Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников - Василий Молодяков 5 стр.


Николай Минаев

Валерию Брюсову
Акростих

Весна! Как счастлив я! Покончено с зимой…
Апрельский вечер тих, и легкий ветер вея
Ласкает ветки верб; улегшись на траве, я
Ему отдал себя, он – брат весенний мой.

Раскрыли облака свой веер с бахромой,
И от закатных стрел стыдливо розовея,
Юг весь заволокли, а выше и правее
Блестит звезда любви над алою каймой.

Резва и весела беспечная летунья
Юлит вокруг меня, и только нежно дунь я,
Слетит с прозрачных крыл пыльца из серебра…

О, милая моя! Не избегай меня ты:
В душе как здесь – апрель, душа вдвойне добра,
Усталость и недуг с нее весною сняты!

<Май> 1919

Константин Бальмонт

Валерию Брюсову

В те дни, когда мы были двое,
Лишь ты и я, лишь я и ты,
Светило небо голубое
Первопричастьем красоты.

Все мироздание живое
Вело нас в тайну бытия,
И было в мире только двое:
Лишь я и ты, лишь ты и я.

Но кто он, третий?
И кто он, пятый?
И кто он, сотый?
И миллионный?
Сверкнули сети.
Мелькнул распятый.
Глядят заботы.
Провал бездонный.

На песни сердца
Нам отвечали
Разрывный хохот,
Звериный крик.

У иноверца
Свои печали,
И рухнул грохот,
Везде возник.

Мечта хотела,
Душа бролась
И уходила
К иным пределам.
Душа и тело
Сложились в голос,
Да светит сила
И слава смелым.

Мы побеждали.
Смотри – ликую.
Мы победили.
Горю. Горишь?
Звено из стали
В тюрьму немую.
Изжитой были
Слепая тишь.

И вновь мы в мире только двое:
Лишь ты и я, лишь я и ты.
Но что нам эхо верховое
Добросит книзу с высоты?

Две силы бьются в равном бое,
Орел летит, язвит змея,
И падаем мы в вечность двое:
Лишь я и ты, лишь ты и я.

30 сентября 1919

Олег Леонидов

Валерию Брюсову

Я чту его определенность,
Его размеренную медь,
Его уменье петь влюбленность
И не любить, и не гореть.
В его напевах напряженность,
И от годов им не истлеть:
Он – в море брошенная сеть,
Чтобы измерить всю бездонность,
Изведать тайны глубины
И цвет изменчивой волны,
Пройти дорогой отражений
И в четком зеркале теней
Явить и ярче, и ясней
Боль вечных взлетов и падений!..

1920

Адалис

"Уходит нежный день с повинной головою…"

Вал. Брюсову

Уходит нежный день с повинной головою,
Тлеет на западе его последний кров;
И небо позднее вскипает над Москвою
Умелым пламенем латинских облаков.

Я ветру говорю: "Уже звездам являться,
Уходу тучных туч ты песней помоги:
Шагам Юпитера пристало удаляться,
Когда Венерины послышатся шаги!"

<1920>

Адалис

"Вверх голубым дном…"

В. Брюсову

Вверх голубым дном
Март звонко и плотно.
Всем покидающим этот дом
Поручаю фиалки, сумерки и болота.
А мне безвыездно жить помоги
В сердце твоем, где весна слаба.
Продана, продана за долги
Наша выгоревшая судьба!
Только решились ее замкнуть,
Только окрепли проститься с ней,
Как захлестнуло последний путь
Голубым таяньем черных дней!
Некуда, некуда, нежный друг, -
Песнями не облетишь суженой!
Звонко проветренный – твой досуг
Пламенем прожит и мной заслужен.

27 марта 1921

Николай Бернер

В. Брюсову

Брюсов – певец, из мастеров терпеливейший мастер.
Опытом всех превзойдя, римскою тогой гордись.
Не Маяковщина, нет, даже не Блока "Двенадцать" -
Муза классических форм вычертит поступь судеб.
Переживем как-нибудь и балаган недоучек,
Переживем палачей кисти, пера и резца.
Скифские годы пройдут, имажинистские годы…
Только душа – что алмаз магом граненых стихов.

<1922>

Анатолий Волкович

Многоликий
Сонет-акростих

В пещерах древних снов затворник – и пророк,
Аллей ликейских друг – и оргиаст бессонный,
Людских морей волна – и странник, в даль влюбленный…
Ему и жизнь, и смерть судил постигнуть рок.

Равны в его мечтах святыня и порок,
И, сердце пепелить на пытке обреченный,
Юпитер – зодчий грез, Гефест в ковальне строк,
Блистающим стихом явил он пепл сожженный.

Рабом Эроса он в алькове долгий срок
Ютится в душной мгле. Но, слыша Третий Рог,
Свергает гнет с души, каким ее он сгорбил,

Орфеем вновь встает, чтоб Urbi at que Orbi
Воспеть тебя, Любовь, и круг земных дорог,
Узнать, что все – на миг, и стать герольдом скорби.

<Декабрь 1923>

Владимир Кириллов

В те дни

Валерию Брюсову

В те дни я отдан был снегам,
Был север строг, был сумрак долог,
Казалось, никогда ветрам
Не распахнуть свинцовый полог.

Мой темный, низкий потолок,
Иная жизнь здесь только снится…
Но вот, на золотой песок
Выходит гордая царица.

Царица – жаркая мечта,
Я бедный раб, нубиец черный,
Мне не обресть ее уста
И не расторгнуть плен позорный…

И только в звонком полусне
Благоуханные баллады…
Но вот, иная даль в огне,
И гнев вздымает баррикады.

И каменщик, подняв кирпич
Над стройкой тягостной, острожной,
Задумался, услышав клич
Свободы близкой и возможной…

Любовно закрываю том,
Уж ночь, а не могу уснуть я:
За далью – даль, чудесным сном
Встают "Пути и перепутья".

<Декабрь 1923>

Иван Аксенов

Валерию Брюсову

Пятьдесят лет. У Скинии Завета
Гремели трубы и Первосвященник
Благословлял собравших лет избыток
На радость и на отдых годовой.
Нет отдыха поэту!
Есть избыток:
Он собран жизнью, полной стройных песен
О счастье, о тоске, о строгой страсти,
О городе, о мире, о восстаньи,
О правой мести, о былых веках,
О будущем великом совершеньи.
Но это нам, а новый труд – поэту.
Еще дрожал пальбою этот город,
Еще дымились баррикады Пресни,
Еще мычали чьи-то поздравленья
О наступавшем правовом порядке,
Когда Валерий Брюсов крикнул: "Нет!"
"Нет, мне не надо травоядной жвачки,
Я не войду в парламентский загон,
Я срам пред ликом будущих веков
Другим предоставляю. Дети молний,
Кующие восстанье! Дети дня
Искусственного, под крепленьем шахт -
Разбейте эту жизнь и, с ней, меня!"
То было восемнадцать лет назад.
Поэт, Вы помните "довольных малым"?
Их небывалый смерч отбросил в смерть,
Не видно даже пыли их паденья,
А Вы?
Напрасно ль в шахтах нашей речи
Вы вырубали пламенной киркою
Базальты слов и образов трахиты?
Напрасно ли Вы каждое страданье,
Каждую радость отливали в формы
Закрытые в придавленную жизнь?
Напрасно ли Вы ели хлеб насмешки,
Напрасно ли Вы пили желчь вражды,
Замешанную в уксусе клевет
И впитанную губкой лицемерья?
Но я скажу:
Республики Труда
Вам отвечают. Многих вод паденье -
Их голос. Эти лампы – слабый призрак
Тех глаз, которые хотят увидеть
Сегодня Ваше торжество и праздник
Неуклонимой, бешеной работы.
И голос мой теряется среди
Приветствий, кем взволнованный далеко
Воздух Страны Всемирного Восстанья
Сегодня полон.
Это Вам награда
Желанней Вечности, которой Вам не надо.

<Декабрь 1923>

Александр Гербстман

Валерию Брюсову сонет-чаша к 50-тилетию

В тиши больших Веков ствол мира обвивая,
И рАтные годА включив в свой зычный круг,
РосЛо, печаЛьный сон преображая в звук,
Твое ЕдиноЕ начало – песнь живая.

Так Разно пРолегла в былое – к свае свая:
СтихИ, за нИми драм, романов ход упруг,
И ГамаЮн, Ютясь в ветвях их, стонет вдруг
АвтомоБилями и взвизгами трамвая.

Пусть вРемя трудное поэзии грозит
И песен Юных свет отравой мистик вздымлен –
ПятидеСяти лет Ты нам даешь свой щит,

Что от бОев хранил еще могучих римлян.
И в этот Властный день, в Твой жданный юбилей
Я чашУ пью, Участь у мудрости твоей.

<Декабрь 1923>

Борис Троицкий

Валерию Яковлевичу Брюсову

И, поклонникам кинув легенды да книги,

Оживленный, быть может, как дракон на звезде,

Что буду я, этот? – не бездонное ль nihil,

Если память померкла на земной борозде.

В. Брюсов, кн. "Дали", стих. "Nihil"

И в пятьдесят исканья – трап от прошлого
Через сегодня, брошенный на брег
Веков иных, манящих так же просто,
Как прост времен неудержимый бег.

Истраченное в прошлом – только память
Страниц желтеющих грядущим сохранит…
Сегодня, – Новое – к рулю! – И верно правит
Иным путем. Иначе жизнь гранит!

Быть может все, основанное новью
Единственных, незыблемых побед,
Как юность звонкая магнитною любовью,
Пропело нам в сегодняшней борьбе!?

Тебе, корабль мысли снявший с nihil,
Науки рулевой, приявший новый миг,
Мой стих, где каждой строчкой никну
Перед грядущим, вставшим напрямик!

И в пятьдесят исканья – трап от прошлого
Через сегодня, брошенный на брег
Веков иных, манящих так же просто,
Как прост времен неудержимый бег.

<Декабрь 1923>

Николай Ушаков

Сонет

Брюсову

Пусть металлический язык сонета
Фанфарами торжественными крут.
Ни шторм, ни прах, ни время не сотрут
Того, что тягостным резцом задето.

Кто смел сказать с улыбкою про это,
Что розы в мастерской не расцветут?
Литейщика, гравера и поэта
Благословен тройной и трезвый труд.

Тому покорны медленные сплавы -
И оловом и медью величавы -
Кто укротил рдяную круть руды.

Вы дышите тяжелою свободой,
Поэзии бессонные сады
И голубых плавилен садоводы!

<16 декабря> 1923

Александр Кусиков

Валерий Брюсов

Наглухо застегнутый сюртук -
Метущийся и суетный покой.

Скрестивши мысли гибкою рукой,
Как будто бы оберегая грудь,
Он говорит. – И трепетно во рту
Лучится негасимо папироса.

Слова тяжелые и скользкие – как ртуть.

Вот вижу: – он в ЛИТО и в НАРКОМПРОСЕ,
Вот председательствует он в СОПО,
Вот он читает об Эдгаре По,
О символизме, о Катулле…

Одним он враг – другим он нежный друг.

Лицо татарское, обрубленные скулы,
И наглухо застегнутый сюртук.

Порой улыбка остро от виска
В провал подбровный выморщит иглу,
И скалы скул, вздымаясь на оскал,
Его зажженные глаза уводят в глубь.

Походка мягкая: – плывет, крадется он,
Внезапно выхватом срывая легкий шаг,
Потом прыжок, потом волчковый бег…

День в памяти: дымилась пороша: -
Он промелькнул, и сдержанный поклон
Двум нелюбимым обронил на снег.

Еще один запомнился мне день,
Раскатный день,
Неповторимый день: -

Октябрь по улицам грузовиком грохочет,
С Ходынки молния: гремит чугунный гром,
И новый стих и новый твердый почерк
Выводит Кремль бушующим пером.

Мы встретились. – Он радостный и страстный,
Его глаза восторженно горели…

Да, это ты, суровый, строгий мастер,
Мой старший друг,
Любимый друг,
Валерий.

<16 декабря 1923>

Борис Пастернак

Брюсову

Я поздравляю вас, как я отца
Поздравил бы при той же обстановке.
Жаль, что в Большом театре под сердца
Не станут стлать, как под ноги, циновки.

Жаль, что на свете принято скрести
У входа в жизнь одни подошвы; жалко,
Что прошлое смеется и грустит,
А злоба дня размахивает палкой.

Вас чествуют. Чуть-чуть страшит обряд,
Где вас, как вещь, со всех сторон покажут,
И золото судьбы посеребрят,
И, может, серебрить в ответ обяжут.

Что мне сказать? Что Брюсова горька
Широко разбежавшаяся участь?
Что ум черствеет в царстве дурака?
Что не безделка – улыбаться, мучась?

Что сонному гражданскому стиху
Вы первый настежь в город дверь открыли?
Что ветер смел с гражданства шелуху
И мы на перья разодрали крылья?

Что вы дисциплинировали взмах
Взбешенных рифм, тянувшихся за глиной,
И были домовым у нас в домах
И дьяволом недетской дисциплины?

Что я затем, быть может, не умру,
Что, до смерти теперь устав от гили,
Вы сами, было время, поутру
Линейкой нас не умирать учили?

Ломиться в двери пошлых аксиом,
Где лгут слова и красноречье храмлет?..
О! весь Шекспир, быть может, только в том,
Что запросто болтает с тенью Гамлет.

Так запросто же! Дни рожденья есть.
Скажи мне, тень, что ты к нему желала б?
Так легче жить. А то почти не снесть
Пережитого слышащихся жалоб.

15 декабря 1923

Анатолий Луначарский

Экспромт В. Брюсову в день его юбилея

Как подойти к Вам, многогранный дух?
Уж многим посвящал я дерзновенно слово
И толпам заполнял настороженный слух
Порой восторженно, порой, быть может, ново.
Но робок я пред целым миром снов,
Пред музыкой роскошных диссонансов,
Пред взмахом вольных крыл и звяканьем оков,
Алмазным мастерством и бурей жутких трансов.
Не обойму я Вас, но уловлю я нить
Судьбы логичной и узорно странной.
И с сердцем бьющимся я буду говорить
Пред входом в храм с завесой златотканной.

17 декабря 1923

Александр Корчагин

Валерию Брюсову

Я маленький и ничего не знаю, -
Существованье трудно оправдать.
Смогу ль, как ты, нести и славить знамя
Борьбой освобожденного труда?

Я лишь одной мужицкою тоскою
И то едва ль успел переболеть,
Меж тем как ты, чтоб мысли бег ускорить,
Взрывал могилы потускневших лет.

Тебе века избороздили сердце.
Их смысл туманный силясь разгадать,
Ты впитывал глазами иноверца
В страницах заключенные года.

Ты в древности, как золотоискатель
В заманчивых далеких рудниках.
Тебя, как сына лучшего, ласкала
Истории тяжелая рука.

Тебе седого времени изломы,
Как этот день. В утраченном былом
Ты проходил раздумчиво, как дома,
Меж величавых мраморных колонн.

Я маленький, и было бы мне трудно
Простой урок раздельно повторить.
И помню только: проходили гунны…
Афины помню и Великий Рим…

Я не горел огнем тысячелетий.
Мне жаль, что – равнодушный к красоте
Иных веков – я лишь теперь заметил
Следы тобой изведанных страстей.

В пути – чадрой закутанные лица,
Сказаний волн не слышу со скалы.
Хочу, как ты, к прошедшему склониться,
Чтобы смелей в грядущее отплыть.

Сентябрь 1924

Батуми

Борис Зубакин

"Вдали от злобственных укусов…"

Вдали от злобственных укусов
Как Фауст – средь книг и песен Муз,
Валерий Яковлевич Брюсов
Живет у Башни, где в союз
Вводил масонский – хмурый Брюс
Терявших закоснелость руссов.
А я, питомец русских "Брюсов",
На сухаревский ли лоток
Сменял "гран-мэтров" молоток,
Науки мелкой черепками
Заняв себя и молотками
Музейных сумрачных витрин,
Где бог палеолита – сплин?
О нет! И Брюсов календарь,
И строчки Брюсова в мой ларь.
Их не продам за полки прозы
Сухой учебы! И занозы
От стрел оленьевой поры
Горят во мне, как зуд игры.
На Малой Знаменке дом семь
От двери с цифрой "двадцать восемь"
Сквозь снежный двор, где я живу,
Мой путь, – во сне иль наяву
Мне тень перебегает лосем,
И жажду – севера иль лыж,
Где обгорелый сердца пыж
В мишень скитания забросим.
Вчера запел Ваш телефон
Унылой вестью о недуге.
Ужели на постели – фон
Фигуры, свившей путь во вьюге?
Но не подагрою отцов,
Не расслаблением вельможи
Вас приковал на строгом ложе
Болезни искус! И закон
Ассоциации неложной -
Утеха мне – со всех сторон,
Везде судьба шлет четкость знаков
Своих отметин и путей:
Сегодня Брюсов, как Иаков,
Стал хром в борьбе с Еговой дней,
Включившим спор в пределы тела.
Но завтра – воля одолела! -
И снова – грозный, как Тиртей,
Как Байрон с острою отвагой, -
Он, опьянен кровавой влагой,
Вина, боренья и тревог -
Переступивши за порог,
Об ассирийском льве напомнит.
О, Рок-сульптор. В каменоломне
Твоих затей есть барельеф,
Где с перебитой лапой лев
Еще грозней, еще огромней!..
Пока напрасен наш сговор
В музее встретиться и спор
Вести над мамонтовой костью,
Иль милой свастики узор
Найти под вековой коростью.
Но нас олений ждет убор
Эпохи бронзы и железа,
И все сокровищницам Креза
В нем иронический укор.
И как перебегая двор,
(Когда иду) ночные тени,
В мой сон вбежавшие олени
Из дымных дней, где у костра
Игла художника остра
И где водители-поэты
Свои заклятья – в амулеты
Им напевали до утра.
Скорей, немедля поправляйтесь,
Сие избавит Вас потом
От скверным писанных стихом
Моих посланий. Улыбайтесь
Еще тому, что только сто -
Не триста строк включил листок.

<Начало октября 1924>

Назад Дальше