…Между прочим, точно просчитав, что именно кавалерия сыграет главную роль в его итальянской кампании (римская конница в ту пору оставляла желать лучшего!), Ганнибал вызвал к себе своих нумидийских конников вместе с их командиром Махарбалом. Красочно расписав, какая награда ожидает их на благодатной земле Италии (обширные земельные наделы, освобождение их вместе с потомками от всех видов налогов, а также многие другие блага и привилегии), в конце речи пунийский полководец совершил потрясший многих глубоко продуманный поступок. Схватив в левую руку ягненка, а в правую камень, он громогласно призвал их поступить с ним – их полководцем – если он нарушит свое честное слово, так же, как он сейчас поступит с ягненком. С этими словами он одним ударом размозжил животному голову. В наступившей тишине слышно было лишь, как кровь бедного ягненка капала на песок под ноги Ганнибала…
…Незадолго до первого боя Ганнибала с римлянами в карфагенском лагере произошло происшествие! В палатку предводителя карфагенян неведомо каким образом – миновав все посты охраны – поздно вечером проникла какая-то женщина, оставшаяся там на всю ночь! Прежде такого за пунийским полководцем никто не замечал!
…Обстоятельства этого редкого события потом долго, но из уважения к своему вожаку вполголоса, обсуждались у солдатских костров. Боготворившие Ганнибала грубые наемники, будучи людьми понятливыми, не осуждали своего вожака. Они понимали, ничто человеческое – в том числе жажда женской ласки, естественная потребность в теплой, расслабляющей энергетике женского тела, его, поглощающего любой стресс, естества – как оказалось, не чуждо и ему.
Вскоре по лагерю быстро распространились слухи, что избранницей Ганнибала стала некогда спасенная им от их же солдатской расправы испанка. Та самая красавица-чертовка, что несколько лет назад заколола их бывшего вожака Гасдрубала Красивого, зятя Гамилькара Барки…
Да, да, это была… Имилька! Один Бог знает, как она, наряду с закаленными мужчинами-солдатами сумела перенести все тяготы перехода через Альпы…
Безмерно утомленный всеми армейскими делами, Ганнибал уже почти забылся тяжелым сном, как вдруг его разбудил длительный, горячий поцелуй в губы! Он тут же схватился за всегда лежавший рядом с ним на ложе меч и кинулся туда, откуда ему послышалось прерывистое дыхание!!!
Каково было его изумление, он даже потерял на время дар речи, когда увидел, что у его ног стоит на коленях нагая красавица Имилька! Свои роскошные волосы цвета воронова крыла иберийская чертовка (так емко и образно прозвала ее карфагенская солдатня) прихотливо распустила по смугло-округлым плечам. Их отдельные пряди лукаво разметались по аппетитным грушевидным грудям, прерывисто вздымавшимся над "трепетавшей крылышками" в соблазнительной ложбинке между ними крохотной сине-зеленой птичке-татуировке. Крупные слезы градом текли по ее исхудалым щекам. Миниатюрная брюнетка умоляюще сложила свои сильные, но маленькие ручки, словно безмолвно умоляя не прогонять ее…
Имилька была женщиной незаурядной. Одаренная необычайной, в чем-то даже дьявольской энергией, эта хрупкая, но чрезвычайно сильная духом девушка не хотела сдерживать свои желания и всегда добивалась того, чего хотела. С непоколебимым упорством шла эта иберийская чертовка к намеченной цели и… достигала ее.
Она познакомилась с Ганнибалом, этим, безусловно, мужественным человеком и привлекательным мужчиной, как раз в тот самый момент, когда ничто в жизни уже не светило ей, когда она, не единожды поруганная необузданной солдатней, разуверившись в возможности для себя столь естественного женского счастья – любить и быть любимой, – решилась на смертельно опасный шаг. Мы знаем какой, нам известно, чем он окончился для нее…
Имилька увидела Ганнибала во всем блеске его великодушия: когда он и только он имел полную власть над ней, ее телом, но не воспользовался ситуацией. В отличие от множества мужчин, всячески добивавшихся ее взаимности, пунийский полководец по сути дела проявил равнодушие к ее редкой красоте, не стремился насладиться ее прекрасным телом. Для такой горячей и эмоциональной женщины, как Имилька, это было сродни унижению…
Кровь ее забурлила, сердце затрепетало, как еще никогда не трепетало. Желание покорить этого сильного и могущественного мужчину превратилось в страсть. Вскоре страсть этой полной энергии и решительной женщины достигла наивысшей своей точки, став Безудержной Страстью, чуть ли не Манией.
Она хотела забыть Ганнибала, но не получилось. Теперь, когда он стал грозной силой, исполином, двинувшимся на могучий Рим, Имилька решила с безграничной преданностью безответно любящей женщины посвятить себя служению человеку, который зажег в ее душе такую горячую, всепоглощающую, поистине дьявольскую страсть…
В руках потерявшей надежду на взаимность, ослепленной неутоленной страстью необузданной испанки сверкнул маленький, остро отточенный кинжал. Казалось, он уже готов вонзиться прямо в ее вытатуированную сине-зеленую "трепетную птичку" – под сердце…
Эта темпераментная женщина была не только несравненная красавица: сквозившая в ее пламенных речах, порывистых поступках невероятная преданность произвели неизгладимое впечатление на пунийца. Своей неистовой любовью она, проделавшая столь тяжкий и длинный путь ради любимого человека – не будем уточнять, каких моральных и физических унижений ей это стоило – явно заслужила лучшей участи. Да, война была его Ремеслом, его Стихией, его подлинным Призванием. Возможно, его Уделом…
Но, в конце концов, он был мужчина, привлекательный своей мужественностью мужчина в расцвете лет! И ничто человеческое – привязанность, жажда возбуждающе-расслабляющей женской ласки, потребность в целебной энергетике женского тела, возможно, даже любовь – ему было не чуждо! Его можно понять, на этот раз даже он – воин до мозга костей, Солдат из Солдатов (!) – не устоял против всесокрушающих чар неотразимой испанки! Беспрерывный поток чувственных и обжигающе горячих поцелуев, сопровождаемый водопадом чисто женских всхлипываний и слез, и прочие безотказно действующие на мужчин всех времен и народов сугубо женские "шалости" коленопреклоненной миниатюрной чертовки сделали свое дело: Имилька… осталась в палатке Ганнибала!
…Здесь мы погасим тусклый свет чадящего светильника в палатке Ганнибала. Не будем фантазировать, что было "всё" и "по-всякому": и "змейка" извивалась, и "птичка" трепетала, и "бабочка" взлетала, и гортанные всхлипы, и слезы блаженной муки, и несвязный лепет, и прочие признаки "прихода" столь желанной и долгожданной Женской Радости! Впрочем, каждый вправе "нарисовать" для себя в силу своих эротических фантазий и сексуального опыта "живую картинку" случившегося "за кадром" между мужчиной в самом расцвете лет и сексуально раскрепощенной женщиной. О вкусах – не спорят, или каждому – своё!
Скажем лишь, что очень скоро Имилька докажет свою любовь и преданность этому великому человеку, когда-то спасшему ей жизнь. Она дорого заплатит за свою верность Ганнибалу, покорившему ее сердце, но, вероятно, такова была ее карма…
Отношение к ней Ганнибала истории доподлинно осталось неизвестно. По крайней мере, у нас нет никаких документальных свидетельств по этому поводу, кроме наличия у него иберийской жены по имени Имилька, очевидно, ушедшей за ним в его италийский поход. А туманным преданиям, как известно, веры мало. Они, как мозаика, со временем "рассыпаются", и каждый волен трактовать оставшиеся доступными фрагменты сугубо по-своему…
По правде говоря, их связь возникла сугубо благодаря настойчивости неистовой влюбленной иберийской чертовки. Сдается нам, что будущий Гений Войны просто решил уступить ее любовному напору, если хотите, настойчиво-навязчивым домогательствам. По какой-то одному ему ведомой причине он мог не захотеть оставлять ее одну среди грубой солдатни, порой по-скотски грубой, жившей одним днем: завтра они могли погибнуть – такова была специфика их ремесла. А она рвалась к исконно Женскому Счастью – любить и быть любимой, к рождению детей от желанного мужчины и созданию с ним семьи. Он понял, что в погоне за Женским Счастьем темпераментная красавица не остановится ни перед чем, и, не желая погубить ее, милостиво позволил себя любить…
Пока он жив и жива она…
Имилька могла быть для Ганнибала тем, что среди людей военных – вояк до мозга костей – скороговоркой и вполголоса называется ППЖ или походно-полевая жена…
Комментарии излишни…
Так бывает или, как говорят философствующие французы, – "се ля ви"…
Впрочем, что было между ними на самом деле, нам доподлинно неизвестно, и все это – всего лишь догадки! Но мы еще узнаем финал их, если хотите, любви, но, увы, не с большой буквы!
От дел альковных вернемся на… войну, ибо наш герой был в первую очередьЧеловеком Войныи влюблен был по-настоящему лишь в Кровавую по Натуре и Страшную Ликом Девку по прозвищуВойна! Все остальное для него по сути дела было приходящим и проходящим…
Такие люди живут по принципу "Все пройдет, все забудется, кроме… Бессмертной Славы!"
С появлением солдат Ганнибала в Италии его "игры в прятки" с римскими полководцами закончились. Известие о том, что Ганнибалова армия уже в Италии, вызвало в Риме полный столбняк: даже консул Публий Корнелий Сципион-Старший – один из самых разумных и умелых полководцев Рима той поры (по крайней мере, так полагает проримская традиция) – полагал, что, пересекая Альпы, Ганнибал неминуемо погибнет. Теперь думать о войне в Африке под стенами Карфагена уже не приходилось, потому что пожар начался в родном доме.
Вернувшийся на Апеннинский полуостров Сципион взял под свое начало поредевшие легионы преторов Манилия и Аттилия, расквартированные на севере Италии в долине реки По. Состоявшие частью из новобранцев, а частью из солдат, перенесших тяжелое и позорное поражение от галлов в лесной глуши под Мутиной, они явно нуждались в отдыхе и серьезной всесторонней подготовке. Здесь он стал ждать подхода солдат второго консула Тиберия Семпрония Лонга, чтобы достойно встретить оказавшегося столь хитроумным пунийца. Здравый смысл подсказывал ему, что тут неуловимому врагу ускользнуть от него уже не удастся. Надо только правильно бросить в бой его легионы, триарии которых уже воевали с пунами во время Первой Пунической войны. Его центурионы усиленно распространяли среди легионеров идею, что пуны нынче не те, поскольку их конница проиграла схватку на Родане римской кавалерии. Своим командирам Сципион говорил, что Ганнибал, побоявшийся идти в Италию вдоль лигурийского побережья, понес во время перехода через Альпы большие потери. Теперь уцелевшие воины, как и их лошади, находятся в плачевном состоянии.
Все преимущества на стороне Рима, тем более что сражаться придется на своей земле. Его полководцам надо было только не дать Ганнибалу привести в порядок свои силы для начала войны на земле Италии.
Как вскоре выяснится, карфагенскому войску потребовалось гораздо меньше времени, чтобы восстановить свою боеспособность, чем полагали знавшие толк в военном деле римляне, чей консул отлично понимал, что если он повторно упустит врага, уже прорвавшегося в Италию, то его авторитету будет нанесен непоправимый урон.
Часть III. Бесполезные победы
Глава 1. Первая удача пунов, или Кавалерийская сшибка под Ломелло
Боевые операции начались с того, что римляне построили мост через реку Тицин или Тичино (в окрестностях совр. Милана), а для его охраны – небольшое укрепление. Только потом они переправились на левый берег, в страну инсубров, где находились карфагеняне. Сципион решительно взял инициативу в свои руки, а Ганнибал не мешал ему. Узнав, что римские легионы закончили переправу, он приготовился к первому бою на земле Италии. Для него он имело огромное моральное значение, ведь он рисковал несравненно больше, чем его противник: ему приходилось идти ва-банк. Прежде он никогда не встречался с римскими легионерами. За его спиной высились Альпы, преодолеть которые назад не представлялось возможным: все завалил снег. Вдоль побережья или морем вернуться обратно тоже было нереально. Оставалось победить либо умереть. Именно в этом было его главное… преимущество. В случае тяжелого поражения война для него закончилась бы, практически не начавшись. Напротив, победа гарантировала ему всестороннюю поддержку местного населения.
…Кстати, по установившейся в ту пору традиции, перед сражением предсказатели (авгуры) обязательно гадали на исход битвы. Порой случались курьезы, как, например, с римским консулом Публием Клавдием Пульхром, который в ходе Первой Пунической войны совершил святотатство. Накануне морского сражения у сицилийского побережья при Дрепане в 249 г. до н. э. он допустил роковую ошибку. Разъяренный тем, что священные то ли куры, то ли цыплята отказались выйти из своей клетки и склевать предложенное зерно (а потому,какони клюют его ичтопосле этой кормежки остается – авгуры и истолковывали будущий результат битвы!), Клавдий велел утопить их в море, сказав: "Пусть пьют, если не хотят есть!" Так ли это – нам доподлинно не известно, но рассказывали, что всем римлянам эта "шутка" их полководца показалась крайне легкомысленным поступком. Так случилось, что в том морском сражении не только Пульхр, но и все римское командование допустило немало роковых ошибок. Во-первых, незадолго до Дрепана, потеряв при Кармании (юго-восточная Сицилия) в шторме флот, они спешно построили новый, но из непросушенного леса. Во-вторых, вышли в море с плохо подготовленными командами и без уже ставших традиционными… "воронов", посчитав, что этот тяжелый "прибор", увеличивавший вес корабля, уменьшит плавучесть их и без того тяжелых судов из сырого леса. В-третьих, подавляющее большинство гребцов были малоопытными новичками, только-только призванными на военно-морскую службу. И, наконец, в-четвертых, запланировав внезапную атаку на врага, римский флот вышел в море… ночью и как следствие не удержал в темноте боевого строя при встрече с врагом. Без абордажных "воронов" римлянам пришлось принять навязанный им таранный бой, в котором карфагенский флот под началом Адгербала чувствовал себе как "рыба в воде". Были и другие ошибки со стороны Пульхра в руководстве флотом, и тот морской бой был проигран римлянами вчистую: по разным данным, из 123 римских судов спаслись лишь 30, 8 тысяч человек погибли и 20 тысяч оказались в плену. Виновником фиаско объявили Пульхра, отдав его в руки военного трибунала. В ту войну это был единственный случай, когда консул оказывался на скамье подсудимых, был приговорен к большому штрафу, но более сурового наказания сумел избежать: "ворон ворону – глаз не выклюет". Но на этом "божья кара" не закончилась: оставшаяся часть флота попала по дороге домой в шторм неподалеку от злополучной Кармании и "благополучно" затонула…
Первый бой между римлянами и пунийцами на италийской земле на самом деле не был большим сражением, которое потом окрестили Тицинским(именно это название закрепилось в отечественной литературе и до последнего времени активно использовалось). Скорее всего, это была встречная кавалерийская сшибка или стычка, и произошла она в местечке Ломелло в ноябре 218 г. до н. э. Началось все с того, что, разбив лагеря неподалеку друг от друга, противники одновременно отправились в конную разведку. Правда, кавалерийские отряды были значительными (их подлинная численность осталась нам не известна), но римлян поддерживали еще и пращники с дротикометателями. К тому же возглавляли их сами полководцы – Сципион и Ганнибал.
Напоровшись друг на друга, противники решили принять бой. Теперь все зависело от того, кто быстрее и выгоднее построит свои боевые порядки. Здесь сказались гений пунийца и лучшая выучка его всадников.
Если Сципион действовал традиционно (можно сказать, по старинке), поставив впереди метателей дротиков с пращниками и лишь за ними выстроил в линию своих всадников (в основном ими были недавно замиренные галлы!), то Ганнибал действовал более изощренно. Свою главную ударную силу – тяжелую, карфагенскую, так и испанскую кавалерию, которую сам и возглавил – разместил прямо против фронта римлян, а на флангах – легковооруженных нумидийских всадников своего лучшего кавалерийского военачальника Махарбала, рассчитывая в бою окружить неприятеля.
Так и случилось.
Враги стали быстро сближаться. Римские копьеметатели и пращники, бросив по одному снаряду, скрылись за отрядами набравших скорость всадников. Началось конное сражение; одни всадники были сброшены с коней, что не мудрено, ведь стремян еще не было, а другие спешивались сами. Кони и люди подняли такие тучи пыли, что очень скоро трудно было понять: где – свои, а где – чужие! Постепенно кавалерийская сшибка в центре превратилась в рукопашный бой пехотинцев. Она длилась до тех пор, пока лихие нумидийские всадники-вольтижеры Махарбала, стремительно обойдя сражающихся с флангов, неожиданно не появились в тылу римской армии; мгновенно копьеметатели и пращники были растоптаны вражескими конями.
Среди римлян началась паника…
…Лишь отдельные смельчаки окружили своего полководца Публия Корнелия Сципиона-Старшего и вместе с ним отчаянно отбивались от наседавших со всех сторон вражеских кавалеристов. Но вот под консулом убивают коня, он падает вместе с лошадью и не может высвободиться! Все его защитники перебиты либо ранены… О, ужас! К нему подскакивает громила-нумидиец и вонзает в него дротик! Ещё один такой удар, и ему конец…
Юный сын Сципиона, тоже Публий Корнелий, вовремя подоспел отцу на выручку. Оставленный отцом во главе небольшого конного отряда в резерве, он первым заметил, что отец в беде, и отважно кинулся ему на помощь. Удачным броском дротика юнец пробил вражескому исполину грудь навылет!
Рука нумидийца с уже занесенным дротиком дрогнула и застыла. Огромное тело конвульсивно вздрогнуло, напряглось в последний раз… дротик выпал из рук, но, подчиняясь последнему усилию могучей воли, умирающий все-таки шагнул вперед…и молча рухнул лицом вниз…
Какое-то время сердце его еще билось и сквозь туман, застилавший глаза умирающего, он видел горячую схватку вокруг поверженного им римского консула, а покидавший его слух еще доносил звуки и гул затухавшего сражения…
Впервые участвовавший в бою, 16-17-летний сын выручил отца, но это не изменило хода сражения. Римские солдаты вынуждены были отступать.
Такое случалось крайне редко.
…Между прочим, потом ходили слухи, что на самом деле консула спас не сын-юнец, а его лигурийский раб. (Чуть позже мы еще вернемся к этой "закавыке".) Впрочем, это не меняет сути случившегося: Публий Корнелий Сципион-Старший остался жив, но Ганнибалу все же проиграл…