Смотрю, на колесницах звери и в упряжках звери, со всех сторон деревню окружили. Схватили меня, к телеге привязали и поволокли. Головой об землю бьюсь и кричу.
От боли я проснулся. Усталый, пошел на работу.
Работы было много, разговоров мало. Рассказал я свой сон дяде Тиме. Первый сон и второй. Долго дядя Тима молчал, а потом проговорил:
- Сон вещий, но ты, Гриша, прими его как сон. А когда начало сбудется, исполнится и конец.
Начальство стало нас часто посещать. Комиссии приходят, пишут, обсуждают, решают. Собрали нас, кочегаров, вручили новый режим обжига керамических труб.
Теперь не за шесть суток, а за пять суток и восемь часов обжиг должен проходить. Контролеры приходят через час, проверяют температуру, записывают. Сначала трудно было, потом вложились в график. На охлаждение печи вместо трех суток дали двое. Теперь печь остывала до 250 градусов по Цельсию, вместо положенных 150. Начались и у нас эти самые "большевистские темпы". На доску почета фотографии передовиков повесили. Директор завода первый, затем парторг, предцехком, фотографии начальников цехов тоже повесили. План выполнили на сто тридцать процентов, начальству премии вручили.
Кочегарам тоже обещали, а потом чего-то задержали.
Проходит месяц, второй, получку начали давать. Стоим у кассы. Уже шесть часов вечера. Сначала шутки были, потом и злиться начали. Да что такое, что стряслось, почему так долго денег не дают? Кто-то шутку пустил: "Ребята, премию нам начисляют, задержка получилась!" Успокоились, ведь за премию можно и лишнее постоять.
Наконец окошко кассы открылось и прозвучал голос кассира:
- В очередь все становитесь, не торопитесь, деньги всем принес! Из-за вас же и задержались. Получилась небольшая заминка, некоторые из вас болели, получать нечего; у некоторых долги старые удержали, тоже им ничего нет. А главное то, что работать плохо стали, брак сплошной идет. Но Родина вас не забудет, начальство за вас побеспокоилось. Деньги всем начислили в долг.
Началось "ох" да "ах", да "почему?" От возмущения дыхание перехватило. Потом женщины кричать начали, некоторые плакать, а дальше и голосить. Мужчины - ругаться, закипела злоба в душе: "Как же так, за что же мы месяц пахали?" Подходит моя очередь. Смотрю, начислен четвертак. "Ого! - подумал про себя, - аванса тридцать получил, все удержания забрали и четвертак на руки дали. Как хорошо. Теперь и туфли куплю".
- Распишись! В долгах по уши, молодец! Но и тебя пожалели, в долг двадцать пять рублей дали.
Вот здесь-то я и обомлел. Как? Почему? Пахал месяц, не болел. План мы с дядей Тимой перевыполнили, в списки передовиков попали. Не может быть, ошибка. Отошел в сторону, задумался, шум и гам не умолкают. Нет, не пойду я больше на работу, пусть все ваши печи сгорят. Лицо и руки обжег. Работал честно один, а сколько плакал возле печи - не мог поднять колосники и дядя Тима проболел, вдвоем-то легче было. Не раз вместе с ними чуть в печь не свалился, они-то тяжеленные - килограммов по сорок, да еще и раскаленные, не всякому мужику под силу. Сажайте, жарьте, режьте, не пойду работать больше, не пойду! Работа эта - хуже смерти.
Иду домой. Обида в ярость переросла, аж руки задрожали. На ком злобу согнать, не знаю. Вдруг слышу как-бы чей-то голос: "Чего страдаешь так, зачем мучаешь себя? Работа - хуже смерти? Вот железная дорога рядом, ложись поперек и всем страданиям конец". От страха я от путей подальше отскочил. Кто дал такой совет? Остановился, осмотрелся, никого нет. Люди говорят, это смерть ходит сзади. О нет, так просто я свою жизнь не отдам, дядя Тима говорил: никогда не отчаиваться.
Услышал гудок паровоза - это поезд проехал. Стою, как вкопанный, уже не только руки, весь дрожу, а по спине холодный пот течет - ведь мог я на путях лежать раздавленным. Где и злоба делась, разум просветлел: "Что за глупые мысли в шестнадцать лет. Нет, так просто я не сдамся. Уж если умереть, то за идеи какие-нибудь, чтоб все героем тебя считали. Но ради славы тоже глупо умирать. Если умирать, то за обиженный народ, чтоб смертью своей народу пользу принести". Хоть я и не знал, какую пользу смерть героя может принести людям, но мы все тогда были напичканы всякими идеями о героической смерти. Самому за себя стыдно стало. Нет, так просто жизнь я не отдам. С такими мыслями поплелся я в общежитие.
Утро следующего дня. Солнце сияет, как будто ничего и не было. Иду на работу, когда прошел через проходную, увидел во дворе полно народу. Собрались вместе, "третья" - ночная смена и "первая" - дневная. Решили вместе к работе не приступать, чтоб не быть должниками, лучше не работать. Подадим все вместе на увольнение, две недели отработаем и уйдем. Начальник подбежал.
- Что случилось? В чем дело?
Подошел к одному, другому, уговаривает: "Пусть они не идут, ну хоть вы приступите к работе". Ко мне подходит: "Гриша, ты заместитель комсорга, приступи первый к работе, а я премию тебе выпишу - не меньше, чем четвертак". Здесь я возмутился:
- Я такой же кочегар, как и все, что всем, то и мне.
Другие цеха тоже не приступили к работе. Собрались все в клубе. Там же собралось начальство. Повелительный голос директора, даже "товарищи" не сказал, а с ходу объявил:
- Советская Конституция гласит: "Саботаж и забастовка запрещены законом". Забастовка - это измена Родине и карается законом, вплоть до расстрела. Ваш сегодняшний поступок рассматривается как организованная забастовка. Все эти ваши заявления, эти прошения уволить с работы по собственному желанию - являются доказательством, что это сделано организованно, направлено на развал страны и срыв производственного плана. Мы взяли повышенные обязательства выполнить пятилетку за четыре года. И мы выполним любой ценой.
Два года назад восстала банда троцкистов, но благодаря мудрому руководителю КГБ, благодаря нашей партии мы разоблачили главное гнездо банды, врагов нашей Родины. Они сделали покушение на Сергея Мироновича Кирова и убили его. Это были видные люди: творцы науки, конструкторы, но они были изменники Родины и их расстреляли. А кто вы по сравнению с ними? Мурашки. Этот муравейник зашевелился, кто-то его побеспокоил? До этого времени вы молчали, но нашлись среди вас сынки поколения троцкистов, это сорняк общества.
Мы их найдем и этот сорняк уничтожим. Заявление на уход никого не спасет, раньше чем пройдет две недели, мы этих подонков засудим.
За последние два месяца мы план по выпуску продукции перевыполнили, но пошел сплошной брак, все гончарные трубы дали "осколки". Главные виновники - кочегары, это через них мы не выдали годной продукции и на пятьдесят процентов. Мы не могли удержать все убытки с одних кочегаров, поэтому распределили на всех.
Виновников брака и вредителей мы найдем, и им несдобровать. От этих вредителей мы избавимся. Они сидят здесь среди вас в зале. Я думаю, вы поможете нам с ними расправиться. Те, кто поможет разоблачить эту банду, получит награду. Родина таких не забудет. Это вы можете сделать сейчас, выступить и принародно разоблачить их.
Это и ваши враги, через которых в этом месяце вас всех лишили зарплаты и все вы остались должниками. Благодаря руководству нашего завода, было решено всем начислить зарплату в долг - из государственной казны, но в дальнейшем этого делать не будем, врагов народа мы найдем, их здесь не более десятка. Кто желает выступить первым?
В зале стояла гробовая тишина, да и кто пожелает получить в лучшем случае пожизненную каторгу.
Голос директора:
- Не бойтесь говорить, это не товарищи, это ваши враги. Ваша свобода вам гарантирована. А может, кто сам за себя скажет, мы примем это как чистосердечное раскаяние и простим. Я поднял руку.
- Выходи. Фамилия.
- Зинченко Григорий.
- О себе будешь говорить или о других?
- О себе и о других.
- Молодец, Гриша! Крой, не стесняйся. Разоблачай всех, чтоб и другим тошно было. Но если и тебя втянули в эту грязь, учитывая твою молодость и малограмотность, мы тебе простим.
- Друзья, я не умею красиво говорить, но мне стало обидно, когда директор в своем выступлении обвинял нас, как врагов народа, изменников Родины, сравнивал с мурашками. Мы не инженеры, не ученые, но мы рабочие. Шесть месяцев мы проработали и нам не дали ни гроша, считая нас учениками, хотя работали мы наравне со всеми. Если посмотреть на наш труд, он не по нашим силам. Но время прошло, можно бы и забыть, но вот мы стали рабочими и за наш труд мы остались должниками.
Унижение и оскорбление трудно простить, но можно, но нам пришивают статью "организованная забастовка".
Мы оказались срывщиками государственного плана.
Мы, которые в политике ни "бэ" ни "мэ", но свою работу знаем хорошо. Я думаю, здесь какая-то ошибка, вредителей надо искать "в верхах".
Голос парторга:
- Зинченко, прекрати. Говори по существу, ты много потеряешь.
- Мне терять нечего, кроме кочегарки, от которой сам желаю избавиться. Директор говорил за троцкистов, я тоже слышал как их разоблачили и расстреляли. От радости я прыгал, а теперь получается, что сам стал таким.
Опять парторг:
- Зинченко, говори по делу. Мы собрались не историю изучать, а вскрыть подлинных забастовщиков и бракоделов. Для нас все ясно - ты первый из них. Кто следующий желает выступить? А ты, Зинченко, иди подумай и потом расскажешь.
- Если кого надо обвинять как бракоделов, то тех, кто сидит за столом.
- Ты пожалеешь, но будет поздно. Нам достаточно твоих слов. Кто следующий будет выступать? А ты иди.
Здесь я погорячился и понес и на директора, и на парторга, и на инженера.
- Так что, мы бракоделы, а кто изменил технологию, кто подписал ее? Директор и главный инженер! Нам дали новый график "ускоренный обжиг и охлаждение". А кто его проверил? Ни директор, ни инженер. А виноваты во всем кочегары. Два месяца трубы лопаются и никто не проверил почему. Когда я получил этот график, то задумался, а как он подействует на качество? Сравнил старый график и новый. Кажется такая мелочь, всего на два градуса выше, а весь процесс обжига происходит на шестнадцать часов быстрее. Но главное, в основном время сэкономлено, когда наша продукция содержит много воды. Не надо много мудрствовать, всем известно, при большой температуре вода быстро испаряется.
Начал я вычислять и вот мои итоги, - я достал листок бумаги, мелко исписанный, - испарение воды происходит в виде прыжков, а не равномерно. По моим подсчетам, в то время когда снаружи трубы уже сухие, внутри они остаются еще сильно мокрые и поэтому лопаются. Но это еще полбеды. Беда в новом графике охлаждения; при резком охлаждении трубы лопаются на осколки.
- Ну и что вы решили делать? - вопрос директора.
- Мы все уже решили, а теперь решайте вы, а что я решил, это мое дело. А если искать бракодела, то главный бракодел - это ты.
Я указал пальцем на директора, бросил свои бумаги на пол и демонстративно вышел.
После меня выступил Леша. Его выступление мне рассказали.
- Товарищи, есть причина волноваться. Но выступление Зинченко для меня немаловажно. Нужно принять во внимание его расчеты о режиме обжига. Он мой друг, но я не собираюсь его защищать. Он очень горяч, но в то же время справедлив, отнести его к числу врагов народа - не могу. За все время нашей дружбы в нем я заметил глубокую преданность Родине, интересуется историей нашей страны и научными книгами. А то, что он вышел из себя, то мы сейчас все не в лучшем состоянии. Что же касается охлаждения печей, он не окончил, по этому поводу я хочу тоже кое-что дополнить. У меня нет вычислений, но есть опыт. Я работаю на выгрузке труб из печей и часто слышал выстрелы. Это отрывались осколки от труб. Вместо допустимых сто тридцать градусов, начинаем выгружать на двадцать часов раньше - при двести градусах. Нам дано указание пол и стены поливать водой, чтоб снизить температуру. Конечно, трубы будут лопаться!
Директор начал нервничать.
- Кто дал указание поливать водой?
- Мне дал старший мастер, а кто ему - не знаю.
- Подайте, пожалуйста, записки Зинченко.
Леша поднял записки и положил на стол. Директор бегло просмотрел запись и говорит:
- Мы выйдем на несколько минут и посоветуемся.
По залу прошел тихий шепот. Стали задавать вопросы друг другу, что будет с Зинченко? Куда он ушел?
Я пришел в общежитие. Одетый лег на постель, но чувствовал себя спокойно, страх прошел. Я прекрасно знал, что после моего выступления мне несдобровать.
Ожидал прихода "незваных" гостей. "Заберут, - думал я, - где-то осудят, никому не сообщат моей судьбы. А как друзья на работе, кто осудит, кто оправдает, поговорят немного, а потом все забудут. А отец, мать, моя любимая сестричка Оля и братишки, забудут ли они тоже? Все забудут, но родные никогда! Отец будет ожидать писем, где и что со мной, какой срок дали. Мама будет плакать".
Вспомнил лицо отца, когда он провожал нас в школу.
Зима, пурга на улице, ветер встречный. Мы с Олей идем в школу, бедненько одетые. Отец выйдет на улицу, вслед посмотрит. Мы немного пройдем, потом Оля поворачивается спиной, да так и идет, стараясь прикрыть меня от ветра. А я в самую большую пургу никогда от ветра не отворачивался, как будто боролся с ним и все усилия прилагал, чтобы победить. Отец за горячим ужином иногда говорил: "Что будет с нашим Гришей? Любит книги читать о всяких приключениях".
Вспомнил, как я по вечерам вслух читал книгу "Как закалялась сталь", восторгался героями. Вспомнились слова отца "против власти не попрешь". Но при чем здесь власть? Я никогда против власти не восстану, власть хорошая - есть люди плохие у власти, с ними надо бороться.
В борьбе за справедливость можно и жизнь отдать. Вот скоро зайдут несколько милиционеров, скрутят руки назад и прощай борьба за справедливость, а потом что?
А потом, кто следующий? И так по одному "борцов" уничтожат. Нет, живым не дамся. Мысли вихрем понеслись, не угонишься, самый лучший момент, пока не связан - покончить с собой. И как будто меня подгоняют: "Скорей беги, опоздаешь, железная дорога рядом…"
Услышал гудок поезда, зовущий: "Скорей, скорей, опоздаешь". Вскочил с постели, к двери рванулся. И тут пришла мысль: "Куда спешишь? Остановись!" Остановился у двери и размышляю: "Вчера испугался смерти, а сегодня сам ее ищешь. А как не хочется идти в тюрьму. Хотелось быть свободным. Но уже поздно, директор не простит. Может, пойти попросить прощения? Как будет унизительно, а друзья что скажут? "Герой" в кавычках".
Какой-то шум послышался в коридоре. Я спрятался за дверью. Мысль стучит в голове: "Опоздал". Толпа ребят врываются в комнату: "Где он, куда ушел?" Нашли меня за дверью, схватили под руки и вытащили на улицу.
Все разом кричат, но ничего не пойму, одно понял ясно:
- Тебя там ждут, начальство вызывает!
И здесь я закричал:
- Пустите, не пойду, живым в руки не дамся!
Затолкали меня в зал. Директор протокол в руках держит: "Уже состряпал дело, - подумал я, - наверное, решение сейчас объявит. Говорят, что от судьбы никуда не уйдешь, может, в тюрьме умнее буду? Эх! Будь что будет".
- Товарищи, я хочу зачитать протокол о решении нашего собрания: "Общее собрание завода рассмотрело причину массового брака на производстве. Причина брака выявлена руководителями завода, партийной и комсомольской организациями. Особенно отличился кочегар завода, Зинченко Григорий Васильевич! Решено: всему коллективу завода простить задолженность. Деньги, полученные рабочими в долг - считать зарплатой последнего месяца. За активное участие в выявлении брака Зинченко Григория Васильевича наградить месячным заработком в сумме пятьдесят рублей".
А теперь, товарищи, заберите назад ваши заявления об увольнении. Прошу всем разойтись и приступить к работе. Собрание закончено.
После этого случая меня уже не называли козлом, а дали новую кличку "Герой". На следующий день встретился с дядей Тимой, который после болезни уже вышел на работу. Он спросил:
- Ну что, герой, работать будем?
Я покачал головой в знак согласия. Окрыленный неожиданным счастьем, я предложил ему, чтобы он отдохнул, а я до конца смены поработаю один. Никогда не было так легко работать, как в этот день. Печь дышала жаром, а казалось, что дует холодный ветерок. Все же на свободе и доказал свою правоту. Да не только для меня, но и для всех рабочих этот день был как праздник. Печь снова была в начальной стадии обжига. Работы было мало и можно было поговорить, Я вспомнил прерванный разговор.
- Дядя Тима, вы до конца не рассказали, как женились и где ваша семья? Он был, как никогда, разговорчив, его лицо сияло счастьем. За два дня шли всякие разговоры обо мне. Мое выступление на собрании передавали один другому. Я стал чуть ли не революционером, а главное, всем объявлено прощение задолженности.
Дядя Тима продолжил свой рассказ:
- Мы окончили наш разговор на том, как я принимал заказы дома. По вечерам я стал встречаться с Катей. Пленила меня ее красота и очаровательный голос. В любом конце деревни, из сотни голосов, я узнавал ее. А когда в полночь все расходились по домам, я всегда старался провести Катю домой. По дороге она молчала, как будто ее голос с последней песней улетел, хотя в кругу друзей была всегда веселая и разговорчивая. Когда дойдем до ее дома, а это на краю деревни, она посмотрит мне в лицо и тихо скажет:
- Тимоша, спокойной ночи.
- До встречи завтра, - отвечал я всегда.
В это время у меня появился необыкновенный заказчик. Он уже надоел, а выгнать неудобно. Как только последний человек ушел, он тут как тут на пороге появился.
- Добрый вечер, Тимофей, по отчеству не знаю. У нас есть время ближе познакомиться. Сегодня у мня особый заказ, не нож или подковы сделать, а особо важный. Сделать металлические бороны, каких нет ни у кого, давай обсудим вместе, как это лучше сделать.
И тут он принялся хвалить меня на все лады, так что и не поймешь, чего он пришел. А он заливается на все лады: "Говорят, что ты все можешь делать, придумай для меня что-нибудь такое, чтобы все завидовали, в долгу не останусь, отблагодарю так, что всю жизнь помнить меня будешь".
- Помню его, Гриша, до смерти не забуду, если бы встретил, не знаю, что и сделал бы с ним. "Да еще говорят, ты не только мастеровой, ты и с паном в дружбе. А правда, что пан Филипп тебе кузницу подарил, просто так, взял и подарил? Я, конечно, не очень верю слухам: новую кузницу, где работает десяток рабочих, отдать даром - родной отец сыну не подарит. Скажи честно, правда это?" - глаза наглые, в упор смотрит и свое гнет, - такое случиться может, когда кто-то умом помешается. Филиппа знают все, со всех концов идут к нему, чтоб наняться на работу.
Сейчас он какой-то завод строит, в Германию частенько ездит. Ну, это его дело, а кузницу отдать так просто - не поверю.
- Частица правды есть, - ответил я, - заходит как-то в кузницу пан и говорит: "Идите все сюда". Мы побросали свою работу, подходим ближе. Пан продолжает: "Работы у меня по горло и без этой кузницы. Считайте, пана у вас нет. Я ее передаю Тимофею. Он будет давать вам работу и выдавать зарплату". Я испугался: "Что я буду делать?"