- Пришли в деревню Лепешиху. Кругом никого не видно, только мужики косят траву, да бабы белье на речке стирают. Зашли в дом, напились молока и стали выходить. А здесь по нам как чесанут. Ребята побежали к речке, я спрятался под крыльцо и сижу там. Слышу - мужики мимо проходят и говорят, что комсомольца убили.
Оказывается, траву косили полицейские. Они видели, как ребята пришли в деревню, и устроили засаду.
В этот вечер товарищи так и не вернулись к нам. Не пришли они и ночью.
В целях безопасности решаем сменить место стоянки. Утром мы пробираемся по густому лесу к болотистой речке Язнице и располагаемся на ее берегу. На поиски пропавших товарищей высылаем четверых бойцов.
В лесу тихо, не слышно ни звука. Утренний туман пеленой повис над рекой, и сквозь его кисею едва заметен противоположный берег. Над нами, совсем низко, закурлыкали вспугнутые кем-то журавли. Может быть, их вспугнули те, кого мы ждем?
Над верхушками деревьев поднялось солнце. Туман рассеялся. Место, где мы расположились, оказалось на редкость грибное. Ребята моментально набрали боровиков, разожгли небольшой костер, и вскоре нас защекотал приятный запах жареных грибов.
Часа через три с противоположного берега донесся радостный голос Горячева: - А вот и мы, привет!
Мы увидели четверых наших товарищей. Радости не было границ. С нетерпением ждали, когда они переплывут реку. Но радость наша была омрачена. Поповцев сообщил о гибели бойца Смирнова. Ребята молча обнажили головы.
Скоро вернулись двое других разведчиков. Соколов рассказал, что женщины похоронили Смирнова на берегу реки. Вскоре после этого в Лепешиху прибыл отряд немцев.
Бойцы клянутся отомстить за гибель партизана. К сожалению, сейчас к деревне нельзя подойти незамеченными. И мы даем слово вернуться в эти края.
Было уже темно, когда группа переправилась через Язницу. Долго двигались по густому многолетнему бору и лишь к полуночи вышли к незнакомой деревне. Оставив группу во ржи, я с двумя бойцами пошел к черневшим невдалеке избам. Мы выбрали убогий домишко и тихо постучали. На порог вышел невысокий мужик в полушубке и подштанниках, похожий на чеховского злоумышленника. Он равнодушно посмотрел на нас и, смачно зевнув, спросил:
- Чево надо, ребята?
- Наши есть в деревне?
- Полицейские? А то как же, есть.
- И солдаты есть?
- Солдаты днем были. Говорят, поехали на партизан в Лепешиху.
- А разве и здесь есть партизаны?
- Похаживают. Нешто не знаете, или вы не здешние?
- Из Невеля мы.
- А-а-а. А я принял вас за топорских. Всегда оттуда приходит ваш брат.
- Нет, батя, со сволочами мы не в дружбе, - сказал я.
- Как? Нешто вы не из тех? - удивился мужик.
- Мы - разведка Красной Армии. Специально пришли переписывать полицейских, чтобы скорее рассчитаться с мерзавцами.
У мужика сон как рукой сняло.
- Ух ты, мать честная! Здесь для вас работа найдется. Округ Невеля сплошь полицейские.
- Нас много, батя. Справимся.
- Ну, дай бог.
Мужик говорил правду. За три года партизанской жизни мы нигде не встречали такого рассадника полицейщины, как здесь.
Пять ночей ходили мы по деревням, расклеивая и разбрасывая листовки. Полицейские пришли в смятение. Многие из них убежали в волостные центры, другие схоронились невесть где.
Впереди у нас много дел. Мы должны проверить, как действуют железные дороги Невель - Полоцк, Невель - Витебск и совершить там диверсии.
Поздно ночью выходим к первой дороге. Ребята работают дружно. Мины замаскированы так искусно, что вряд ли их заметит даже опытный глаз обходчика или патруля. Можно возвращаться, но в карманах у нас лежат новые взрыватели, и нам очень хочется испытать их.
Виктор Соколов советует заминировать телеграфные столбы. Предложение его принимается. Минируем несколько столбов. Взрыватель сработает через двенадцать часов. Отходим в сторону и располагаемся на высоком лесистом пригорке.
На восточной части неба занимается утренняя заря. Скоро немцы пустят свои поезда. Выставляем наблюдателя, а сами засыпаем. Через некоторое время меня будят.
- Поезд идет, - сообщает наблюдатель.
Беру бинокль. Лес скрывает состав, но белая лента дыма отчетливо указывает на приближающийся паровоз. Проходят три, пять минут, и до нас доносится гул взрыва.
- Попался! - ликует Горячев.
На железнодорожной насыпи клубится густая завеса черного дыма. Неистово заработал пулемет, захлопали винтовочные выстрелы. Через час к месту крушения прибыл вспомогательный поезд, который должен потушить пожар, собрать раненых и убитых, восстановить разрушенный путь.
Мы смотрим на часы. Скоро полдень.
- Сейчас начнется, - говорит Соколов.
Действительно, через несколько минут раздаются один за другим взрывы. Снова строчат вражеские пулеметы.
Затея удалась На славу. Я благодарю Виктора за остроумное предложение. Ребята возбуждены, все радуются. Мы представляем себе панику, которая охватила находившихся на линии немецких солдат. Подумать только - среди белого дня заплясали телеграфные столбы!
Еще не успело стемнеть, как группа пошла дальше, к дороге Невель - Витебск. Расстояние невелико, и мы рассчитываем прибыть туда до рассвета.
В полночь устраиваем привал. Ребята сильно проголодались. У нас ни кусочка хлеба, и мы решаем сходить за продуктами в деревню.
Горячев упрашивает послать его. Я знаю, что ему до страсти хочется достать курева. Подумав, соглашаюсь. Парень он толковый, сделает все как надо. Горячев берет с собой еще двух бойцов. Через час ребята возвращаются. Они несут вареную картошку, кринки с молоком и ржаные лепешки - все, чем могли снабдить их радушные крестьяне. Горячев складывает в кучу ворох свежих табачных листьев и тут же вытряхивает из кармана огромную горсть табака.
- Вот они корешки с листочками, - говорит он с улыбкой и, протягивая кусок газеты, предлагает отведать самосада.
В эту ночь нам не удалось достичь Витебской дороги.
Лишь начало смеркаться, а у нас случилось несчастье. Саша Цветков, подготовляя мину, нечаянно замкнул провода электродетонатора. Раздался взрыв. Мелкими осколками детонатора Цветков был ранен в руки, ноги и живот. Раны были не смертельные, но идти он больше не мог. Смастерив носилки, мы медленно стали выходить из леса.
Ночью группа заминировала железную дорогу Невель - Витебск, перешла ее и двинулась дальше. На нашу беду здесь совершенно не было леса, и нам пришлось торопиться, чтобы затемно миновать открытое место. Носилки с Цветковым казались свинцовыми, мы быстро выбились из сил.
В деревнях уже затрубили пастушьи рожки, когда мы, вскарабкавшись по крутому косогору, с радостью увидели островок деревьев. Это были невысокие, но ветвистые сосенки, как будто специально предназначенные для нас. Бойцы стали располагаться на отдых. Днем нам пришлось подняться по тревоге. Мимо нас следовал большой обоз немцев. Невдомек было врагам, что всего в нескольких шагах от них находятся партизаны. Немцы ехали к железной дороге.
В сумерки ребята заметили приближающуюся подводу. Когда она поравнялась с нами, мы остановили ее. Старик-ездовой сообщил приятную новость: утром на наших минах подорвался вражеский эшелон - тридцать вагонов с солдатами и грузом. Неплохо сработано, пусть фашисты знают партизан!
Ночью тучи затянули небо, пошел дождь. Скоро мы вымокли до нитки. Теперь наша группа двигалась на восток. Мы шли без карты и лишь поглядывали на светящуюся стрелку компаса.
Во втором часу ночи я взял с собой трех партизан, чтобы зайти в видневшуюся невдалеке деревню. По картофельному полю вышли к черневшим на пригорке строениям. Кругом темно и тихо. Только монотонно шуршит дождь.
Постучались в ближайшую избу. Залаяла собака. В доме поднялась возня, но дверь не открывают. Мы постучали опять. Послышалось сразу несколько мужских голосов.
- Пошли прочь, - сказал я, увлекая за собой ребят.
Едва мы достигли поля, как взвилась и рассыпалась искрами осветительная ракета. Ребята бросились в картофельную ботву. Из деревни донеслись крики и озлобленный лай собак. Пригибаясь, мы быстро стали уходить по борозде. Засвистели над головами пули. Нас заметили. Бойцы подняли на плечи носилки с Цветковым и пошли быстрее. Лай собак становился все ближе. Мы прислушались. На том месте, где только что был наш привал, горланили люди.
- Погоня, - сказал Поповцев.
Достигнув темного бора, мы заняли оборону. Не верилось, чтобы ночью в такую погоду нас могли преследовать.
Четверо бойцов унесли Цветкова в глубь леса, а остальные приготовились к встрече. В течение часа мы терпеливо ждали своих преследователей. Сидя в засаде, ребята еще больше намокли и озябли.
На рассвете еще раз пришлось повстречаться с немцами. Встреча была неожиданной и короткой. В момент перехода одной из проселочных дорог на нас наскочила легковая машина. Бойцы даже растерялись от неожиданности. Черный лимузин мчался прямо на нас. Шофер-немец так опешил, что выпустил из рук руль. Машина на большом ходу свернула в сторону, подпрыгнула в кювете и с маху ударилась радиатором в дерево.
- Огонь! - успел крикнуть я.
Немцы пытались бежать, но это им не удалось. Мы обыскали трупы трех офицеров, облили машину бензином и подожгли ее.
- Куда это они в такую рань собрались? - сказал Нефедов, указывая на пылавшую машину.
- Ты у них спроси, - засмеялся Ворыхалов, - они тебе сейчас все расскажут.
Когда группа ушла в лес, сзади послышались выстрелы. Видно, немцы наткнулись на своих соотечественников и теперь открыли беспорядочную стрельбу.
Дневку провели в живописном месте на берегу озера.
До обеда мы хорошо отдохнули и привели себя в божеский вид: умылись, починили одежду, выстирали белье, проверили оружие. На той стороне озера временами слышался гул автомобильных моторов. Там, наверное, проходила дорога. Раза два до нас донеслись одиночные выстрелы.
Под вечер мы заметили на озере рыбачью лодку. Бородатый крестьянин выбирал из осоки берестовые поплавки. Я окликнул его. Услышав мой голос, рыбак выпрямился и, приложив ко лбу ладонь, стал вглядываться в прибрежные кусты. Он увидел меня, но не подал вида.
- Отец, нет ли закурить? - крикнул я еще раз.
- Сейчас, сынок. Вот только проверю сеть, - бойко отозвался старик.
Я присел на кочку и стал следить за его работой. Незнакомец ловко подтягивал к себе сеть. В ячейках поблескивала трепещущая рыба. Улов был хороший.
- Что нужно, парень? - спросил рыбак, причалив к берегу.
- Нет ли закурить, батя? - вновь задал я вопрос.
- Есть. Только дрянной табачишко-то у меня.
- Сойдет.
Старик насыпал мне самосада.
- Свой? - спросил я.
- Ты обо мне спрашиваешь? - поднял глаза дед.
- Нет, о табаке…
Мы оба засмеялись.
- Табачок у меня свой, сынок. Где ж другого взять.
- А у немцев разве нет?
- Есть. Только он нам не по вкусу, поганый дюже, - открыто сказал старик.
Поговорили о рыбалке. Я осторожно завел разговор о партизанах. Дед был себе на уме и старался перевести беседу на другую тему. Но я не отставал.
- Партизан полно кругом, а где они располагаются - неизвестно, - уклончиво отвечал мой собеседник.
- Слушай, отец, брось притворяться. Ведь ты своих обманываешь, - не выдержал в конце концов я.
Старик прищурился.
- Знаем мы своих…
Я вынул партизанский документ и подал ему. Долго крутил и перечитывал его недоверчивый старик, а потом вздохнул и решительно сказал:
- Вот что, парень… Ты Межу знаешь? Она недалеко отсюдова, верст тридцать будет. Вот там и найдешь партизан.
- Далековато… Поближе их нет?
Старик хмыкнул:
- Ишь ты, шустрый какой. Ближе ему подавай. - Он на минуту задумался, перебирая рыбу, потом продолжал:
- Ну, если хочешь ближе, тогда иди в Рудню Серванскую. Найди там хромого Ваську. Скажи, дядька Семен с озера прислал. Он знает.
Дед, видимо, не догадывался, что я не один. Я поблагодарил его за совет, он насыпал мне на дорогу табаку и пожелал счастливого пути.
В Рудню пошли трое бойцов. Хромого Ваську они нашли сразу. Он хорошо принял ребят, почти силком усадил их за стол. Тем временем, пока они ели, дом окружили вооруженные люди. Дело чуть не дошло до потасовки, но скоро выяснилось, что это были белорусские партизаны. Хромой специально вызвал их условным сигналом.
Много было радости у нас в этот день - ведь мы встретили своих товарищей по оружию.
Вскоре наша группа пришла в район Усвяты Смоленской области, в расположение бригады Дьячкова. Вместе с партизанами Дьячкова мы совершили несколько ночных вылазок под город Невель. Добытые сведения о немецких воинских частях и оборонительных сооружениях были переданы штабу Красной Армии.
7. Веренич
Лето было на исходе. Пока держалось тепло и не опали листья, нужно было еще раз пробраться в глубокий тыл врага. После недолгого отдыха мы вторично прибыли на перевалочный пункт Купуй. Места здесь были нам знакомые, и никто не сомневался в удачном переходе линии фронта. На этот раз с нами шел новичок - Дмитрий Веренич, уроженец Пинской области. Судя по его рассказам, он немало испытал в своей жизни. Работал батраком у панов, служил в польской армии. В тридцать девятом году, когда Гитлер направил свои дивизии на Польшу, Веренич попал в плен. В Гамбурге ему удалось бежать. После многодневных скитаний с трудом добрался до границы, перешел ее и случайно наткнулся на русских пограничников. После проверки ему разрешили поехать в родной Лунинец. Вскоре началась война. Веренич в это время работал на железной дороге. Ему выдали броню и эвакуировали в глубь нашей страны. Потом он попал в Кувшиново.
Пренебрегая броней, Веренич упросил меня принять его в отряд и теперь шел вместе с нами. Он, как и все, нес на себе взрывчатку, боеприпасы и листовки.
Поход в тыл врага доставлял Вереничу нескрываемое удовольствие. Но бойцы на первых порах относились к нему с недоверием. Помню, перед выходом в немецкий тыл они подошли ко мне:
- Как бы не утек этот друг в свою Польшу…
Дмитрий Веренич оказался смелым партизаном. Его бесстрашие и отвага, искренность и прямота скоро создали ему непререкаемый авторитет среди бойцов. В бою он всегда был первым. Зимой сорок третьего года Веренич единодушно был избран комиссаром отряда. Однажды Веренич, Поповцев и я проезжали верхом мимо бывшего барского имения. Вереничу захотелось пить. Он попросил нас обождать, а сам поскакал к имению. Когда вошел в дом, там оказались немцы. Пятеро солдат бросились к Вереничу, пытаясь схватить его живьем. Веренич не растерялся. Выскочив из дома и спрятавшись за угол, он быстро снял автомат и короткой очередью из него сразил, первого немца. Перебежав за другой угол, он уложил второго гитлеровца. Услышав выстрелы, мы поспешили ему на помощь. Возле имения мы увидели пятерых убитых вражеских солдат. Последнего из них Веренич уложил прикладом автомата.
- Попить спокойно не дадут, черти, - говорил он, утирая рукавом потное лицо.
В Купуе нам предложили воспользоваться услугами слепого проводника из деревни Мамонькино, рассказали, как найти его, дали пароль.
Лунной ночью отряд подошел к деревне. Здесь кончалась нейтральная полоса и начиналась вражеская территория. Мы отыскали дом проводника. Хозяин быстро вышел на условный стук, словно давно поджидал нас. Седая борода его белела на темном ватнике, густые брови скрывали слепые глаза.
- Ну?.. - спросил он негромко.
- Веди, батя, - сказал я.
Старик повел нас огородами, потом полем. Он вел так быстро, что мы еле поспевали за ним. В одном месте проводник неожиданно стал. Остановились и мы. Я подошел к нему: невдалеке кто-то кашлял. Подождав минуты две, старик свернул влево, пошел сначала медленно, осторожно, а потом ускорил шаг. Недалеко от железной дороги он сошел с тропки.
- Вот так идите, - показал проводник палкой и снял шапку. - Помоги вам бог.
- Спасибо, отец, - отвечали бойцы.
В два ночных перехода группа пересекла две действующие железные дороги и снова оказалась в глубоком немецком тылу. Люди преобразились: стали подтянутее, серьезнее.
В то время из-за своей малочисленности наш отряд не мог нападать на крупные гарнизоны немцев. Но в наших руках было сильное оружие - листовки. В них правдиво освещались военные действия, рассказывалось о партизанском движении. Люди жадно читали их, передавали из рук в руки. Листовки появлялись одновременно в разных селах и деревнях. У страха глаза велики. Немцам и полицейским казалось, что вся местность наводнена партизанами. Гитлеровцы создавали специальные группы для розыска людей, распространявших листовки, но поиски не давали результатов. Опасаясь какой-нибудь неожиданности, полицейские стали по ночам укрываться в больших гарнизонах, а местные жители, довольные трусостью блюстителей порядка, рассказывали им наутро, будто по деревням ночью проходили сотни красноармейцев или отряды партизан.
Из всех листовок нам больше всех нравилась такая.
На лицевой стороне крупным планом был нарисован немецкий солдат в мундире без брюк. Позади солдата на коленях стоял плюгавый человечишка и угодливо лизал длинным языком зад фашистскому вояке. Внизу лаконичная подпись:
- Ты скажи мне, гадина,
сколько тебе дадено?
А на обороте было напечатано:
"Полицейский! Скоро Красная Армия придет в те места, где ты творишь свое черное, подлое дело. Народ сам выберет тебе заслуженную кару, и ты никуда не уйдешь от нее. Убежища у врага не ищи. Немцы знают, коль ты изменил Родине, то им изменишь всегда. Задумайся над своей судьбой. Вспомни родных, которых ты опозорил проклятым полицейским именем. Сегодня еще не поздно повернуть оружие, быть вместе с народом, но завтра может пробить твой час.
Эта листовка служит тебе пропуском в партизанский отряд или на сторону Красной Армии".
Население с большим удовольствием подбрасывало полиции подобные листовки. Да и сами немцы смеясь дарили их своим прислужникам.
Как-то наша разведка доложила, что в деревне Чернецово стоит казачья часть, которой командует русский подполковник. Что если попытаться уговорить казаков перейти на нашу сторону? Мы написали письмо и переправили с одной смелой девушкой в гарнизон. Письмо было вручено лично подполковнику. Выпроводив всех из штабной комнаты, офицер расспросил девушку об истории письма.
- Это провокация, - сказал он. - Говорите правду, иначе расстреляем.
Девушка была готова к любому обороту дела.
- Я вам сказала правду, - ответила она. - А смерти я не боюсь. Немцы убили моего отца и мать. Вы, русский, хотите расстрелять меня.
Она так посмотрела на офицера, что тот отвел глаза. Они долго говорили между собой. Прощаясь, подполковник сказал:
- О письме забудьте. Передайте своему атаману привет, но предупредите его, чтобы связных ко мне не присылал. За их судьбу не ручаюсь. Мы сами перейдем, когда надо, прямо в Красную Армию. А теперь идите.
Наступил конец сентября. Серебряные паутинки тонким кружевом окутывали ветви деревьев. Было тихо и спокойно. Птицы покинули свои родные места и улетели на юг. Только одинокие синицы, радуясь первым заморозкам, прыгали с ветки на ветку, перекликаясь пискливыми голосами.