Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц

Создатели славянской письменности, братья Константин (получивший незадолго до смерти монашеское имя Кирилл) и Мефодий почитаются во всём славянском мире. Их жизненный подвиг не случайно приравнивают к апостольскому, именуя их "первоучителями" славян. Уроженцы греческой Солуни (Фессалоник), они не только создали азбуку, которой и по сей день пользуются многие народы (и не только славянские!), но и перевели на славянский язык Евангелие и богослужебные книги, позволив славянам молиться Богу на родном языке. Предлагаемая вниманию читателей биография святых Кирилла и Мефодия принадлежит перу писателя Юрия Михайловича Лощица, которого ценители биографического жанра хорошо знают как автора книг "Сковорода", "Гончаров" и "Дмитрий Донской", ранее выходивших в серии "Жизнь замечательных людей". Надёжными путеводителями для автора стали два древнейших литературно-исторических памятника старославянской письменности - "Житие Константина Философа" и "Житие Мефодия" (так называемые пространные жития солунских братьев). Многие страницы книги написаны как развёрнутый комментарий к этим памятникам отдалённой эпохи и представляют собой опыт художественно-исследовательской реконструкции.

Содержание:

• В ГОРОДЕ СОЛНЦА И ЛУНЫ 1

• СЛАВЯНСКАЯ ОБЛАСТЬ МЕФОДИЯ 4

• У СОФИИ 8

• ИКОНОБОРЕЦ АННИЙ 14

• ФИЛОСОФ НА РУИНАХ ВАВИЛОНА 18

• ГОРА. УЧЕНИКИ 22

• СКИФСКИЙ ЖРЕБИЙ 27

• КОРСУНЬ 31

• ХАЗАРСКАЯ МИССИЯ 36

• К НАРОДУ ФУЛЛ 43

• ДЕНЬ НЕДЕЛЬНЫЙ, ВОСКРЕСНЫЙ 45

• ВЕЛЕГРАД. ПРОСТАЯ ЧАДЬ 52

• ТРИЯЗЫЧНИКИ 59

• ТОРЖЕСТВО И СМЕРТЬ В РИМЕ 63

• СИРМИУМ 68

• УЗНИКИ МОНАСТЫРЯ РАЙХЕНАУ 71

• ЖАТВА 74

• КИРИЛЛИЦА И ГЛАГОЛИЦА 80

• ЦАРСКИЙ ПУТЬ 85

• ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ МЕФОДИЯ И КИРИЛЛА 91

• КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ 91

• Примечания 92

Юрий Лощиц
Кирилл и Мефодий

УДК 94(3)+811.16 ББК 63.3(0)4-9+80–03 Л 81

При оформлении переплёта использована икона святых Кирилла и Мефодия работы Г. Ю. Лощица.

©Лощиц Ю.М., 2013

© Издательство АО "Молодая гвардия"

художественное оформление, 2013

ISBN 978-5-235-03594-2

В ГОРОДЕ СОЛНЦА И ЛУНЫ

У обитателей столичного Константинополя с фессалоникийцами соперничество давнее. Потому хотя бы, что Константин Великий сначала вовсе не в крошечном Византии намеревался учредить новую столицу, а в обжитых, благоустроенных Фессалониках.

Право, чем не место было бы для Нового Рима? Великолепным амфитеатром спускается город к берегу морского залива, и в ясные утренние и вечерние часы обыватели, стар и млад, зачарованно любуются надоблачной вершиной Олимпа. Его сизый конус реет над водами, напоминая о временах, когда гора эта чтилась старыми греками как престол божественных советов и пиров. С городских крыш и само море видится таким лёгким, почти бесплотным, что вот-вот воспарило бы, трепеща бесчисленными парусами. Но земля удерживает море, а море удерживает столпы небесного света. Великими смыслами держится мир.

Тут, недалеко от городских стен (всего за какой-то час верхом можно доскакать) из зелёной травы торчат, будто беспризорные челюсти, обломки мраморных колонн, осыпи каменных дворцов, а посреди ровного поля соха землепашца вдруг поперхнётся, чиркнет обо что-то твёрдое. Эге, куда мы впоролись?.. Запестреет из-под жёсткого дёрна пядь мозаичного пола, а там - мелкими плоскими камешками выложены чудеса - то голова оленя, то крыло орла… Ишь ты, невидаль, - только и мотнёт головой очумелый от зноя простак. А что, если когда-то вся земля была украшена такими вот картинками и негде было пахать и сеять, да и не нужно, потому что хлебные лепёшки сыпались к царским трапезам и застольям рабов прямо с неба.

Великие тайны отлёживаются под корнями трав. Тут посреди ровного поля простиралась Пелла - столица македонского царя Филиппа, и отсюда однажды вылетел на восток, обгоняя свою тень и славу богоподобных, его прекрасный сын, вскоре сгоревший от нетерпения осчастливить и накормить весь мир.

Может быть, император Константин оттого и передумал учреждать новую столицу в Фессалониках, что призрак Македонца, блистательнейшего из неудачников земли, плутал здесь в неприятной близости от городских стен. Знать, опасался император отрицательных назиданий. Не по той ли самой причине враз прекратил он строительство столицы и в другом месте - на малоазийском берегу, на том пустыре, где стояла когда-то Гомерова Троя, и предпочёл, наконец, всем - и Риму, и Фессалоникам, и Трое - Византии. Да, неказистый, малоизвестный, зато не обремененный прахом имперских невезений.

Но Фессалоники, оставленные его вниманием, за пять веков, протекших с той поры, отнюдь не захирели. Пусть и прилепилось к ним небрежное прозвище Малая Византия (μικρον Βυζάντιον), но обилием торговых рядов, убранством христианских храмов, числом жителей портовый город сильно превзошёл даже старые, одрябшие Афины. Более того, напрямую соревновался с самим царственным градом.

В начале IX столетия, когда в Фессалониках жил и служил родитель Мефодия и Константина, военачальник среднего ранга друнгарий Лев, со старым именем города уже спорило новое, доставшееся ему от пришельцев-славян: Солунь. Кто-то из местных греков мог бы и побрюзжать по такому поводу. До чего, мол, ленивы эти простаки-скифы! Как небрежно они обкорнали благородное название: вместо напевного Фессалоники слышится теперь по улицам нелепое Солунь. Но те из греков, кто успел познакомиться с самыми нужными в обиходе словами варварской речи, могли обнаружить в этом названии и лестный смысл. И даже не один, а два, причудливо соединённые в одном слове. Ведь в этой самой Солуни отчётливо звучало славянское солнце. И не менее отчетливо в нём звучала их луна. Выходит, произнося своё Солунь, они тем самым восхищались светоносным обликом города, лежащего на склоне прибрежного холма. Да, Солунь обращена лицом к солнцу и к солнцем осиянному морю, а по ночам её белые камни как бы светят изнутри, подражая луне.

Некоторые знатоки, оценивая по достоинству игру новых для них слов и смыслов, настаивали, что в имени Солунь всё же внятнее присутствует луна и что славяне взяли это имя прямиком у них, у греков, с их σελήνη - селини - луной.

Мы же теперь не станем настаивать ни на том, ни на другом значении, хотя не помешает всё же напомнить, что в древнейших русских записях имя города иногда читается как Селунь . Вот вам и поэтическая этимология: Се - лунь?

Где стоял в городе дом друнгария Льва? Не слышно, чтобы кто из новейших греческих археологов или историков предпринимал попытку хотя бы приблизительно разыскать его. Проще всего допустить, что усадьба военачальника располагалась в стенах акрополя, то есть в самой древней, изначально укреплённой части города. Солунский акрополь опоясывает вершину главенствующего над городом холма. Место для него когда-то, в пору греческой архаики, выбиралось подальше и повыше от морских бродяг. Но ещё в языческие времена, особенно при власти римлян, город сильно разросся. Его кварталы спустились к заливу, а с ними сбежали каменными каскадами - от акрополя к подошве холма - башни и стены новой, куда более просторной и мощной крепости. Надёжно защищала она не только место для народных собраний (греки называли его агорой, римляне - форумом), рынки, жилые кварталы, но и языческие, а затем и христианские храмы. Так что вместительный дом Льва с покоями, различными службами и закрытым внутренним двором мог располагаться и вне акрополя, внутри новой крепости, где-нибудь поблизости от одного из самых посещаемых городских храмов.

Наиболее древним из них на ту пору был храм Святого великомученика Георгия. Поскольку строение относилось ещё ко временам римского многобожия, его, по местной привычке, и христиане иногда называли Ротондой. Да и внешним обликом храм совсем не походил на византийские базилики: приземистый каменный цилиндр со сводчатыми потолками и полукруглой, уже в христианскую пору пристроенной алтарной апсидой. Озирая внутреннее слабоосвещённое пространство, нетрудно было убедиться, что и здесь по-своему запечатлелось соседство двух миров - языческого и христианского. От первого оставались на стенах потускневшие мозаики с гирляндами цветов. Второй присутствовал суровыми, тоже мозаичными ликами страдальцев за Христову веру.

Но чаще других церквей горожане посещали храм Святого великомученика Димитрия - небесного покровителя Фессалоник. Базилика, ему посвященная, была главной святыней города и стояла на центральной улице. На этом месте когда-то находились городские бани, термы. В одной из них, по преданию, и был казнён воин-мученик, неколебимый в своей верности Сыну Человеческому.

Здесь ли, у Димитрия, друнгарий Лев крестил своих детей или в другом храме, - нашей реконструкции такая подробность не подлежит. Но в любом случае его чада с малых лет неоднократно ступали под своды громадной базилики и часто слышали назидательные рассказы из жития страстотерпца.

Именно он, святой Солунянин, был для них путеводителем во времена, когда люди подтверждали свою веру ежеминутной готовностью принять крестную муку.

Даже в самой базилике, оказывается, можно было приблизиться на расстояние протянутой руки к месту, где истерзанный многодневными изощрёнными пытками Димитрий склонил когда-то шею под палаческий меч. Это помещение звалось криптой и представляло собой подвал под алтарной частью базилики. Чтобы проникнуть сюда, нужно было передвигаться почти наощупь под низкими кирпичными сводами. Свечные язычки метались на ходу. И то замирали в простенках, то норовили подкрасться из-за спины жуткие существа в чёрном - не те ли самые палачи, что пролили здесь кровь воина-исповедника?.. После раскалённого уличного воздуха, после благоухающего ладаном храмового помещения здесь было зябко, до мурашек на коже. Какой-то тяжёлый запах, будто исходящий от самого невыветрившегося злодеяния, сжимал грудь. Хотелось поскорее, с колотящимся сердцем, взбежать наверх по ступеням, - туда, где поют и крестятся и умилённо шепчут что-то про себя, глядя на столп, где изображён сам Димитрий с двумя мальчиками, стоящими обочь.

Эта мозаика, раз увиденная, уже сама по себе росла в памяти дивным растением о трёх стеблях. Димитрий был на ней изображён в пору своего юношеского учительства. Прекрасное его лицо венчала пышная копна кудрей, обрамлённых золотым мерцающим нимбом. Был он в белом льняном хитоне, как и два мальчика-ученика (один - отрок лет двенадцати, другой шести- или семилетний). Они стояли слева и справа от наставника, глядя, как и он, прямо перед собой. В том, как все трое смотрели широко распахнутыми глазами, было столько любви, кротости, доверия к миру, что казалось невероятным: неужели такого Димитрия кто-то способен был заподозрить в злых умыслах против властей? При каждом новом посещении собора глаза сразу отыскивали эту мозаику - в подсводной части столпа, слева от иконостаса. И хотя изображение располагалось много выше человеческого роста, глаза Димитрия и его учеников глядели не поверх голов, а на каждого, как бы близко он к ним ни подошёл. На это обращали внимание взрослые и шептали детям: можно отойти влево от столпа или вправо, а всё равно, заметь, они смотрят прямо на тебя.

Минуют столетия, храм подвергнется многократным пожарам и разрушениям, будет перестраиваться, расширяться, но мозаика эта, к счастью, уцелеет, и в сознании благочестивых солунян возникнет и укрепится легенда, что рядом с Димитрием изображены не кто иные, как святые братья: Мефодий - тот, что повыше ростом, и Константин - совсем маленький. Конечно, в иконописи нередко случается, когда на одном изображении соседствуют святые, жившие в разные эпохи и даже в разных странах. Но как и другие мозаики с ликом Димитрия, отчасти сохранившиеся под сводами базилики, эта была создана задолго до рождения наших солунских братьев. Утешимся тем хотя бы, что дети Льва не раз к этой настенной троице подходили и, может быть, тоже озадачивали родителей вопросом: а кто они всё же - те двое, стоящие под руками великомученика?

И так уж получится, что небесный покровитель града Со-луни станет образцом поведения для Мефодия и Константина на всю их жизнь. Именно они утвердят в славянских землях почитание Димитрия Солунского как великого Христова воина. Через их слово о Димитрии он войдёт в сонм святых, особо почитаемых и на Руси.

"Общие места" и поступки

Из Византии через болгарское посредничество на Русь пришли два самые первые жития, написанные не греческим, а славянским, только что явленным миру письмом, то есть напрямую предназначенные их авторами для славянского слуха и разумения. Это и были рукописные сочинения о двух братьях из византийской Солуни - "Житие Константина-Кирилла Философа", младшего из двоицы, и "Житие Мефодия". Поскольку в нашем рассказе о солунских братьях понадобится много-много раз обращаться к страницам их жизнеописаний, первое из них для краткости мы будем впредь называть "Житием Кирилла" (Кирилл - монашеское имя Константина, принятое им незадолго до кончины).

Некоторые исследователи называют эти жития (по месту возникновения и первоначального их распространения) "мораво-паннонскими", или "паннонскими". Такие географические привязки не вполне бесспорны. Работа над "Житием Кирилла" была начата Мефодием и учениками братьев не в Моравии или Паннонии, а в Риме, вскоре после кончины младшего солунянина. А "Житие Мефодия", задуманное учениками в Моравии, свой окончательный вид приобрело уже в Охриде, городе на ту пору болгарском.

Иногда возникает необходимость называть оба жития - и "Житие Кирилла", и "Житие Мефодия" - ещё и пространными. Дело в том, что, независимо от пространных, существуют и так называемые прóложные жития братьев. В русской традиции последние входили в состав "Прóлогов" - рукописных, а затем и старопечатных сборников. "Прологи" составлялись для ежедневного чтения в течение целого года. Для удобства расположения статей "Пролог" мог делиться на четыре книги, по временам года, иногда на две. В редких случаях книга умещала под одной обложкой житийные чтения на весь год. Поэтому тип проложных житий отличался предельной сжатостью. Это не значит, что они обязательно представляли собой сильно сокращённые разновидности пространных повествований. Авторы проложных статей могли черпать свои сведения и из каких-то других источников. В поисках достоверных сведений мы будем прибегать и к их свидетельствам. Но всё-таки чаще всего нашими главными источниками останутся пространные повествования - "Житие Кирилла", "Житие Мефодия".

Все, кто в разные века изучал обширнейшее кирилло-мефодиевское наследие, не сговариваясь, признают исключительное значение двух этих житийных памятников для постижения смысла земных трудов, совершённых святой двоицей. По сути, во всём кирилло-мефодиевском наследии, как бы оно ни пополнялось вплоть до сего дня (прежде всего, за счёт громадного числа исследований по тем или иным частным вопросам и работ популярного типа), жития Солунских братьев остаются и навсегда уже останутся на первом месте как главный и самый надёжный источник наших сведений о событии чрезвычайной значимости, враз обогатившем тогда, в IX столетии, мировую культуру. Ибо тогда народился новый литературный язык - славянский. Новая письменность явила себя миру. Евангелие, Апостол, Псалтырь и ещё целая библиотека богослужебных книг, обретя славянскую речевую и буквенную плоть, зазвучали сначала в одной земле, а вскоре и в разных пределах Центральной и Восточной Европы. Более того, по-славянски же в этих двух житиях и было впервые поведано, как именно всё происходило: где, когда, при чьём соучастии, при каких противодействиях задуманному.

И "Житие Кирилла", и "Житие Мефодия" сообщают совсем немного о родителях братьев. Но из немногого явствует, что это были, скажем так, образцово добродетельные родители. В недавние времена первенства в гуманитарных науках гиперкритической школы над подобной образцовостью принято было подтрунивать. Мол, автор жития пишет по шаблону, использует жанровый трафарет, в соответствии с которым у святого и родители обязаны быть почти святыми.

Но разве так не бывает, причём повсеместно, и в жизни простых смертных, когда от доброго древа и плод рождается добрый?

Сверхкритический глаз готов углядеть шаблон и в случае, когда автор жития, описывая детство святого, говорит, что тот стремился к уединению, сторонился забав и развлечений, принятых в кругу сверстников.

Но опять же, именно так бывает, и, к счастью, достаточно часто, в жизни простых смертных, когда сосредоточенная отрешённость ребенка или подростка, поступающего не "как все", закаляет недюжинный характер.

Вообще, расстояние от простых смертных до святых вовсе не отделено непроходимой пропастью. Иногда такое расстояние бывает короче протянутой руки.