Историки до сих спорят, где конкретно на берегах Тразименского озера Одноглазый Пуниец подловил спешащего на рандеву с ним Фламиния. Известно только, что пунийский полководец очень точно подметил: над проходом вдоль озера очень долго поутру висит густой туман, стелющийся от водной глади. Это сильно затрудняло видимость для входящей в него армии. Сам Ганнибал с балеарскими пращниками (ок. 2 тыс.) и африканскими копейщиками (ок. 8 тыс.) расположился на центральных высотах, грозно нависавших над берегом Тразименского озера. У узкого входа в ущелье он скрытно разместил всех всадников Махарбала (ок. 10 тыс.) и галлов Магона (ок. 25 тыс.), а у выхода из него, на запиравшем его большом холме – свои лучшие силы: тяжеловооруженных ливийско-иберийских ветеранов (4 и 6 тыс. соответственно) под началом сына своей сестры Ганнона. И те и другие были надежно спрятаны: насколько это возможно было в гористых отрогах серповидной долины северного берега Тразименского озера.
Ловушка была готова, и оставалось только терпеливо ждать, когда спешащий поскорее разбить врага Фламиний заведет в нее всю свою армию.
Туманным утром 21 июня 217 г. до н. э. консульская 33-тысячная армия, гнавшаяся за пунийцами по пятам, вошла в приготовленную ей "мышеловку" – ущелье близ Тразименского озера, не заметив притаившегося в зарослях кустарника и оливковых деревьев, покрывавших склоны гор, чуть ли не 55(?) – тысячного войска коварного карфагенянина!
…Впрочем, по другим данным, численное превосходство пунов все же не было столь внушительным – порядка лишь 40 тысяч. Вопросы численности тех или иных армий всегда остаются на совести апологетично настроенных историков, причем чем древнее были события, тем "интереснее" выглядят цифры на бумаге. Так было, так есть и так будет: человечеству свойственно мифологизировать события, причем по разным аспектам…
…Когда почти все войско римлян втянулось во все еще сумеречную долину и их авангард уже стал подниматься на "выходной" холм, где дорогу ему преградили стоявшие во всеоружии ливийцы с иберийцами, Ганнибал тут же дал сигнал к общей атаке. Резкие звуки боевых труб оповестили о начале избиения римских легионов!
Наверху, где стояли его воины, туман уже рассеялся, и "ганнибаловцы" могли действовать слаженно. Сначала легионеры услышали рев, перекрывавший шум походных колонн. Он несся откуда-то сверху. Самые опытные поняли, что подверглись нападению!
Но густой туман, стоявший в низине, закрывал все на расстоянии брошенного камня, и атакующие оставались невидимыми. Только когда карфагеняне сбежали вниз и окружили римлян, завязался бой, причем одновременно и с фронта, и с тыла, и с фланга. Справа и слева – горы и озеро, спереди и сзади – враги!
Ловушка захлопнулась!
Сквозь серую пелену тумана доносился лязг оружия, сопровождаемый криками, руганью и стонами раненых. Попытки консула с помощью легатов построить своих солдат для сражения ни к чему не привели: в условиях плохой видимости воины ничего не видели, не слышны были в грохоте боя и приказы римских центурионов…
Первые ряды легионеров уже сражались и умирали, а остальные все еще продолжали идти походными колоннами. Пока они соображали, что делать, прыгавшие сверху солдаты Ганнибала резали их словно скот на скотобойне: порой легионеры не успевали даже изготовить оружие…
Грозные римские легионы были хороши, когда они могли сражаться в правильном строю, защищая друг друга. Шеренги и ряды шлемов, щитов и наголенников, ощетинившиеся ручным оружием, были грозной силой. Но без команд центурионов и легатов дисциплинированные римские пехотинцы не могли долго удерживать ряды целыми и несли большие потери. В хаотично протекавшем ближнем бою, где все решали индивидуальная ловкость и смелость, иберо-галльская пехота брала верх над деморализованными легионерами!
Никогда до злополучной битвы при Тразименском озере римская пехота не теряла так быстро своего боевого строя и не сражалась столь разобщенно!
Окончательно туман рассеялся, только когда солнце встало над горизонтом, и коварный Одноглазый Пуниец с помощью своего единственного глаза смог наблюдать за учиненным им побоищем. А ошарашенные римляне обнаружили, что все склоны сплошь усеяны врагами. Ливийцы и иберы закрыли выход из ущелья, галлы и кавалерия – вход, и самоуверенный Фламиний, а не осторожный Ганнибал попал в ловушку!
Инсубры яростно бросились в атаку на Фламиния, стремясь отомстить римскому консулу за гибель своих сородичей, уничтоженных им в битве на берегах Адды в 223 г. до н. э., и опустошение их земель. Их напор усиливался тем, что они нападали сверху, а римские легионеры, обороняясь на рыхлой почве, скользили, падали и не могли сражаться в столь привычном им сомкнутом строю.
Все пути к отступлению оказались отрезанными, и деморализованные легионы охватила паника. Никто уже не соблюдал строя. Многие легионеры искали спасения в озере, но здесь их настигали всадники Махарбала и много римских голов скатилось тогда с плеч и поплыло по покрасневшему от крови озеру. Скрыться в горах тоже не получалось: слишком круты были их склоны.
В ожесточенном бою сражающиеся не заметили даже сильного землетрясения!
К 10 утра, когда солнце наконец осветило всю долину, все было кончено…
Сам инициатор катастрофы – Гай Фламиний – погиб в самом начале учиненной пунийским полководцем резни: его проткнул копьем некий инсубр Дукарий, хорошо знавший его в лицо со времен Клузия. Более того, он отрубил неудачливому народному выдвиженцу голову и снял его богатые доспехи. Тем самым он лишил Ганнибала возможности опознать среди тысяч убитых тело консула и оказать потом поверженному вражескому полководцу последние почести – достойно похоронить. Отправленная после битвы специальная команда искала тело Фламиния очень тщательно, но безрезультатно. Все очень просто: голова римского консула – бесценный трофей для инсубров – могла потом болтаться на поясе у убившего его инсубра: такой у них был "варварский" обычай…
…Кстати, потом ходили слухи, что когда Фламиний приказал римской армии срочно двинуться в погоню за Ганнибалом, то якобы к нему подбежал один из командиров и доложил, что никак не удается выдернуть из земли глубоко воткнутое знамя одного из легионов, что, по тем временам, безусловно, являлось зловещим предзнаменованием. Консул пришел в дикую ярость и заорал на подчиненного: "Может, у тебя есть для меня и письмо от сенаторов с запретом вступать в бой?!" Потом он совершил святотатство, приказав… выкопать древко знамени лопатой! Одного дурного знамения ему оказалось мало, и он, якобы, самонадеянно проигнорировал еще одно: когда он отправлялся в погоню за армией Ганнибала, конь под ним споткнулся и сбросил Фламиния на землю!! Противники Фламиния из лагеря аристократов долго глумились над фиаско народного любимца и объясняли его проигрыш не только безответственной нерассудительностью, слепой смелостью, безумной стремительностью, но и полным пренебрежением священными обрядами и гаданиями, которые, гонясь за Ганнибалом, Фламиний в спешке не совершил. Впрочем, так ли это…
Только передовой римский легион (или все же всего лишь его авангард?) сумел прорвать живую стену тяжеловооруженных ливийско-иберийских пехотинцев Ганнибала, закрывавших выход из ущелья (либо Ганнибал преднамеренно дал им пройти вперед, ожидая, пока все римское воинство втянется в узкую долину?), и вырваться из этого ада. Добежав до ближайшей вершины, римские солдаты с ужасом смогли увидеть сквозь рассеявшийся туман, какая катастрофа разразилась в то утро по вине их самонадеянного и амбициозного главнокомандующего. Кое-как построившись, они двинулись было в сторону соседней деревушки, но были настигнуты и окружены кавалеристами под началом Махарбала. Он обещал отпустить их на свободу, если они сложат оружие, и случилось невиданное – почти 6 тысяч римских легионеров сдались в плен! Однако Ганнибал заявил, что Махарбал не имел права давать противнику какое бы то ни было обещание, приказал заковать римлян в цепи и отдал под стражу ненавидевшим их галлам. Отпустил он только латинян – союзников Рима, снова повторив то, что говорил много раз: он пришел воевать не с италиками, а с римлянами за освобождение Италии.
Принято считать, что, по самым скромным подсчетам, за три часа боя, а вернее побоища, из 30 тысяч пехотинцев и 3 тысяч всадников римляне потеряли убитыми почти половину воинов – 15 тысяч; 6 тысяч римлян попали в плен, остальные разбежались.
Потери карфагенян составили от 1500 до 2500 человек, причем в основном… галлов!
Сражение у Тразименского озера – редкий в военной истории пример успешного нападения одной армии на другую из… засады! Тем более, что это случилось на родной для римлян земле! Этим же фактором принято объяснять их полную беспечность: отказ от разведки… они ведь у себя дома!
…Кстати, Тразименским побоищем несчастья римлян не закончились. Спустя всего несколько дней после этой трагедии нумидийской коннице Махарбала (пунийская разведка снова сработала на "отлично"!) удалось перехватить 4 тысячи римской кавалерии, посланной с пропретором Гаем Центением (Сентением), вторым консулом Гнеем Сервилием Гемином на помощь Фламинию, но опоздавших к сражению. После яростной, но короткой сшибки попавшая в засаду под Ассизи половина римских всадников навсегда осталась лежать на родной земле, а оставшаяся часть спешилась, пытаясь занять оборону на соседнем холме, но спешенный всадник плох в обороне: его стихия – лихая конная сшибка, – и вскоре пополнила ряды пленников Ганнибала…
Глава 6. Квинт Фабий, прозванный Кунктатором, но ставший Магнусом
После блестящей победы при Тразименском озере и кавалерийского фиаско Гая Центения под Ассизи перед Ганнибалом возник вопрос: что делать дальше? Может, пора идти на Рим? Рассказывали, что якобы опьяненные блестящей победой ветераны Гамилькара в лице Махарбала, поддержанные почувствовавшими "сладкий вкус" римской крови вожаками галлов, все они бурно призывали Ганнибала поскорее идти на "корень зла" – на Рим!
В самом Риме жуткие слухи о гибели целого войска вызвали панику. Это уже был не просто еще один "черный день", как после Ломелло или Треббии, такое поражение было пострашнее всех тех, что случались в прошлом. Это была очередная неудача на… родной земле!
В страхе и смятении собрались его граждане на Форум – центральную площадь Рима, где проходили народные собрания. Женщины, которым не разрешали участвовать в собраниях, подняли отчаянный крик на улицах. Отсутствие точных сведений, как всегда, породило разнообразные толки и слухи. Всего несколько месяцев назад возвратившийся из долины По Семпроний Лонг успокаивал римлян, что на берегах Треббии ему помешала расправиться с пунами… непогода! И вот теперь молва принесла, что на берегах Тразименского озера случилось что-то ужасное!! Поговаривали, что город будет эвакуирован при приближении карфагенян!!! Несколько дней у городских ворот толпились заплаканные женщины, ожидавшие либо прибытия своих близких, либо известий о них.
Наконец на Форуме перед входом в курию, где заседал сенат, появился городской претор Марк Помпоний и сдавленным голосом лаконично и горько изрек: "Мы побеждены в большом сражении. Консул Фламиний убит". Отсутствие более полной информации привело лишь к усилению слухов, которые, вполне естественно, только сильнее преувеличили ужас произошедшего. Более того, успевшие за долгие годы отвыкнуть от военных неудач своей армии римские граждане впали в отчаяние.
Пришедшее спустя несколько дней известие об еще одной катастрофе – 4 тысячи всадников Гая Центения, посланные к Фламинию, попали в "лапы" к "быстроногой" коннице Махарбалу – не просто вселило еще больший ужас: Рим погрузился в… оцепенение. Еще бы: погибла вся конница и почти половина всех римских войск, располагавшихся на тот момент на Апеннинах!
Дорога на Рим осталась неприкрытой!
С часу на час ждали появления легконогой вражеской кавалерии у ворот города. Нужно было принимать какие-то меры. Один из двух консулов погиб, а второй, хоть и сохранил – за вычетом конницы – свои легионы, но оказался отрезанным от Рима ловким маневром коварного Одноглазого Пунийца. Сенат, заседавший от восхода до заката солнца в течение нескольких дней, объявил чрезвычайное положение, постановил мосты через Тибр срочно уничтожить, а укрепления починить.
Всем стало ясно, что римские консулы раз за разом ошибались в стратегии войны. Ганнибал одурачил и Сципиона с Семпронием, и Фламиния с Сервилием.
Над Римом нависла смертельная опасность, и предотвратить ее можно было только экстраординарными мерами.
Для защиты Рима решено было в спешном порядке назначить диктатора – правителя, ограниченного временем правления, но обладавшего всей полнотой гражданской и особенно военной власти. Выбрать на эту должность человека мог только консул. Но единственный из них двоих – Гней Сервилий – в Рим еще не прибыл, а послать к нему гонцов через контролируемую карфагенским полководцем территорию было рискованно.
И вот впервые в римской истории выбор пришлось делать народу.
Так чрезвычайные полномочия получил выходец из старейшей патрицианской семьи Фабиев (не менее древней, чем Сципионы, Валерии, Клавдии и Эмилии) Квинт Фабий Максим по прозвищу Бородавчатый (ок. 275–203 гг. до н. э.) – пожилой уже человек и мудрый политик. Стоическая непоколебимость, высшая степень разумности и сверхосторожность – таким рисует его римская (в основном пропатрицианская) традиция – вот главные черты этого большого поклонника старины и противника модных новшеств. (Именно эти его жизненные правила стали потом идеалом для одной из "икон стиля" древнеримского гражданина – Катона Старшего, с которым мы в дальнейшем плотно познакомимся.) К этому моменту Квинт Фабий уже был заслуженным сенатором, обладавшим колоссальным авторитетом: он дважды побывал консулом – в 233 и 228 гг. до н. э., а еще раньше принимал участие в Первой Пунической войне. Как военачальника его отличала исключительная осторожность. Вот о ком можно было с уверенностью сказать: "Семь раз отмерит, прежде чем один раз отрежет!"
Не исключено, что как полководец он чем-то был сродни знаменитому русскому фельдмаршалу Михаилу Илларионовичу Кутузову, который на войне предпочитал искусный маневр и военную хитрость и не очень любил ввязываться в "большие драки". Суть полководческого искусства Кутузова, как известно, была в глубоком стратегическом маневре… вне поля сражения и переходе от обороны к наступлению,лишь когданеприятель полностью исчерпывалсвои резервы. Стратег от бога, он отличался завидной выдержкой даже в самые критические моменты сражения, умел терпеливо ждать изменения обстановки в свою пользу и блестяще использовал малейшие ошибки противника, превращая их в свою победу.
Нечто похожее очевидно было присуще и его далекому историческому "коллеге по ремеслу" – Квинту Фабию, чья предельная осторожность не помешала ему, однако, победить в 233 г. до н. э. лигуров, грабительскими набегами разорявших Северную Этрурию, и подчинить их земли Риму. За эту победу он удостоился триумфа. Именно на этой войне он получил большой опыт ведения боевых действий в труднопроходимой местности против врага, умевшего устраивать засады. И хотя к моменту получения диктаторства ему уже было около пятидесяти восьми лет, а такой возраст по римским стандартам считался довольно преклонным для командования на поле боя, но именно опыт войны с лигурами окажется для Фабия бесценным в противостоянии с хитроумным и коварным Одноглазым Пунийцем.
Для борьбы с таким виртуозом засад, каким себя не единожды показал Ганнибал, нужен был именно такой полководец, как Квинт Фабий, который не понесется очертя голову за врагом и не опростоволосится подобно Фламинию, загнавшему в ловушку целую армию!
Как известно, Фабий давно уже предупреждал сенат, что война на поле брани коренным образом отличается от споров в сенате. Он принадлежал к числу тех сенаторов, что до самого объявления войны выступали за переговоры с Карфагеном. Однако если с кем и намеревался договариваться этот здравомыслящий человек, то уж, конечно, не с Баркидами, а с их противниками в карфагенском Совете. Он, как известно, даже ездил в составе посольства в Карфаген, но безрезультатно. Это ему пришлось объявить Карфагену войну, "спрятанную" в складках его тоги. Ганнибала же он всегда воспринимал как ярого врага и на переговоры с ним идти не собирался.
Согласно обычаю, диктатор сам выбирал своего заместителя или, как его называли в Риме – "начальника конницы". Такое решение вытекало из самой сущности диктатуры, когда вся власть должна была быть сосредоточена в одних руках и исходить только от диктатора. Однако, если верить отдельным античным источникам, против обычая и "начальника конницы" на этот раз выбрал… народ. Хотя, по правде говоря, никакой необходимости в таком отступлении от нормальной процедуры не было. Им стал бывший консул 221 г. до н. э. Марк Минуций Руф, человек крайне воинственный, но слишком азартный. К тому же он принадлежал к враждебной клану Фабиев группировке Эмилиев-Сципионов, задававших тон в сенате, а значит – это несло в себе семена будущих раздоров. И, наконец, выбранный народом, а не назначенный диктатором, Минуций получил определенную самостоятельность, которой он очень скоро не преминет воспользоваться. Единства в управлении армией при таких двух противоположных руководителях быть не могло, и очень скоро "найдет коса на камень"!
Перемены в ведении войны будут, но "из-за борьбы двух противоположностей" они будут носить половинчатый характер.
…Между прочим, Квинта Фабия Максима всю жизнь награждали прозвищами, причем почти всегда обидными. В детстве, когда он был молчаливым и усердно учился, однокашники дразнили его Овикулой (Ягненочком либо Овечкой). Позднее к нему приклеилось не менее обидное – Бородавчатый! В ходе войны с Ганнибалом его сменит более благозвучное, но все же обидное прозвище – Медлитель (по-римски – Кунктатор)! Звучное и почтительное прозвище – Максим было пожаловано его роду со времен прадеда Фабия Руллиана – диктатора 315 г. до н. э., успешно воевавшего с самнитами. И наконец, еще одно – Magnus (Великий) – было дано Квинту Фабию отдельными римскими историками за заслуги перед Отечеством, но уже после его смерти! Таковы гримасы истории и смею добавить… Судьбы…
Пока в Риме приходили в себя, судили да рядили, выяснилось, что Ганнибал так и не пошел на Рим! А ведь до него оставалось каких-то 80 миль, т. е. всего лишь 10 дней марша, причем нефорсированного! Более того, в Риме, судя по всему, на тот момент не было серьезных сил для оказания сопротивления – не более двух недавно набранных легионов, т. е. порядка 10 тыс. воинов. Некоторые историки полагают, что на тот момент у вожака пунов "под ружьем" могла состоять 50-55-тысячная, закаленная в боях и походах армия, полностью укомплектованная лошадьми, вьючным транспортом. Грубо говоря, всем тем, чем сполна поживились его солдаты у убитых и пленных римлян со времен Треббии, Тразимена и Ассизи: оружием, снаряжением, палатками, лопатами, обувью, одеялами, флягами, продовольствием и т. п.