Март выдался на редкость теплый. Каждый день сидел я возле могилы-погреба, не хотелось в дом заходить, лечь бы тут рядом и уснуть навсегда. Но теплая погода была не кстати. В домах лежали мертвецы и издавали такой ужасный запах, что даже на улице невозможно было находиться. Не смог я больше жить среди мертвецов, побоялся, что с ума сойду. Стал готовиться в путь. Доел все, что у меня осталось, взял свое добро, деньги золотые и просто кусочки золота. Вспомнил про золото, которое видел на столе у соседа. Но передумал брать, ведь не мое это добро, да и в крови человеческой оно. Свое возьму, может пригодиться, а если нет, то выброшу. Постоял у могилы, поцеловал порог дома, ушел уже под вечер. Всю ночь шел, но до восхода солнца только полпути прошел. Увидел скирду соломы возле дороги, прилег на солнышке и крепко уснул. Когда проснулся, снова продолжил свой путь. К вечеру я добрался до Золочева. Увидел людей и глазам своим не поверил, не надеялся уже увидеть живую душу.
- Дядя Тима, а что с вашей деревней стало? Вы хоть один раз там были после этого?
- Бывал и часто.
- А почему вы не женитесь, скучно ведь жить одному?
- Не могу, Гриша, больше жениться. А тайну тебе расскажу, но ты молчи и никому не говори. Эта тайна от народа скрыта, но все же государственные решения доходят до людей, ведь сама жизнь о них рассказывает.
Пришел я в Золочев, сел на поезд, народа было мало.
Дети ходят по вагонам и просят что-нибудь поесть. На сиденье сидело трое мужиков, и я решил подсесть к ним, послушать, о чем они говорят. Разговор они вели о хлебе, в каком торгсине дешевле. Спросили и меня.
- А ты в какой торгсин едешь?
- Не знаю, куда еду и не знаю, что такое торгсин.
- А ты часто в городе бываешь?
- Первый раз после зимы еду. В прошлом году был перед жнивами.
- Ясно, почему ты не знаешь, что такое торгсин, все про них знают, ведь это где золото меняют на хлеб.
(Только намного позже я узнал, что это сложное слово, состоящее из двух слов: торговля с иностранцами. Открывались магазины, где за золото иностранцы, а позже и советские граждане могли покупать то, чего не было в обычных магазинах. Во время же голода в этих пунктах обменивали хлеб на золото. Объяснение автора)…
Вначале, когда зерно стали вывозить из сел, взамен привозили хлеб печенный из города, а потом объявили, что нужно самим за хлебом ехать в город. Эти магазины назвали торгсинами. А вам, что, никто не объявлял?
- Нет, никто.
- А как же вы зиму пережили или у вас хлеб никто не забирал?
- Хлеб весь забрали и люди все помирали, со всей деревни один я в живых остался.
Решили мы все ехать в дешевый торгсин. Народу было очень много, еще с вечера становились в очередь.
Так я за кусочек золота купил четыре буханки хлеба.
Вспомнил свою деревню. Ведь жили там люди богатые, у каждого золотишко было, а с голоду все умерли. Это работа Разумовского. Не сообщил нам ничего о торгсинах. Недаром говорил, что все будут помнить его. Вот, Гриша, я тебе и рассказал всю тайну. Чтоб построить тяжелую индустрию, нужно золото, а золото почти все было у людей на руках. Вот и решили забрать у людей зерно, чтоб они ехали в город и покупали хлеб за золото, ведь человек все отдаст за кусок хлеба. Так и собрали добро людское.
- Дядя Тима, а сейчас, кто-нибудь живет в вашей деревне, давно вы там были?
- Я там бываю часто, сам знаешь, мои все там похоронены. Первый раз я пошел туда, как только окреп. Жутко было смотреть на это зрелище. Не доходя до деревни пару километров, я увидел клубы дыма, а смрад был невыносимый. Спалили нашу деревню, чтоб зараза не распространялась, а потом трактором все заровняли, как будто и не жили там люди… устроился я кочегаром, так и работаю здесь… Гриша, а ты помнишь ту лекцию о происхождении человека, ты ведь тоже тогда был, я тебя там видел.
- Да, помню, вы еще подошли к лектору, посмотрели на него и вышли.
- Да, Гриша, когда этот лектор вышел выступать, я своим глазам не поверил. Ведь это был Разумовский, старый конокрад, убийца нашей деревни. Ишь как в люди выбился! Я подумал, подойду поближе, в глаза ему посмотрю. У меня было такое состояние, что я готов был ему горло перегрызть за всех: за всю деревню, за мою семью, за детей, которых убили родители. Если бы он сообщил нам, что в городе меняют золото на хлеб, то никто бы не умер, у нас деревня была дружная, в беде никого не оставили бы. Решил я сжечь его в его собственном доме, но Бог уберег меня от этого душегубства.
Да, Гриша, есть все-таки Бог на свете.
- Дядя Тима, что с вами, почему вы так говорите?
- Да не было мне покоя, выследил, где живет этот изверг. Стал делать подготовку для исполнения моего приговора. Еду как-то в трамвае после работы, решил кое-что купить для этого дела, и вдруг знакомый голос.
- Никак из Панской будешь? Тимофей, да неужели это ты?
Смотрю, да ведь это же Павел Матвеич, штундист наш. Разговорились по дороге. Он ехал на свое собрание и меня пригласил. Я, конечно, не хотел ехать на их собрание, но очень хотел с ним поговорить, меня жгло всего внутри. Он это заметил и стал так душевно со мной разговаривать.
- Моя душа зачерствела после всего пережитого, а тут вроде плавиться стала. Ну и открыл я ему план, который жизни мне не давал. Не оставил меня Матвеич, навещать стал, убеждал меня не брать на душу смертный грех, страшным судом Божьим стращал. Привязался я к нему, Гриша, душой привязался.
- Да вы что, дядя Тима, никак в штундисты записались?
- Еще, Гриша, не записался. Да думаю только, что есть все-таки Бог.
Тут я совсем растерялся, а дядя Тима стал меня поучать:
- Ты говоришь что не веришь в Бога. Не верит в Бога тот, кому это выгодно, а выгодно кому? Грешнику. Кто будет отвечать за миллионы убитых душ, пусть не оружием, а голодом. Убивают только грешники. Они имеют власть, издают законы в ущерб народу, чтоб возбудить ненависть ко всему доброму. А когда человек потеряет веру в добро, тогда легко потерять и веру в Бога. Ты, Гриша, доверился ученым, когда ты был на лекции, разве ты не чувствовал духовную пустоту. Их доводы пустые - бездарность ума. Кыш, когда-то конокрадом скопил денег на людских слезах и в начальство выбился. За Бога говорить не буду, как сейчас принято говорить, "религиозная пропаганда" запрещена, за это судят и сажают в тюрьмы.
- Дядя Тима, хуже не будет. Я бы сейчас лучше в тюрьму пошел, чем так работать. Bы посмотрите на нашу работу, жара невыносимая, как в аду. Каждый день одно и тоже, лопата, уголь и раскаленная печь. А плата какая, хватает только на хлеб, суп и на спецовку, а чтоб пойти в кино или в театр, денег нет. В кино ходил только один раз, когда был учеником и работал бесплатно.
- Что ты, Гриша, задумал. Не вздумай бежать, дальше своей деревни не убежишь. Слыхал, двое ребят сбежали. Поймали их и судили, еще, говорят, милость проявили к ним, потому что малолетки, по году только дали. Работают теперь на угольной шахте бесплатно. Ну, а после снова сюда на работу пришлют, а могут и оставить на шахте работать.
- Что будет, то будет, а здесь работать не буду.
- Гриша, терпение - лучшее качество человека, а время покажет. Наберись терпения, а дальше будет видно, что делать.
Часть II. Вторая мировая война
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.
- Гриша, ты слушал сегодня утром радио, слыхал новость?
- Дядя Тима, какое радио, нужны мне эти новости. Вот у меня новости, снова опоздал на четыре минуты, проспал. Я уже на восемнадцать минут опоздал за последних три месяца. Еще мне осталось три минуты и меня осудят. Бежать надо, пока не поздно.
- Остановись, Гриша, никуда не надо бежать, заберут итак.
- Как заберут, куда?
- Сегодня началась война.
- Война, с кем?
- Германия, без объявления пошла на нас войной.
- Кто, Германия? Через три дня будут бежать до самого Берлина. Вы знаете, дядя Тима, у них танки из фанеры. Даже если и дубовые, все равно дерево. Против их танков у нас есть смесь горючая. Армия наша непобедимая. А что Германия? Их армия пока прошла Европу - истощилась.
- И где ты, Гриша, такой чернухи набрался, все шутишь, а я серьезно. В восемь часов будут передавать обращение Сталина ко всему народу нашей страны. Давай подправим топку и пойдем послушаем.
В своем обращении Сталин призывал народ подняться на защиту Родины. В голосе звучала тревога, в его речи я не почувствовал огромной уверенности в непобедимости наших войск. Первые отряды уже сегодня отправляются на фронт. В стране объявили военное положение. Во многих местах враг прорвал оборону пограничных войск и продвинулся на территорию нашей страны. Войска начали отступление. Уже за полтора месяца Украина была занята до Днепра, но была еще надежда, что задержат немецкие войска там. Но вражеский десант был высажен в тылу и отрезал всякое подкрепление. К концу августа фронт приблизился к Сумской области, а это уже рукой подать до Харькова. Наш завод и многие другие начали эвакуировать на восток. Людей, целыми отрядами везли, под Сумы рыть противотанковые окопы. В основном на окопы везли женщин и подростков.
Забрали и меня. Окопы рыли целый день под обстрелом немецких самолетов. Иногда они кружились очень низко и выбрасывали листовки. Я поднял одну и стал читать:
Советские дамочки,
Не ройте ямочки.
Придут наши таночки,
Раздавят ваши ямочки.
Надо же, в чужой стране, а чувствуют себя как дома.
Как-то на рассвете нас подняли по тревоге и объявили, что мы находимся в окружении. Приказ был опускаться в овраг и отступать вместе с войсками. В общем, спасайтесь кто как может. Мы шли вместе с солдатами, но никто не знал, куда. Одни говорили, что в сторону фронта, другие, что мы отступаем. Такая толпа людей, хорошая мишень для немецких самолетов. С трудом вышел из общего потока и поднялся на вершину холма. В этот день был сильный дождь и я никак не мог определить, где мы находимся. Хотя надеялся, что нахожусь где-то недалеко от родной деревни. Услышал ржание лошадей, значит, обозы рядом. Только не знал, наши или немецкие. Спустился в овраг, отсидеться пару дней, чтоб фронт прошел и потом искать дорогу домой. Дни были теплые, по солнцу определил где юг и пошел в сторону Полтавы.
Много прошел незнакомых деревень, все спрашивал дорогу домой. Люди у нас добрые, встречали хорошо, давали поесть, предлагали переночевать. Так на десятый день добрался домой. Был поздний вечер, во дворе стояли две подводы. Стучу в окно, не открывают, только в доме все засуетились. Снова постучал посильнее и услышал Олин голос.
- Кто там?
- Ты что, своих в дом не пускаешь?
- Папа, это же Гриша!
Дверь открылась и навстречу мне выбежала мама.
- Заходи, сынок, скорее в дом, откуда ты взялся? А я им нараспев:
- Бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой… И вот он уже дома, что, не ожидали?
- Не поймешь, откуда ждать. Одних везут на запад, другие бегут на восток. Ты, конечно, голодный, сынок?
- Не прочь перекусить что-нибудь, да только повкуснее, надоели скитальцу сухари.
Тут и отец появился, начал целовать, мама и ахнула:
- А я и поцеловать забыла, так растерялась.
- Лучше, мам, позже, чем никогда.
- У тебя все шутки - прибаутки, расскажи лучше, где был?
- Страну Советов изучал, прошел от южных гор, до северных морей и другой такой страны не знаю, где так много гибнущих людей.
- Успокойся, сынок, время военное.
- Да я и не понял, на какой стороне нахожусь. Или может, у нас в гостях немцы из самого Берлина?
- Гости, но только не из Берлина.
И тут я только заметил чужих людей во второй половине дома. Быстро накрыли на стол и сели ужинать. Стал рассматривать людей, мне показался один из них знакомым. Это был начальник станции.
- Колесников Николай Иванович. Это моя жена и дети. А ты кто будешь?
- Сын собственных родителей. Родился по собственному желанию, умру по сокращению штатов. Владею десятью языками и все по-русски, на Украине зовут Грыцько.
Отец рассердился.
- Поменьше языком болтай, я тебе ведь уже говорил, что военное время.
- Отец, а разве я выдал военную тайну, я ведь только назвал свое имя, впредь постараюсь и этого не говорить.
- Гриша, лучше расскажи о Харькове.
- Да что я знаю, заводы все эвакуируют в Сибирь. В Харькове творится ужасное, все куда-то едут, поезда перегружены. Нас заставили окопы рыть, а потом отдали в руки немцев. Говорили, что на окопы везут, а попали на передовую с лопатой в руках, вот и воюй, как хочешь.
На утро оказались в окружении. Лопаты побросали, копать нечего, разве только могилу для себя. Солдаты стали отступать и мы вместе с ними. Решил разобраться и вышел на бугор. Смотрю, а немцы идут в том же направлении, что и мы. Переждал пока они пройдут, немцы пошли на восток, а я в обход, на юг подался. По солнцу ориентировался, так и пришел домой.
- Да, пережил уже немало, - вздохнул отец, - но Бог знает, что впереди всех ждет? Вспоминаю, как я воевал, был я на три года старше Гриши тогда. После революции на Украине появились всякие отряды. Колчак, Петлюра, Махно, каждый норовил себе людей набрать. За кого воевать, не поймешь. Облавы на мужиков делали, всех забирали. Я решил одеть кофту, юбку и пошел полоть огород. Смотрю, идет толпа, я ногу подогнул и полю огород. Они остановились, посмотрели и ушли, кому нужна безногая баба? И на фронте тоже побывал. Пошел мне тогда двадцатый год. Приказали отступать. И отступать не хочется и в плен не знаешь к кому идти.
Попадешь в плен, все равно воевать пошлют. Только поменяют звезду на трезуб. Увидел мертвого солдата, вымазал себе руки и лицо в кровь, взвалил этого мертвеца на плечи и потащил. Проходят мимо солдаты, а я их спрашиваю, где находится медсанбат, мол, ранены, нужна помощь. Они посоветовали в тыл идти. Так и я нес его, от пуль спасаясь. К ночью до леса добрался и как ты, Гриша, домой пришел. В погребе скрывался до тех пор, пока они разбирались, чья власть лучше.
В конце сентября шли бои за Харьков, фронт обошел нас стороной. В село приехали немцы, назначили двух полицаев и жизнь пошла своим чередом. В поле тогда много бродило коров и лошадей. Люди ловили их и забирали себе, так и жили. Однажды объявили, что к нам в деревню должны приехать войска СС и их нужно достойно встретить. В центре собрались все жители деревни. Был приказ, как только въедет немецкое начальство, встречать их хлебом-солью, по украинскому обычаю. А все должны были стать на колени и поклониться. К обеду приехали немцы на броневиках. Встретили их хлебом-солью, поклонились. Стали объявлять новые законы через переводчика. Сообщили нам, что они пришли не как завоеватели, а как освободители от большевистского ига. Войну они ведут только с коммунистами и евреями. Всему остальному народу они дают свободу и независимость от власти коммунистов. В свою очередь, весь народ должен помогать им разоблачать скрывающихся коммунистов и евреев. За неподчинение новой власти - расстрел.
- Сегодня вы должны выдать в наши руки коммунистов и евреев. Мы произведем над ними справедливый суд. Все коммунисты и евреи должны быть повешены.
Если кто из вас будет их скрывать в своих домах или будут знать, где они скрываются и не сообщат, будут расстреляны. Тот, кто выдаст их нам, получит вознаграждение.
Через некоторое время снова нагрянули немцы, собрали всех мужиков. Объявили, что по лесам появились партизаны, поэтому за всякую связь с ними - расстрел. А если в какой-нибудь деревне будет убит немецкий солдат, то за это расстреляют пятьдесят человек. Затем привели двух молодых ребят, моих ровесников, и объявили, что они имели связь с партизанами - их расстреляли. Назначили старосту села, который должен докладывать о всех подозрительных личностях. Если же будет скрывать, то расстреляют и его.
Как-то поздно вечером неожиданно появился Николай Иванович. На этот раз один, без семьи. Говорил с отцом о каких-то лагерях для военнопленных. Потом позвали меня.
- Гриша, на доброе дело нужен связной, ты хорошо ездишь на лошади. Спасать людей от гибели нужно, так что будь готов.
- Я-то готов, только к чему?
- Меньше будешь знать, лучше для тебя будет. Риска большого нет, связным будешь. К примеру, зайдешь в дом, куда тебя пошлют и скажешь: "Вас зовут в гости". Без лишних слов. Тебя могут спросить: "Куда идти и когда?"
Так я стал связным. Отец предложил мне общаться с молодежью, прислушиваться к их разговорам. Если что важное или интересное узнаю, то говорить ему. Обычно Николай Иванович спрашивал:
- Что нового слышно?
- Особого ничего. Говорят, что Нюра своего мужа из плена привезла. Много пленных с голоду умирает.
- А есть такие, которые хотели бы помочь,?
- Не знаю. Света говорила, что очень жалко их.
- А не можешь ты ее к нам позвать?
Я сходил за ней. Николай Иванович и Света долго разговаривали, он давал советы, как можно помочь пленным. Можно сварить картофель и бросать в колонну пленных, но не подходить близко, охранники могут убить.
Через время она и другие девчата ходили из дома в дом, просили хозяек картошку варить в "мундирах". Женщинам он советовал:
- Вы стойте на обочине дороги, когда боковые конвоиры пройдут, бросайтесь в середину колонны и поднимайте плач. Со стороны это будет выглядеть так, как будто вы узнали мужа или брата, смотря по возрасту. К вам подбежит конвой и будет оттягивать вас, но вы не обращайте внимания. Вы плачьте и тащите пленного из колонны. Просите у конвоя. Они не поймут, но догадаются, что какая-то родня. Иногда в таких случаях отпускают пленного. Последними в колонне идут самые слабые, они обычно отстают и их подгоняет конвой. Старайтесь выручать этих. Совсем ослабших расстреливают, чтоб их не убивать, могут и отпустить. Но предупреждаю, наблюдайте, чтоб и вас не побили.
Откуда Николай Иванович знал дни и сколько колонн будет идти, не знаю, но знал все наперед. Ночевал он очень редко. Мне очень нравились его беседы. Он знал, где проходит фронт и делал свои выводы.
- Нет, не будет немец у нас хозяйничать, проиграет он войну. Сначала наши не боялись сдаваться в плен, но теперь все знают, что пленных везут прямо в крематорий, из-за своей жестокости немцы проиграют. За убитого солдата сожгли всю деревню. Знаете, что случилось в деревне Княжна? Немцы там стояли, обобрали людей, издевались над девушками. Кто-то не выдержал и убил двоих солдат. Эсэсовцы согнали все село к школе и стали допрашивать, где находятся партизаны. Конечно, никто ничего не сказал. Тогда немцы замкнули детей в сарае и подожгли его. Матери волосы рвали на себе, бросались в огонь - и детей не спасли, и себя погубили. После этого на дверях у коменданта появилась листовка: "За каждого сожженного ребенка пустим под откос поезд. Это партизанский суд". Остается только удивляться, кто смог повесить это объявление под носом у часового. Не свободу немцы принесли, а уничтожение.