И все же гениальный тактик не рискнул на дерзкий стратегический маневр (выделено специально. – Я.Н.) ради быстрого завершения войны с Римом! Даже сегодня, спустя века, более того, тысячелетия, историки все не могут прийти к единому мнению: был ли он прав или все же нет?! Это прямо как с легендарной Старой гвардией Наполеона при Бородино: следовало ли ее пускать в ход в конце сражения или нет?! В подобных вопросах уместна аксиома: "После драки кулаками не машут!"
Почему Бонапарт не рискнул своим последним резервом за тысячи лье от Парижа, известно хорошо, а вот почему Ганнибал не двинулся на Рим, следует разобраться!
Принято выделять несколько наиболее веских аргументов нежелания Ганнибала "закруглить" войну после победы на Тразименском озере немедленным походом на Рим, его осадой и штурмом.
Во-первых, город окружала прочная крепостная стена из глыб туфа. Снабженная угловыми башнями, она тянулась на 11 километров. В самом слабом месте – между Коллинскими (Квиринальскими) и Целиевыми воротами – она была совсем недавно усилена. С внутренней стороны насыпали земляной вал, а с внешней вырыли ров 10-метровой глубины. Аналогов крепостной стены Рима не было на всем Апеннинском полуострове. И в то же время Рим в ту пору не был настолько неприступной крепостью, с которой не могли бы справиться карфагеняне. Сам Карфаген, кстати, был намного более укрепленным городом, чем Рим. Более того, как раз в это время вдоль побережья Этрурии курсировал карфагенский флот из 70 боевых кораблей, т. е. всего лишь в 80 милях от лагеря победоносного Ганнибала. Возможно, что им планировалась операция по блокированию Рима с моря или даже нападения на него?! Не исключается, что только 30 боевых кораблей Рима в тот момент были поблизости и готовы для его защиты. Связывавший в ту пор Рим с побережьем мелководный Тибр еще не играл роли основного порта снабжения города продовольствием. Эту роль тогда играл город-порт Путеолы, перекрыть который можно было с помощью сухопутной армии. Но Ганнибал не станет координировать свои действия с карфагенским флотом: более того, он вскоре уйдет из Этрурии к противоположному побережью Италии – к Адриатике.
Во-вторых, Ганнибал, искренне восхищавшийся знаменитым эпирским полководцем Пирром – мастером осады и штурма городов, – сам с ним в этой области военного искусства не только не соперничал, но и не считал себя его учеником. Действительно, судя по всему, в частности по осаде Сагунта, во взятии городов Ганнибал не был большим докой. Он предпочитал сражаться в открытом поле, где максимально мог проявить свой блестящий тактический талант.
В-третьих, "окопавшись" вокруг Рима, пуниец рисковал потерять главное – наступательную инициативу, которая должна была принести ему успех в войне на чужбине – на италийской земле.
В-четвертых, кое-кто из исследователей полагает, что еще одним доводом против непременной осады Рима могла быть усталость пунийской армии, которой после экстремального перехода по болотам Арно якобы срочно требовался отдых. Люди и животные недоедали, покрылись паршой. Так ли это?! На самом деле они были солдатами, и все испытания длились всего лишь 4 дня! К тому же слабая и голодная армия не смогла бы разнести в пух и прах римские легионы даже из засады!
В-пятых, пунийский полководец понимал, что взятие Рима требует длительной осады, а ее рискованно вести, имея в тылу еще не завоеванную Италию.
В-шестых, судя по тому, как Ганнибал вел войну в Италии, не исключено, что первостепенной целью пунийского полководца являлось не захватить Рим, а постараться понудить его заключить с Ганнибалом выгодный для Карфагена мирный договор.
В-седьмых, сил у Ганнибала все же было недостаточно для штурма Рима, чей военный потенциал был еще далеко не исчерпан: его мобилизационные ресурсы, несмотря на все потери, были впечатляющи.
И последний аргумент, традиционно объясняющий, почему пунийский полководец не пошел прямо на Рим.
Принято считать, что для осады Рима нужна была серьезная осадная техника, которой у Ганнибала якобы не было, а значит, ее следовало достать либо сделать. Именно этот аргумент некоторые пытливые историки подвергают наибольшему сомнению. Они полагают, что на самом деле с осадной техникой у карфагенской армии больших проблем не было. Дело в том, что Ганнибал использовал ее при нападении на города Петелия, Нола, Аццеры, Казилин и Неаполь, т. е. в ходе многолетней войны в Италии пунийский полководец применял ее не раз. Следовательно, дело было не в осадных машинах, а в стратегии ведения войны: отделении всеми доступными способами Рима от его италийских союзников с целью заставить Рим выйти на переговоры о мире. Если это так, то Ганнибал явно просчитался. Не было более эффективного способа сломить волю римлян к сопротивлению, чем напасть и захватить Рим!
И тем не менее Ганнибал так на этот шаг и не решился. Ни тогда – после разгрома римлян на Тразименском озере, ни потом – после фееричного триумфа под Каннами. Он предпочел продолжить тактику уничтожения живой силы Рима в открытом поле: в четырех сражениях с ним – Ломелло, Треббия, Тразимен и Ассизи – римляне уже лишились убитыми и пленными порядка 43 тыс. человек, т. е. почти 10 легионов! Он явно рассчитывал на "здравый смысл" неоднократно битых им римлян, которые, в конце концов, сами униженно придут к нему с мирными инициативами.
Как показало время, это была роковая ошибка одного из самых смелых и дерзких полководцев, когда-либо воевавших с Римом.
…Между прочим, вскоре после триумфа на Тразименском озере Ганнибал все же пошел на… Рим по Фламиниевой дороге. По пути оказался умбрийский городок Сполетия. Пройти мимо не получилось. Началась осада, которая, как это часто случалось с Ганнибалом, сложилась для него неудачно. Что-то не заладилось в механизме "военной машины" Одноглазого Пунийца, и он повернул в сторону со… столбовой дороги – дороги на Рим! Не судьба – не так ли?..
Хорошо изучив римское войско в действии, Ганнибал решил перевооружить своих солдат.
Ливийским и иберийским пехотинцам выдали собранное на берегу Тразименского озера римское оружие: большие и тяжелые щиты римских легионеров лучше защищали бойцов, чем легкие, но небольшие круглые карфагенские; конница, тоже получившая более тяжелое римское оружие, оказалась расформированной на более мобильные отряды по 500 и 150 всадников. Не тронутой осталась только его изумительная нумидийская кавалерия, которая вся подчинялась теперь Махарбалу. С ней Ганнибал явно действовал по принципу "лучшее – враг хорошего!"
Закончив с "перестройкой" армии, карфагенский полководец двинулся на Кампанийскую равнину, плодородную и желанную, с ее маленькими богатыми городами, перепуганными и почти безоружными. Наемники Ганнибала хотели вкусить того, чего так долго были лишены. В каждом городе они устраивали резню и грабеж, набрасываясь на недоступные им прежде яства, вина и… женщин (всего было в изобилии, и пунийская солдатня "гуляла по полной программе"!), а затем покидали горящие развалины. Разорив богатую Кампанию, пуниец направил свою армию через Умбрию к побережью Адриатического моря в богатую Апулию. Здесь у моря его солдаты и лошади лечились от одолевавшей их коросты и чесотки, купаясь в вине многолетней выдержки. Все народы, жившие на севере Италии, теперь восстали против Рима, чтобы примкнуть к карфагенянам. Делали они это не потому, что жаждали оказаться под карфагенской властью, а из ненависти к римскому господству. Кроме того, Ганнибал рассчитывал на поддержку, а может быть, и на восстание населения Средней и Южной Италии против власти Рима. Поэтому, опустошая на своем пути поля и хозяйства римских граждан, Ганнибал щадил владения италиков, а пленных италиков отпускал без выкупа. Добычи захватили так много, что ее уже не могли нести за собой, и это удесятеряло силы пунийских наемников, заставляло всю эту разношерстную братию отъявленных головорезов рваться к новым сражениям.
Выйдя на побережье Адриатики, Ганнибал попытался восстановить морские связи с родиной. Отсюда он начал продавать работорговцам захваченных им в плен римских легионеров. Как только скованные цепями понурые сыны Рима оказались на рынках рабов Средиземноморья, "акции" Ганнибала на родине возросли и в Большом Совете 104-х Карфагена почти затихли голоса его недругов и, наоборот, многие заговорили о необходимости оказать помощь своим войскам в Италии и Иберии. Правда, как водится в таких случаях, это были всего лишь разговоры.
Одноглазый Пуниец не сидел сложа руки, он пытался вести активную политику с врагами Рима. Так, он предложил царю Македонии Филиппу V объединить свои усилия в борьбе с их общим врагом. Пока Ганнибал занимался дипломатией, его младший брат Магон, дважды благополучно проскочивший мимо сторожевых судов римлян на небольшой быстроходной галере в Испанию и обратно, привез не слишком радужные вести от Гасдрубала Баркида: братья Сципионы оказались "крепкими орешками". Они так умело и энергично повели борьбу с Гасдрубалом в Испании, что надеяться на подкрепления оттуда не приходилось. Почтовая связь с Карфагеном, естественно, не могла доставить пунийскому полководцу подкреплений, а сильный римский флот под началом пониженного в должности бывшего консула Сервилия перекрыл морскую связь с африканским побережьем. Для дальнейшей успешной борьбы с Римом нужны были заблокированные Сципионами серебро Иберии, леса Корсики, зерно Сардинии и богатства Сицилии.
Но, несмотря на все удачи Ганнибала в Италии, все это пока было недоступно.
…Кстати, Гнея Сервилия действительно "понизили", отправив командовать римским флотом! Во флоте в ту эпоху служить не очень-то любили, поскольку это не считалось престижным! Так вот, ему предписывалось обеспечивать контроль над морскими путями из Карфагена в Испанию, чтобы всячески мешать пунам воевать там, на равных с братьями Сципионами…
Повинуясь разуму и пойдя на юг Италии, где он смог захватить богатейшую добычу и дать своему войску необходимый отдых, Ганнибал, как это ни парадоксально, допустил одну из своих роковых ошибок! Карфагенский полководец дал римлянам возможность выиграть бесценное время и восстановить боеспособность своей армии. Четыре наспех собранных ими легиона успели-таки соединиться с остатками войск Сервилия, и… Ганнибалу по сути дела приходилось начинать все с начала.
Пришла пора карфагенскому полководцу послать гонца к глубоко законспирированному шпиону в самое логово врага – в Рим. И хотя нашлось достаточно претендентов на эту трудную роль, но Ганнибал долго сомневался: кого послать! Как часто бывает в таких случаях, решение пришло само по себе и весьма неожиданное!
…После того, как Ганнибал заключил Имильку в свои объятия (или, скорее,она его?), неистовая испанка была счастлива, как только может быть счастлива любящая женщина, делящая ложе со своим избранником. Снискав расположение и ласку человека, который в ее глазах принял блистательный образ полубога, она чувствовала себя способной на подвиг. Ей удалось убедить предводителя пунийцев, что именно ей, женщине, будет легче проникнуть в Рим.
…Облаченная в малоприметную, поношенную, невзрачную одежду, скрадывавшую ее восхитительные формы, поздней ночью Имилька собралась в путь. Совершенно непостижимым образом эти приготовления, изменившие ее внешность, только прибавили ее красоте чуточку дикого, лесного очарования. Вскочив на коня, она тихонько выехала из карфагенского лагеря и только потом пустила горячего скакуна крупной рысью в сторону Рима…
Оказавшись в его окрестностях, Имилька бросила своего коня, предпочтя отправиться дальше пешком, чтобы не привлекать внимания римских аванпостов. Но ей не повезло, в предрассветной мгле лесной опушки ее остановил грозный окрик:
– Стой! Кто идет?
Это был патруль легионеров, который караулил Аппиеву дорогу на подходе к Риму. Имилька еще не успела ничего ответить, как услышала зловещий звон тетивы…
Не получив отзыва, следуя суровому приказу своего центуриона стрелять без предупреждения – Рим оказался на особом положении, оба караульных, быстро сорвав луки и прицелившись, одновременно спустили тетивы своих луков в замаячившую неподалеку маленькую фигурку. Они были меткими лучниками: обе стрелы, глухо свистя, вылетели и впились в девичье тело…
В глазах у иберийки потемнело. Она ощутила резкую боль в животе и под грудью: стрелы пронзили и… алую "змейку" и… сине-зеленую "птичку"! Прекрасное лицо Имильки стало восковым; взор помутился, лишь глухой стон вырвался из побелевших уст и, запрокинув голову, она упала навзничь, застыв без единого слова, без единого движения…
Тяжелораненая, истекающая кровью, бесстрашная испанка лежала на опушке. Легионеры наклонились над телом упавшей, пытаясь разузнать, кто она и что ей нужно в столь ранний час поблизости от находившегося на военном положении Рима. В ответ бедная жертва их меткой стрельбы только хрипела, она не могла произнести ни слова. Смертельная бледность уже разливалась по чертам ее прекрасного лица; губы синели, руки и ноги немели…
Быстро обыскав девушку, караульные нашли у нее секретное послание Ганнибала к его шпиону в Рим. Ожесточенные неоднократными поражениями от Ганнибала, легионеры грязно надругались над ее остывающим телом. Затем уже полумертвую Имильку распяли на дереве, прибив кольями кисти рук и ступни ног, и бросили в лесу – мучительно дожидаться спасительной смерти…
Вместе с Имилькой погиб и… ее ребенок от Ганнибала, которого вот уже три месяца она носила под сердцем. Ни алая "змейка", ни сине-зеленая "птичка", ни тем более "черная бабочка" не защитили его: у них было другое предназначение – эротическое… сексуальное… любовное, наконец!
Но не будем кощунствовать над божьим даром! Таинство зачатия, дети – это святое! Пунийскому полководцу не суждено было этого узнать, Имилька скрывала от любимого, что скоро он станет отцом, надеясь сообщить ему радостную весть после возвращения из Рима. Но судьбе это было не угодно…
Так случится, что Ганнибал никогда не узнает, как и при каких обстоятельствах погибла столь преданная ему душой и телом Имилька. А с ней и реальная возможность стать отцом, о чем он не ведал! Он лишь смутно догадывался, что с ней что-то случилось, если она не вернулась с этого опасного задания.
Вряд ли он любил ее! Любил бы, не послал бы в логово врага! Скорее, чисто по-мужски привязался, привык, и "пошло и поехало". Так с сильным полом бывает: он, как правило, любит уход, заботу, ласку и… "все остальное"! В общем, ППЖ…
К его чести следует признать, что Ганнибал всячески старался выяснить ее судьбу, но следы ее бесследно исчезли…
Шла ужасная, затяжная война. Военное лихолетье ломало человеческие судьбы, унося жизни многих тысяч, десятков тысяч людей, мужчин и женщин, стариков и детей. Не пощадила судьба и Имильку…
…В час ночи со стороны Аппиевой дороги в Рим въехал через Капенские ворота всадник, закутанный в плащ, хоть как-то защищавший его от дождя, который лил уже несколько часов без перерыва, затопив улицы города. Всадник и его скакун выглядели измученными: оба были в поту и забрызганы грязью…
Миновав ворота, лошадь, пришпоренная всадником, продолжала мчаться во весь опор. И еще долго было слышно, как удалялось и, наконец, затерялось вдали эхо от звонкого топота копыт по булыжной мостовой…
Вскоре конь проскакал по Священной улице и остановился у малоприметного дома. Дома, где жил Квинт Фабий. Всадник соскочил с коня и, схватив бронзовый молоток, висевший у двери, несколько раз сильно ударил им. В ответ раздался лай собаки – без сторожевого пса не обходился ни один римский дом…
Через несколько минут диктатор Рима уже знал, что несколько часов назад на одной из дальних застав по Аппиевой дороге была задержана женщина-гонец. При досмотре в подошве ее сандалии обнаружили секретное письмо от Ганнибала к некоему Марцию, обитавшему неподалеку от Капитолийского холма. Ему надлежало в условленный день организовать в Риме беспорядки среди рабов в поддержку наступавшей пунийской армии…
Так главарь заговорщиков, проживавший в Риме два года, карфагенский шпион, был схвачен. Римляне отрубили ему руки и отправили в лагерь Ганнибала, чтобы тот убедился в провале своих планов. А вот ближайшие подельники шпиона были казнены: распяты на крестах.
Надежда на организацию восстания рабов в Риме не оправдалась…
Впрочем, это всего лишь легенда, в которой, судя по всему,быльвитиевато переплелась снебылью…
Старый Квинт Фабий отличался не только тщательно скрываемым тщеславием, но безграничным терпением и крайней осторожностью. Эти качества его характера сыграли огромную роль в его поведении на посту всесильного диктатора. Молчун от природы, он никого не ставил в известность о своих шагах по спасению Отечества. Он не стал укреплять городские стены и защищать мосты, о чем говорилось ранее. Он начал с того, что впечатляюще продемонстрировал всем свою исключительную власть, появившись верхом на коне в сопровождении 24 ликторов, которые несли перед ним атрибуты власти – фасции – связки прутьев с воткнутыми в них топориками. Они символизировали его право применять как телесные наказания, так и смертную казнь. Потом Фабий спокойным голосом потребовал от римлян новых налогов и вербовки на военную службу. Закон запрещал диктатору ехать верхом даже во время кампании, но Фабий обратился к сенату с просьбой разрешить ему в виде исключения обзавестись конем, для того чтобы лучше контролировать общую ситуацию вокруг армии и местность возможных боевых действий. Сенат, учтя всю неординарность ситуации, пошел навстречу диктатору и даровал ему такое право. Когда Квинт Фабий отправился верхом на север, чтобы собрать и привести остатки войска Гнея Сервилия, он приказал уцелевшему консулу, чтобы тот распустил своих ликторов (тому полагалось лишь 12!), сбросил с себя тогу и встречал его на Фламиниевой дороге, как обычный смертный – пешком. "Проштрафившийся" Сервилий не посмел ослушаться: все в Риме знали, что со старым Фабием штуки плохи, тем более, когда он во власти!
Вскоре под началом Фабия оказалась армия, чья подлинная численность осталась, правда, нам неизвестна. Если одни исследователи полагают, что он смог "поставить под ружье" около 32 тыс. пехоты и 6 тыс. конницы, то другие склонны считать, что это были два легиона, прикрывавших Рим, еще два легиона, недавно набранных Фабием, и пехота Сервилия. В то же время боевые качества войск Фабия вызывали немалые сомнения. В ней было довольно много "ветеранов" поражения при Треббии, а значит, их военный опыт был отнюдь не лучшего свойства. К тому же почти не было кавалерии, которую нумидийцы Одноглазого Пунийца почти поголовно уничтожили при Тразимене и Ассизи. Вполне естественно, что настоящей боевой спаянности в рядах римлян не наблюдалось: солдаты плохо знали друг друга, а офицеров явно не хватало. Для налаживания слаженности действий в открытом поле требовалось время, причем немалое.