою невеселую роль.
Может, к общему счастью пути пролагает
Только общая, даже короткая, боль.И забудут его, как тебя забывают,
Но вовеки не будут подмостки пусты:
Ведь у вечных трагедий конца не бывает,
Потому что родятся такие, как ты.Билетер отрывает контроль на билете,
Равноценно доступный и злу, и добру.
И в театр бытия допускаются дети,
Чтоб на сцене и в зале продолжить игру.
Память о мечте
Сквозь вздох органа Домского собора
Послышался мне Даугавы стон -
Задули ветры с четырех сторон,
Колебля Землю – шаткую опору.Шутя, открыла сумочку Пандора,
Закрытую с неведомых времен.
И тьма настала, душная, как сон,
Лишая зрения и кругозора.Придет похмельем память о мечте,
Когда сотрутся в памяти все те,
Кто просто жил и умирал без грима.История не зла и не страшна:
Осуществилась странная страна -
Живая тень искусственного Рима!
Мы и звезды
Как в муках родовых Вселенная орала,
Но для ушей людских был крик неразличим.
И солнце среди туч светило вполнакала
Между безумным сном и разумом моим.Я, может быть, во сне Офелию играла,
Но пробужденье вмиг испепелило грим.
Офелия… Так много и так мало,
Но больше все-таки, чем мы понять хотим.Неистовство души – в консервах киноленты.
Расчетлив скучный мозг, живущий на проценты…
У маленьких комет – большой и длинный хвост.Шестого чувства нет. Есть только злая шутка.
Безумие – всегда лишь следствие рассудка,
Чтоб не оглохнуть вдруг от крика новых звезд.
Наследство
Ты праведник, но проповедник
Святых грехов моих.
В себе несу я, как посредник,
Остатки дней былых.Я терпеливый привередник…
Но голос прялки стих.
Взяла века я как наследник -
И промотала их.О, ледников вершинных холод:
Судьба войны, беда и голод…
Я в рабстве с той поры.А выкуп мой так мал и жалок…
Но мы спешили щедрость прялок
Сменить на топоры.
Сорочка
Говорят, я родилась в сорочке.
Редко кто рождается в белье.
Очевидно, дальний мой сородич
Был портным у Бога в ателье.Но червяк сомненья душу точит,
Изнутри сжирает сладкий плод:
Сотворив меня, был Бог неточен,
Значит, я по-своему урод.Есть у Бога вечные каноны,
Строг Всевышний к своему труду.
И подглядывает он с иконы,
И под видом счастья шлет беду.Окольцует золотым железом,
По плечу вериги подберет.
Я молчу. Я никуда не лезу.
Все равно выходит – поперед.И плюют отставшие вдогонку,
И догнать камнями норовят…
Господи! Ты эту распашонку
Забери, пожалуйста, назад!
Олимпийцы
Я проживала на Олимпе,
В доисторическом раю.
Ракушками века налипли
На биографию мою.Грешна была. А кто не грешен?!
Но, коммунальный рай ценя,
Доисторические греки
Тогда молились на меня.Мы жили там почти как люди -
В пылу добрососедских склок.
Хранили в глиняной посуде
Прохладный виноградный сок,Мы тесто во дворе месили,
Ловили рыбу, били дичь,
И ели горькие маслины,
Чтоб сладостный нектар постичь.Играя на бессмертной лютне,
Мы смертных трогали до слез…
А в Палестине, в жалкой люльке
Уже орал Иисус Христос.Мария обнажала груди,
Кормила мальчика Христа,
И оставалась книга судеб
Покуда девственно чиста.Костры над миром не алели,
Оберегая божество,
И не писали Рафаэли
Мадонну сердца своего.Нас было много, слишком много
Для этой маленькой Земли.
И вот единственного Бога
Однажды люди предпочли.О, непорочное зачатье,
И вечных заповедей ложь!
Но мы-то знали: без распятья
Бессмертия не обретешь.И где-то, в новом поколенье,
Приходит время старых тем,
Нам возвращают поклоненье
Для диссертаций и поэм.Теперь музеи – наши храмы,
Но с инвентарным номерком.
А где-то сына кормит мама
Своим бессмертным молоком.
Дарвинизм
О, генетическое древо!
Как мне добраться до корней?
Колосья древнего посева
Лишь в тайной памяти моей.Ведь я совсем не королева
На суетном суде ханжей,
И древняя боялась дева
Не только змеев, а ужей.Я начинаю понимать,
Что помнить бабушку и мать
Сознанью моему довольно…А Ева – прародитель жен -
Ходила к Богу на поклон,
Чтобы Адаму было больно!
Горбун
Просите или не просите, -
Заговорил молчун.
В полночном светится зените
Десяток светлых лун.На ближнего ножи точите -
Ведь ближний дик, как гунн…
В Элладе, в Индии, на Крите
Спокойно жил горбун.Раскрыли мы ему объятья
И громко восхищались статью,
Как будто горб – не в счет.Мы сами – авторы иллюзий,
Но не спасая от контузий,
Фантазия течет.
Ясак
Говорим, говорим, говорим…
Нас кольнул Грибоедов намеком,
Но снимаем сегодняшний грим,
Суть его не считая уроком.Пусть во прахе прославленный Рим.
Эй! В пути подтянись одиноком!
И фалангам сражаться. Но им
Так всегда предназначено роком.В камне – матери дрогнувший лик…
Мы идем против войн, против клик,
Мы готовы кормить побежденных!Все теперь в этом мире не так:
Побежденному носит ясак
Победитель в ладонях сожженных.
Скульптура
Природа, пользуясь рукой творца,
Жизнь из темницы камня отпускает,
И мудрой плоти вечная пыльца
Родившуюся женщину ласкает.И вот уже видны черты лица,
Стыдясь, Венера руку опускает.
Но боль неутолимого резца
Она и в вечности не расплескает.А время, притаившись, как паук,
Ждет часа, чтоб лишить Венеру рук,
Морщины высечь с тупостью невежды.Уже без головы летит Нике…
Но в этом удивительном броске
Она возносит торжество надежды.
Очевидцы
И снова привирают очевидцы
И сами верят домыслам своим.
Мы в зеркалах кривых чужие лица
Взамен своих – утраченных – узрим.История! О, как правдив твой грим,
О, как пронумерованы страницы!
И оживает прошлое, как Рим,
Припавший к мраморным сосцам волчицы.Уходит человек, как пилигрим,
Сквозь памяти рассеявшийся дым
В какие-то грядущие столицы.О прошлом ясным днем мы говорим,
Его в пример приводим молодым.
А по ночам нам будущее снится.
Хорей
Все говорят мне: "Будь серьезней -
Сонет хореем не пиши…"
Но сердце бьется силой грозной
Хореем в глубине души.Приходит пониманье поздно,
В свой час. А раньше – не спеши.
Всю жизнь живи с хореем розно,
Но на понявших – не греши.Кто знает, что такое зрелость:
Плода проверенная смелость
Иль ранней завязи урок?!Для зрелости необходимо
Все в жизни принимать терпимо.
Тогда пойдут уроки впрок!
Бродяги
Когда сверкнула вольтова дуга,
Душа не изменилась в человеке,
Аллеи в асфальтированном веке
Не отменили рощи и луга.Все так же белы вечные снега,
Все так же сини небеса и реки,
Мы из Варяг плывем все в те же Греки,
Два локтя положив на берега.То плавно подчиняемся теченью,
То волоком одолеваем тренье -
Нам по плечу и суша, и вода.Себе придумывают жизнь бродяги…
Поблекли Греки, вымерли Варяги.
А мы плывем – неведомо куда.
Местоимения
Не принимает мысль местоименья МЫ.
Что в нем – лишь Я и ТЫ или ОНИ для суммы.
Статист статистики за счет чужой сумы,
За счет безличности выходит в толстосумы.Но в ярмарочный день сметливые умы
Не купят у меня подержанные думы.
Я жизнь беру свою у Времени взаймы,
И Вечность для меня, как ростовщик, угрюма.Опять Бетховен глух, в лечебнице Ван-Гог
И Достоевский вновь романы пишет в долг, -
Не дожили они до нового стандарта.Но Мона Лиза ждет в бессмертье полотна,
Когда к ней подойдет в иные времена
Не Homo Sapiens, а Homo Leonardo.
Реставратор
Я очень средний реставратор,
И все ж клиентам нет числа,
Как будто мистификатор
Иль зазывалу наняла.Пока настороже локатор,
Найдутся для меня дела…
Я тихой жизни декоратор,
Рисую видимость тепла.Ведь люди памятью пустою
Стремятся возродить устои,
Боясь грядущих перемен.Среди картин, не слишком редких,
Скупают предков в пышных клетках
Своим прапрадедам взамен.
Любовь
Любить и быть любимым -
Какой святой удел!
Но мы проходим мимо,
Уходим за предел.Мы пишем, пишем, пишем
Отчеты и труды,
Не замечая свыше
Ниспосланной беды.Мы точим, точим, точим
Какую-то деталь,
И о любви хлопочем,
Как будто режем сталь.Мы пашем, пашем, пашем…
Потом, смывая пот,
Глядим – под крышей нашей
Влюбленность не живет.Но разговоры эти
По-своему смешны:
Монтекки с Капулетти
Нам больше не нужны.И все летит планета
В бездумный оптимизм…
Ромео и Джульетта -
Сплошной анахронизм.
"Не боги, конечно, горшки обжигали…"
Не боги, конечно, горшки обжигали,
С Олимпа пошло разделенье труда.
Но боги горшечников не обижали,
И сами усердно трудились тогда.Воители, судьи, певцы, костоправы
В обмен на горшки отдавали умы.
Они не гнушались почета и славы,
Но разве гнушаемся почестей мы?– Юпитер, ты сердишься, значит, не прав ты!
Ну, как громовержец такое терпел?
Его одаряли всей горечью правды
Горшечник, кожевенник и винодел.И смертная женщина Бога рожала
В страданьях, в неведенье и торжестве.
И даже сомнению не подлежало,
Что Бог и ремесленник – в кровном родстве.И ныне, и присно с пером или плугом
В счастливой усталости избранных дел,
Мы все одинаково служим друг другу,
И каждому свой достается удел.
Археология
Как режиссер, распределяет роли
Эпоха.
И когда-то Эхнатон
Настолько был правителем крамольным,
Насколько это может фараон.
Богоотступник и богоискатель,
Провидел он забвенье и позор
И повелел тогда, чтобы ваятель
Жену увековечил.
До сих пор
Царица Нефертити правит миром,
И, покоряясь диковинной судьбе,
Она дешевым стала сувениром,
Брелоком, медальоном, пресс-папье.Чужого счастья крохотный осколок,
Чужой беды глазурный черепок -
Из праха извлекает археолог,
Как в скважину замочную, глядит.
Деяния описывая скупо,
Хранит всегда невозмутимый вид,
Но иногда мне кажется, что в лупу,
Как в скважину замочную, глядит.
Находкой уникальной увлеченный,
Толпе зевак и праздному суду
Раскапывает молодой ученый
За давностью забытую беду.Постойте! Истины не говорите -
Она бывает бесполезно зла…
Но трудно скрыть:
У нашей Нефертити
Безвестная соперница была.
Любовь иль только прихоть Эхнатона?Счастливица она или изгой?
Не фараон -
Супруга фараона
Решала участь женщины другой.
Запретна память,
Имя на гробнице
Соскоблено усердием раба.
Судья всевышний! Разве у истицы
Наладилась от этого судьба?!