Наш отряд стоял недалеко от асфальтированного шоссе Пустошка - Невель. Обстановка была серьезная: почти всюду в деревнях стояли немецкие части. Разговоры велись вполголоса. Старались как можно реже разжигать костры. Но вот однажды в нашем лагере вдруг раздался звонкий заразительный хохот. Мы вскочили на ноги и тут же обнаружили нарушителя дисциплины.
- Ты чего заливаешься? - сердито накинулись мы на него. Боец захлопал глазами.
- Я… так… случайно… вспомнилось… - растерянно оправдывался он.
На следующий день повторилась такая же история. Теперь смеялся другой боец. Оказалось, что кто-то из разведчиков принес в отряд сборник юмористических рассказов. Читая их, ребята забывались и надрывали со смеху животы. Книгу пришлось до времени отобрать.
Ведя разведку и разбрасывая листовки, мы не забывали о диверсиях на железной дороге. Ребята давно надоедали пустить их проверить взрывчатку.
И вот время подошло.
Диверсию наметили провести на участке Новосокольники - Идрица.
Под вечер две тройки партизан вышли к железной дороге. Одна из них, возглавляемая Виктором Соколовым, направилась восточнее Пустошки, другая, во главе с Поповцевым, - западнее. С Соколовым пошли Николай Орлов и Анатолий Нефедов; с Поповцевым - Николай Горячев и Василий Ворыхалов. Остальные партизаны пошли к шоссе Пустошка - Невель. Лес хорошо скрывал нас от постороннего глаза, и мы двигались днем.
У дороги залегли, замаскировались. Лес по обеим сторонам шоссе вырублен. Справа дорога далеко просматривается. Слева, за небольшим мостом, - сворачивает в сторону и теряется в густом сосняке. Недалеко от нас валяется остов грузовой машины, за ним виднеется одинокая могила с крестом.
- Свой, - говорит Беценко, указывая на могилу.
- Откуда ты знаешь? - удивляется Толя Нефедов.
- Бачишь, крест не березовый и русская каска у ног…
- Немцы! - предупреждает Веренич.
Из-за поворота по шоссе строем и вразброд идут солдаты. Их человек восемьдесят. Они, очевидно, только что вышли из гарнизона. Топот кованых сапог, говор и смех эхом разносится по лесу. Сейчас солдаты поравняются с нами. Уже отчетливо видны их лица, ордена и медали на мундирах. Веренич, сжимая в руках карабин и скрипя зубами, шепчет мне в лицо:
- Уйдут, командир, бить надо… уйдут…
- Лежи, - отвечаю я, дотрагиваясь до его плеча. Чувствую, как тело его бьет легкий озноб.
Немцы прямо перед нами. Один солдат бросил в кювет окурок сигареты - тонкая струйка дыма пробивается сквозь редкую траву.
Когда немцы скрываются, Веренич дает волю своему возмущению:
- Почему не стреляли?
- А сколько, по-твоему, мы могли убить? - задаю я встречный вопрос.
- Сколько? Ну, человек пятнадцать.
- А потом что?
Веренич озадачен.
- Ты не подумал о ребятах. Куда они пришли бы с задания, если бы немцы погнались за нами?
- Это верно, - соглашается Веренич. И как бы к слову добавляет: - А все-таки жаль, что ушли…
У шоссе мы пробыли весь день. Движение по нему оказалось не таким интенсивным, как предполагалось. Мимо нас изредка проносились одиночные грузовики. Раза четыре прошмыгнули мотоциклисты, видимо патрульные.
К вечеру нам надоело смотреть на убегавшие мимо машины, и мы стали выбирать себе цель.
Я послал Веренича под мост и велел по сигналу бросить противотанковую гранату в автомашину. Первым по мосту проехал порожний русский "газик", захваченный врагами, наверно, в сорок первом году. Лотом пропыхтел неуклюжий тягач. Веренич посмотрел на меня и недовольно махнул рукой. Через несколько минут я увидел в бинокль приближавшуюся справа груженую машину. В кузове, на брезенте, распевая песни, сидело шестеро гитлеровцев.
"Весельчаки едут", - подумал я и дал знак Вереничу.
Машина была рядом. Веренич не спеша вышел из-под моста и, изогнувшись, с силой бросил одну за другой две гранаты. Эхо взрыва громом прокатилось по лесу. Едва рассеялся дым, мы подскочили к перевернутой машине. Немцы все убиты. На обочине и в кювете валяются новые автопокрышки и ящики с какими-то приборами. Беценко чиркнул спичку. Заплясали длинные языки пламени. Через минуту мы собрались и покинули это место.
На рассвете вернулся Поповцев. Вид у него хмурый, недовольный.
- Что случилось?
- Да… - махнул ом рукой. - Хотели взорвать эшелон, а попала дрезина со шпалами.
- А это кто? - указываю на незнакомого пария.
- Доброволец…. Ночью зашли в деревню Гудец. Пристал к нам. Возьмите, говорит, с собой… Ну, мы и взяли.
Вид у пришельца необычный и даже потешный. На голове чудом держится фуражка с красным околышком, рваная фуфайка подпоясана узким сыромятным ремнем, холщовые некрашеные штаны вправлены в стоптанные дырявые валенки. За плечами, на веревке, - ржавая русская винтовка.
Парень с улыбкой глазеет на нас.
- Иди сюда, - позвал я его.
Придерживая винтовку, он делает несколько неуклюжих шагов.
- Зачем пришел?
Доброволец улыбнулся до ушей, посмотрел на партизан, но, увидев серьезные взгляды, покраснел и уставился в землю.
- Ну, говори, зачем пришел?
- Воевать, - невнятно бормочет парень.
- С кем?
- С кем вы, с тем и я.
- А с кем мы?
- Не знаю…
- Как же так. Идешь воевать и не знаешь, с кем?
- Мне все равно…
Выяснилось, что Петя - так звали паренька - входил в состав какой-то вооруженной банды, которая грабила население и пряталась в лесу и от немцев и от партизан. Там он в чем-то проштрафился и вынужден был бежать. Родителей у Пети не было. Побродив один по лесу, он пришел к тетке в Гудец, а когда там появились наши, встретил Поповцева и со слезами на глазах упросил его взять в отряд.
- Выходит ты "зеленый"?! - рассмеялись мы.
- Выходит, - смущенно согласился паренек.
Поповцева мы поругали, но Петю в отряде оставили. Он чем-то сразу приглянулся нам. Да и жаль стало мальца. Куда бы он пошел, если бы мы его не приняли? Пете объяснили наши порядки, и он остался у нас под кличкой "зеленый". Его так и звали потом - Петя Зеленый.
Пора было уходить, но мы ждали Соколова. На душе было неспокойно. Со стороны шоссе, где накануне мы подбили машину, доносилась частая стрельба. Иногда казалось, что выстрелы приближаются, и тогда наши руки невольно тянулись к оружию. Время шло медленно.
Наконец вернулся Соколов.
- Эшелон подловили, - коротко сообщил он.
Мы поздравили ребят с успехом. Петя хорошо знал здешние места и уверенно повел нас по лесам и перелескам на восток. Там нас давно интересовал железнодорожный разъезд Власье. Дважды наша группа переходила здесь ночью железнодорожную линию, захотелось и днем взглянуть на эту мирную станцию.
- Может, и живут-то там два паршивых немца, а мы боимся их, - говорил Горячев.
Ранним утром, оставив в лесу ребят, я с Вереничем и Нефедовым пошел в разведку. Меж деревьев заметно вырисовывается островерхая крыша железнодорожного вокзала, на путях - часовой. Размеренным шагом прохаживается он от семафоров до вокзала и от нечего делать считает шпалы.
- Скучное у него житьишко, - сморщив нос, говорит Нефедов.
Другой гитлеровец - у здания вокзала. Длинный, как жердь, в стальной каске и потрепанной шинели, он очень напоминает огородное чучело.
Часовые сошлись вместе. Нарушая устав караульной службы, они закурили и громко заговорили между собой.
- Вон еще часовой стоит, - показал рукой направо Анатолий.
На пригорке за вокзалом поблескивает на солнце штык.
В семь часов ударил колокол. Из казарм высыпали полураздетые фрицы. Началась утренняя поверка, потом завтрак. Немцы ели прямо на улице, расположившись вокруг походной кухни. Солдаты с аппетитом уплетали из котелков какое-то варево, запихивая в рот большие куски хлеба.
На станцию прибыл воинский поезд. Загудел от голосов перрон, забегали у вагонов солдаты. Бряцание оружия, звуки губных гармошек, гогот, спор, ругань - все слилось в какой-то гул. Только паровозный машинист, поглядывая из своей будки, оставался безучастным. Вот он спустился по ступенькам, осмотрел пыхтящий паровоз и осторожно, чтобы не замарать новый френч, вытер паклей руки. Раздалась команда. Тонко засвистел паровоз.
Через разъезд за день прошло больше десятка составов. Наблюдать такую картину было не очень приятно. Гитлеровцы везли на восток танки, автомашины, боеприпасы. Каждый состав - это новый удар по Красной Армии.
Ко мне прижался Веренич.
- Ночью бы так ехали, сволочи, мы бы им дали прикурить… - шепотом проговорил он.
Я посмотрел ему в лицо. Его глаза отливали стальной синевой. На скулах бегали желваки.
- Ничего, Дмитрий, потерпи немного. Всему свой черед.
Вечером на разъезд прибыли еще две роты немецких солдат.
Я слышал, как посылал проклятия в адрес гитлеровцев Веренич.
Ночью, возвращаясь с разъезда, зашли в деревню. Дом, куда мы постучались, принадлежал старосте. Хозяин сначала принял нас холодно, но узнав, что к нему пришли партизаны, угодливо пригласил к столу. Жена захлопотала и моментально поставила перед нами обед. От жирных щей шел пар, большие куски свиного холодца поблескивали на тарелке. Вместе с огурцами, гриба ми, капустой появилась и четверть самогона.
- Угощайтесь! - предложила хозяйка.
- Нет, спасибо, - ответил я и перехватил взгляд ребят, устремленный на стол. Мы спросили хозяина о положении в деревне. Он охотно отвечал. Немцев в деревне не было. Заходили сюда накануне, забрали мясо, хлеб, картошку. В соседней деревне расстреляли молодую учительницу - она рассказывала ребятишкам о борьбе Красной Армии с фашистскими захватчиками. Потом стал жаловаться на свое житье.
- Уж очень вы кстати пожаловали, дорогие гости, - заискивающим тоном говорил он. - Вот, глядишь, и Красная Армия придет. Людям-то ничего, а каково мне. Скажут, был старостой, немцам прислуживал. Оно выходит так, а фактически нет, дорогие гости. Ничего плохого для народа я не делал. Силком толкнули на эту собачью должность, а теперь вот выкручивайся, как можешь. Давеча вечером заглянул ко мне бургомистр из Новосокольников. Спрашивает: "Что нос повесил?" - Ну, я ему и выложил всю душу. Выслушал он меня до конца, а потом постучал пальцем по столу и сказал: "Смотри, Федор, хвостом не виляй. Собака и та двум хозяевам не служит".
- Знаете что, ребята, - сказал вдруг староста, - дайте мне любое задание. Хочется гору с плеч сбросить Какое угодно задание дайте.
Я подумал. Может, и впрямь человек принесет пользу народу. Мы не знали, придется ли еще быть в этих местах, но заданий дали ему много: помогать во всем партизанам, узнать номера вражеских воинских частей, дислоцирующихся в Новосокольниках, составить список предателей, сообщить о замыслах немцев. Мы предупредили старосту, что специально проследим за выполнением задания.
8. Бой с карателями
Следующий рейд в тыл врага отряд "Земляки" совершал в январе 1943 года. Вместе с нами через линию фронта шли отряды Яковлева, Бухвостова и партизанская группа во главе с командиром 8-й Калининской бригады Карликовым.
В сумерки мы вышли к немецким рубежам. Вот разведчики остановились. Остановились и мы. Вдали замерцал и быстро погас холодный свет ракеты. От разведчиков подошел связной - Анатолий Нефедов.
- Видна железная дорога, - сообщил он.
Выслали вперед несколько человек. Щелкнули предохранители автоматов. Наступила ответственная и опасная минута. Все напряжены. У каждого одна мысль - пройти благополучно. Быстро приближаемся к линии, переваливаем через невысокую насыпь и ускоряем шаг.
- Скорей, скорей!
Кругом - снежное поле. Все мы, за исключением людей Карликова, одеты в белые халаты. Они же заметно чернеют на снегу, и партизаны в сердцах ругают их за демаскировку. Слева показался темный силуэт сарая. Берем правее, подальше от построек. Бот уже пройдено двести метров от железной дороги, триста, четыреста и вдруг… хлопок ракетницы. В звездное небо летит яркая ракета, за нею другая, третья. Нас заметили. Немцы размахивают руками, показывая в нашу сторону.
Назад возвращаться поздно. Теперь - только вперед. Пока часовые поднимут гарнизон и примут решение, мы уйдем далеко.
Потные и усталые спешим в потемках по глубокому снегу. Сзади доносятся беспорядочные выстрелы. Гитлеровцы уже поднялись по тревоге.
Скоро рассвет. Напрягаем последние силы. Хочется уйти подальше, но надо искать дневной приют. Специально делаем крюк, чтобы хоть немного запутать следы, и останавливаемся в спящей деревушке.
Все, кроме часовых, расходятся по избам и, не раздеваясь, ложатся на полу. Утомленные тяжелым походом, люди тут же засыпают.
Мне тоже хочется спать, но сердце чувствует какую-то тревогу. Что предпримут немцы? Может быть, организуют погоню?
Выхожу из дома и медленно иду по улице. Часовые стоят на местах. Тишина.
- Как дела, Витя? - спрашиваю Соколова.
- Пока все нормально.
- Посматривай по сторонам. Следи за дорогой.
- Не провороню, - серьезно говорит Виктор. Постепенно светает. Из труб потянулся дымок - хозяйки начинают затапливать печки.
Я вхожу в дом и развертываю карту, но мне не удается рассмотреть ее. За окном раздаются два винтовочных выстрела.
- Тревога!
Выскакиваю на улицу. Кричат люди, где-то громко ржет лошадь, слышится стрельба. Большей карательный отряд въезжает в деревню. Каратели, видно, случайно наткнулись на нас. Соколов первым заметил обоз и без оклика пустил в ход оружие. Когда я подбежал к нему, с ним уже было пять бойцов.
Немцы в панике разворачивают лошадей, но сделать это нелегко. Лошади вязнут в глубоком сугробе. Бросив повозки, каратели бегут. На вражеской лошади, вздымая белые вихри снега, мчится с захваченным станковым пулеметом Поповцев, за ним тянет "максима" Дмитрий Веренич. Несут на плечах минометы Горячев и Ворыхалов.
Я благодарю Соколова за находчивость и смелость. Все радуются успеху. Но не рано ли? Ведь день еще впереди, и надо быть начеку.
Когда рассвело, мы снова увидели карателей. Теперь они шли на нас с трех сторон. Шли, чтобы отомстить за свое поражение. Нам отступать некуда, надо принимать бой.
Немцы пробираются по снегу. Они одеты в белые халаты, но на фоне темного кустарника их хорошо видно.
Расстояние между нами сокращается. "Стрелять только по сигналу", - передается по рядам приказ. В голове мелькают воспоминания о психической атаке из картины "Чапаев".
- Держись, ребята! - громко говорит Карликов.
И вот первые вражеские пули струйками бороздят пушистый снег. Каратели стреляют разрывными и зажигательными пулями. Загорелась соломенная крыша дома, задымила другая. Начался пожар.
Над нашими рядами раздается гневный голос Федора Яковлева:
- Огонь по фашистскому зверю!
Застрекотали пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы, залаяли автоматы. Пошло в ход партизанское оружие!
Дрогнув, залегли вражеские цепи. Дым закрывает неприятеля, режет глаза. Плачут деревенские ребятишки, голосят женщины, спасая от огня добро. В соседнем дворе протяжно и дико мычит корова. Мы советуемся с командирами и принимаем решение помочь населению.
Разбиваемся на две части. Одни держат оборону, другие собирают людей и прикрывают их отход в соседнюю деревню. Огонь немцев усиливается. Они бьют из крупнокалиберных пулеметов. Человек десять гитлеровцев короткими перебежками стараются обойти нас с левого фланга. Я показываю на них Вереничу. Он понимает меня и утвердительно кивает головой. Руки его словно приросли к гашетке пулемета. Вражеские автоматчики совершают ошибку. Они поднимаются и все бегут к большой сосне. Веренич тут как тут! Недаром еще в польской армии он был отличным пулеметчиком. Длинная пулеметная очередь, и мы видим, как семь человек остаются на снегу. Остальным удается добежать до дерева, и они ведут оттуда интенсивный огонь. Боец из отряда Яковлева выскакивает из-за колодца, бросает в них гранату. Она не долетает. Он ползет на несколько метров вперед и пытается бросить снова. Но не успевает размахнуться - вражеская пуля обрывает его жизнь. Нам сообщают, что два человека убито и несколько ранено.
По цепи передается приказ Яковлева: отходить за озеро. Я понимаю умный приказ командира. Если немцы вздумают преследовать нас, они должны будут выйти на открытую местность. Решатся ли они на это?
Мы отступаем, не прекращая огня. Нет, немцы не решаются покинуть свое укрытие.
Не успели наши оставить догоравшую деревню, как фашисты ватагой кинулись к брошенным поутру повозкам. Они надеются найти там потерянное оружие. Нет, партизаны не бросают захваченные трофеи. Словно в подтверждение этому Веренич выпускает по ним очередь из пулемета.
- Вот оно, ваше оружие! - кричит он.
Мы смотрим друг на друга и не можем сдержать улыбки: грязные халаты, закопченные от дыма лица. У Виктора Дудникова словно нарочно намалеванные усы.
Приводим себя в порядок, перевязываем раненых. Павел Турочкин, наш главный санитар, бегает среди ребят, предлагая индивидуальные пакеты.
В схватке не заметили, как прошел день и наступили сумерки.
- Теперь фрицы сюда не сунутся, - смеется Горячев, скручивая папироску.
Что правда, то правда. Темнота для гитлеровцев - злейший враг.
Через полчаса отряды построились в походный порядок и двинулись дальше.
Вторую ночь шагали мы по вражескому тылу без сна и отдыха, но никто не ныл и не жаловался. Многие из нас не раз совершали такие походы, а кто шел впервые, тот терпел.
Наутро увидели деревню. На душе сразу полегчало. Ребята прибавили шагу. Немцев здесь не было. Они стояли гарнизоном в девяти километрах отсюда.
- Боятся ехать к нам, - нараспев сказал бородатый крестьянин, первый, кого мы встретили в деревне.
- Почему? - спросил Яковлев.
- Тиф лютует.
Мы переглянулись.
- Вот так здорово, - сказал Веренич, прикрывая рукой лицо. Он отморозил уши и щеку, и теперь они распухли, покраснели.
Между тем ребята уже разошлись по теплым избам.
- Что же будем делать? - спросил я у Яковлева.
- Надо поднимать людей, пока не уснули, - сказал он.
Войны выходили из домов хмурые, недовольные. А мороз, как нарочно, крепчал все больше, пробирал до самых костей.
Крестьянин нам сообщил, что до ближайшей деревни Маковейцево - километров двенадцать.
- Только не пройти вам туда, вишь сколько снега насыпало, все дороги занесло.
Положение - аховое. Решаем остановиться в тех пяти домах, где нет больных. Как можем, инструктируем ребят. Только бы не подцепить страшную болезнь.
В избы набились битком. Тесно, да тепло. После мороза теплота размаривает людей, и они засыпают чуть ли не стоя.