Листья Мирового древа
Мы привыкли воспринимать своих друзей и знакомых так, словно они бессмертные. Нет, не боги, конечно, но те люди, что всегда рядом как бы по умолчанию. В то время, как они все, как мы все трепещем на Мировом древе, точно листья на ветру. Подует посильнее – и летит очередной листок. Желтый, красный, а то и вовсе зеленый, не успевший как следует отпраздновать лето и ничего не узнавший об осени.
Некоторое время продолжаешь машинально различать в толпе знакомые силуэты, кивать в ответ на обращенное к тебе "здравствуй". И лишь потом понимаешь, что тот, с кем ты только что на ходу поздоровался, на самом деле уже давно унесенный ветром лист Мирового древа.
Олдевка для Гаррисона
"Интерпресскон". Гарри Гаррисон пьет водку в компании Андрея Балабухи и окруживших их фантастов. Вошедшие в кафе Олди заприметили заезжего мэтра и устремились к нему со своей перцовкой.
– Дорогой Гарри! Разреши угостить тебя нашей фирменной водкой! – широко улыбаясь, приблизился к Гаррисону Дмитрий Громов.
– О, да! – оживился Гаррисон и, не задумываясь, выплеснул содержимое своего стакана на шикарный костюм Балабухи.
Наблюдения
Знакомый режиссер, большой поклонник творчества Ивана Охлобыстина, объясняя актерам художественную задачу, обычно говорил:
– И, пожалуйста, с охлобыстинкой.
Провидец
Несколько лет подряд поэты Александр Смир и Андрей Головин свято чтили Бог весть когда сложившуюся традицию: после поэтических вечеров они в обязательном порядке отправлялись в ближайший к Сашкиному дому винный магазинчик, где покупали "малек", который и распивали из специально захваченных с собой стопочек за магазином в скверике, ведя неспешные разговоры о литературе.
Однажды подходит к ним пожилой человек. Одет опрятно, но бедненько – типичный потрепанный жизнью, спившийся интеллигент. Руки трясутся с похмелья, глаза неспокойные. Кажется, чихни погромче – и он тут же брякнется с разрывом сердца. В общем тот еще доходяга.
– Ребята, налейте, пожалуйста, – потянулся он к стоящей на скамейке бутылочке. – У меня деньги есть, честное слово, только там очередь… – беспомощный взгляд в сторону магазина. – А мне прямо сейчас надо.
– Скажешь первый закон Кирхгофа, бесплатно нальем, – отвечает ему уже поддавший и оттого вальяжный Головин.
– Алгебраическая сумма токов в любом узле любой цепи равна нулю. То есть сколько тока вошло в узел, столько тока из него и вышло, – не моргнув глазом ответил алкаш.
После чего обалдевшие ребята ему, естественно, налили.
Оказалось, бывший учитель физики! И вообще интересный человек.
А Головин, придя в себя от первого потрясения, совершенно напрасно не объявил себя ясновидящим, потому как углядеть в спившемся доходяге интеллигента в прошлом – не ахти какой фокус. Другое дело – распознать в старом заурядном алкаше конкретно бывшего учителя физики!..
Раскрутился бы как провидец – большие деньги мог зарабатывать. Эх, Головин!!!
Головин и "Борей"
Впервые я услышала эту историю из уст самого Андрея Головина. Помню, в тот день мы: я, Андрей и Вовка Кочемазов куда-то спешили, может на ЛИТО к Тане Семеновой в ДК "Красный Октябрь". Сейчас оно называется "Петровский остров". Или Торгашин очередной сходняк собирал, не суть. В общем оказались втроем на Литейном, и я предложила зайти в "Борей", все равно мимо идем. А там уютное кафе, можно посидеть и спокойно обсудить новости.
– В "Борей" мне после одного случая путь заказан, – ответил Андрей, а Владимир подтвердил, что это действительно так. – Персона нон грата. Такие дела, а если не веришь, спроси у Саши Смира. Он тому свидетель, поскольку присутствовал во время инцидента и, вопреки обыкновению, еще не был настолько пьян, чтобы ничего не помнить.
А потом Андрей рассказал, отчего "Борей" для него запретен. Сначала он, а через годик-другой и Саша поделился воспоминаниями.
История произошла в 1996 году в "Борее". После презентации книги Андрея Курсанова "Русский авангард" народ продолжил общение в крошечном борейском кафе, под кирпичными сводами которого уже давно не было сидячих мест. Люди стояли, но это никого не смущало. Обсуждали книгу, общались, кивали вновь прибывшим – словом, творилась нормальная тусовочная жизнь.
Чуть в стороне от остальных переминался с ноги на ногу поэт Андрей Головин, который успел уже немного "принять на грудь" и, ощутив в себе кураж, пытался найти какой-то предлог, с помощью которого он сможет обратить на себя внимание присутствующих и тем самым как бы представиться. Вполне нормальное желание для того, кто впервые попал на праздник, на котором все всех знают, а он не знает почти никого, разве что Сашу Смира. Да только где он? Болтает с незнакомыми Головину людьми, смеется, подписывает какие-то книжки, получает что-то в ответ… Вскоре повод выделиться отыскался сам собой. Зазвенел в кармане мобильник. В то время мало у кого были такие штуки, и народ невольно обернулся на новичка. Звонила жена Андрея, но, поймав заинтересованные взгляды, Головин уже не желал терять их. Поэтому он, снизив громкость голоса до громкого шепота, затараторил:
– Да, дорогая, торчу с этими чертовыми поэтами, – он прикрыл трубку ладонью, отчего вдруг сделался еще таинственнее. – И это я! Я, полковник КГБ с выслугой лет, должен выслушивать всю эту хрень, вместо того чтобы уже быть с тобой, дорогая, в постели. Ну, не обижайся. Ты же понимаешь – служба. Ты ведь у меня умненькая. Ну потерпи еще немножко. Скоро я закончу и – домой. Целую, дорогая.
Закончив разговор, Андрей поднял глаза на зал. Мертвая тишина. Все присутствующие молча смотрели на Головина. И было на что посмотреть: достаточно высокий поэт Головин носил короткую стрижку "под бобрик" и был одет в черный длинный плащ. Добавьте к портрету мобильный телефон, тогда еще редкость. Плюс – и это главное – все то, что он сам о себе только что наплел.
– В зале было полно людей в возрасте, – вспоминает Смир, – тех, кто знал не понаслышке, что такое рука КГБ; перестройка перестройкой, а куда страх-то девать?..
Андрей стремительно трезвел, с ужасом понимая, что в его дурацкую шутку поверили.
– Да нет, ребята, – он попытался отмахнуться от чего-то невидимого. – Да вы что, поверили? Это же шутка… – Головин вымученно улыбнулся. – Я такое же говно, как и вы. Я такой же поэт…
В "Борее" Андрей Головин больше не появлялся. Да и приведший "агента КГБ" Александр Смир несколько лет обходил арт-галерею стороной.
Никто не поверил, что это была просто дурацкая шутка.
Городская реклама
На объявлении нарисовано нечто круглое, вроде кулака. Рядом с картинкой огромными, бросающимися в глаза буквами: "ВРЕЖУ!"
Не поверила, подошла ближе. То, что я приняла за кулак, оказалось широкой частью ключа.
Котельная ДГ
В конце 80-х – начале 90-х поэт Дмитрий Григорьев и писатель и переводчик Евгений Кушнер, сын известного поэта Александра Кушнера, работали в соседних котельных на территории питерского Адмиралтейства. И оба любили пошутить.
А надо заметить, что Евгений обладает замечательным даром имитировать разные голоса. Однажды он позвонил в котельную, где гуляла компания писателей и художников , и голосом следившего за порядком в котельных старшего мастера Ивана Павловича Шкирки заявил:
– Хватит водку жрать, надо и за приборами следить!
– А я и не пью, Иван Павлович, – голосом, очень похожим на трезвый, ответил взявший трубку оператор.
– Как же "не пью", когда я ясно вижу, что у тебя стакан в руке! Сейчас же поставь на место!
Самое смешное, что ответивший ему оператор действительно держал в этот момент в руке стакан.
Такие же безобидные шутки проделывались и над самим Кушнером. Однажды Дима Григорьев нашел на помойке манекен, одел его в ватник, шапку-ушанку на голову нахлобучил и посадил за стол. Получилось, будто бы оператор над журналом склонился. Затем позвонил Жене в соседнюю котельную и заголосил:
– Женя, тут такое случилось, просто ужас! – а зубы якобы с перепугу друг о дружку стучат. – Женька, приходи! Без тебя никак! Приходи быстрей!
Сказал и в укромном местечке за трубами спрятался.
Женя Кушнер свою котельную бросил и прибежал буквально через минуту. Входит и видит: за столом сидит Дима Григорьев. Шапка, ватник – все как обычно. Но недвижим. И тишина. Только и слышно, как котлы гудят.
Кушнер осторожно подходит, теребит за ватник.
– Димка, Димка, что с тобой?
Тишина. Пустая котельная, и друг за столом сидит, то ли в глубоком обмороке, то ли мертвый. Страашно!
Тут "сердобольный" Григорьев не выдержал и вышел из своего укрытия.
– Женька!
Кушнер еще больше испугался. Чуть в обморок не упал.
Потом вместе посмеялись.
И все бы хорошо. Ну, напугал и напугал – ерунда. Но на беду себе решил Дима из этого манекена инсталляцию у дальней задвижки сделать. Поставил его как оператора, который эту самую задвижку крутит. Вид у него вполне человеческий получился – в ватнике, в шапке. Человек, который в этой котельной впервые, вполне и спутать может.
Кирнул немножко и лег спать.
Утром просыпается ДГ и видит: мужик около задвижки стоит. Как он попал в закрытую котельную – непонятно. Что здесь делает, неизвестно. И такой ужас ДГ охватил, что перепугался он гораздо больше, чем Кушнер.
Утром
– Однажды ко мне в котельную зашла компания во главе с главным депрессионистом-транком М.К. – Мишей Кондратьевым, – рассказывает Дима Григорьев. – А надо сказать, что Миша всегда носил с собой психостимулирующие таблетки, потому что алкоголь, в частности пиво, психику тормозит, а таблетки ее стимулируют.
Поэтому, дабы быть в норме, он вперемешку с пивом ел эти таблетки.
В тот день в котельной происходила жуткая пьянка, характерная для тех времен. Сейчас-то у нас в котельных так уже не пьют. Напились, все заснули. Впрочем, не страшно. Отопительный сезон закончился, котельная выключена, сижу за сторожа. Утром только нужно другим кочегарам ключи передать. Будильник поставлен на семь утра. Прозвонил, а я вообще никакой – реально рубит. А мне Мишка вечером "колеса" незнакомые предлагал. Сказал, мол, здорово бодрят.
Съел я пяток таблеток.
Хожу бодрячком среди сонного царства. Прибрался, журнал заполнил. Тут в дверь старенький дядечка из соседней котельной звонит, чтобы я ключи выдал. Дайка, думаю, изображу, что только что проснулся. Время раннее – будет выглядеть вполне естественно. Открываю дверь, позевываю, потягиваюсь.
– Извините, я спал, – говорю.
Отдал ключи. А он глаза таращит, шаг в сторону сделает – оборачивается, еще шаг и снова косится. А я ему рукой машу: "Счастливо поработать. Удачи!" И все такое.
Захожу обратно. Надо, думаю, поглядеть, чего это он так на меня пялился. Посмотрел на себя в зеркало: а на голове у меня полиэтиленовый пакет, да сверху – оранжевая каска. Мало того, что надета, так еще и застегнута! Оказывается, вечером я народу объяснял, как по правилам надо работать в этой котельной. Надеть надел, да так и уснул.
Представляю, что подумал обо мне этот дядечка.
Не хватило на алфавит
Понадобился Виктору Беньковскому арамейский, пробежался он по книжным магазинам, порылся в Интернете – нет.
– А ты к Женьке Кушнеру в соседнюю котельную сходи, – посоветовал Дима Григорьев. – Он это дело преподает желающим.
Пошел Беньковский в соседний двор, постучался к Кушнеру. Так, мол, и так. Нужен язык.
– Арамейского я не знаю, – говорит Кушнер. – Но давай я тебя ивриту обучу. Это тот же самый язык, но книжный, облагороженный.
Что ты будешь делать? А, была не была, решился, осталось о цене договориться.
– Сколько обучение будет стоить?
Кушнер призадумался маленько, потом очи на Беньковского поднял.
– А давай так: буква – пол-литра. Идет?
А глаза лукавые-лукавые.
– В древнееврейском алфавите 22 буквы. Получается ровным счетом 11 литров водяры, – быстро подсчитал Виктор. – Пожалуй, потяну. Согласен.
Так день за днем учились они, пока не споткнулись на букве "тов" – у Беньковского финансы закончились. С сожалением немалым известил он Кушнера о вынужденной приостановке учебы.
– Какая фигня! – воскликнул учитель. – Ты же прекрасно сдал зачеты по предыдущему материалу. Теперь я не вправе тебя бросить. Будем учиться дальше. Вот деньги, сбегай, будь другом. А то я на посту…
Лучший текст
Вообще-то на конвентах обычно если кто-то что-либо и читает, то лишь рассказы, которые будут обсуждаться на текущих семинарах. Полученные в подарок или купленные по божеским ценам книжки складываются в чемоданы, дабы забыть о них до возвращения домой. Дело в том, что на конвентах возникает столько дел, возможностей пообщаться, поговорить, обсудить планы, послушать лекции, просто потусоваться, что спишь часа четыре в сутки, отчего читать просто некогда.
Но вот на "Бастконе 2011" я все-таки прочитала один текст, немедленно признав его гениальным! Сие литературное произведение было начертано на трусах вписавшейся к нам с Анной Семироль в номер девочки, аккурат на ее филейной части, где по определению места больше. Собственно, я не имею привычки разглядывать женские трусы, тем паче читать на них, но сия достопримечательность вдруг возникла аккурат на уровне моих глаз, когда я лежала на кровати.
В тот момент незнакомка с увлечением рылась в своем чемодане, выставив на всеобщее обозрение "пятую точку". И передо мной предстал дивный текст. Вот он:
"ГОТОВЛЮ ВКУСНО
ГОВОРЮ МАЛО
ГОЛОВА НЕ БОЛИТ".
Воистину, это произведение, достойное самой высокой литературной награды! Жаль, не знаю автора.
Как родился псевдоним
Бывшая прима алмаатинской оперы Марья Николаевна Азаргина на старости лет переехала в Коктебель, где с успехом сдавала комнаты любившим останавливаться у нее литераторам. В результате сложилось нечто вроде литературного салона, часть посетителей которого были жильцами Азаргиной, а часть – "дикими" отдыхающими.
В то время Дмитрий Вересов, тогда еще студент, приехал в Коктебель, тут же выгодно сняв так называемую "щель" – узкое пространство, куда с трудом можно было запихнуть матрас. Но этого было вполне достаточно будущему писателю. Не за удобствами ехал.
Соседнюю от Вересова "щель" занимала семейная пара – очень смешной лопоухий длинноногий поэт с нестандартными, несколько обэреутскими стихами – Эдик Савенко и его очаровательная супруга, которую все почему-то называли Козлик. Оба худенькие и влюбленные. Каждый вечер они забивались в свою "щель", вполне довольные жизнью.
Однажды Эдик устроил поэтическое чтение, весь вечер потчуя почтенную публику своими стихами.
Кто-то хвалил Савенко, кто-то пытался с ним спорить. Один лишь Генрих Сапгир, оторвавшись от стакана, тонко заметил:
– Ты, Эдичка, глупый человек, если надеешься такие стихи пускать в народ под скучной фамилией Савенко. У тебя должен быть очень яркий псевдоним: желтый, едкий, как лимон. Будешь Лимонов!
* * *
"Надо писать детские книги, – сказала как-то Юнна Мориц Елене Кацюбе. – Многие писатели вошли в литературу через детские книги".
У Елены же детские тексты как назло не получались. Желая найти этому рациональное объяснение, она однажды предположила, что поскольку не разделяет читателей на детей и взрослых, то ей сложно писать для детей. "Есть дети, с которыми интересно, а есть, с которыми неинтересно. То же и со взрослыми – с одними интересно, с другими нет".
Услышав об этом, Генрих Сапгир сказал: "Нет. Это потому, что в тебе есть детскость, поэтому ты не можешь писать для детей. А вот во мне детскости нет. Поэтому я могу писать детские стихи".
– При этом, – вспоминает Елена Кацюба, – выражение лица у него было как у Карлсона.
* * *
1993 год, Коктебель, Волошинские чтения. Константин Кедров и Елена Кацюба уже хотели идти к морю, когда перед ними возникает Генрих Сапгир.
– Все собрались подняться на Карадаг, а я как-то неуверен. Вы тоже собираетесь совершить восхождение?
– А мы пойдем вдоль берега моря, и это будет наш горизонтальный Карадаг, – вышел из положения Константин Кедров.
Аю-Даг
Получая ключи от номеров, футболку с эмблемой "Аю-Даг", подарки и расписание мероприятий, каждый участник конвента в 2010 году получил и весьма своеобразную памятку, которая самым замечательным образом характеризует прибывший в Партенит фантастический люд. Привожу ее без дополнительных комментариев и сокращений.
ПАМЯТКА
Друзья! Фантасты и сочувствующие! Если вы желаете, чтобы фестиваль фантастики "Созвездие Аю-Даг" и впредь проходил в замечательном ЛОК "Айвазовское", НАСТОЯТЕЛЬНО просим соблюдать ряд несложных правил:
1. На территории и в парке по газонам не топтаться, по деревьям не лазать, кактусы не грызть, цветы не обрывать, со статуями не обниматься.
2. В реликтовой оливковой роще за оливковые ветви не хвататься, оливки не обрывать – они в это время года и в несолёном состоянии омерзительны на вкус.
3. В корпусе спиртные напитки распивать в номерах и специально созданных для этого площадках (барах, ресторанах), а не на регистрации, не на лестницах и не в холлах.
4. НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не бросать окурки и прочий мусор в окна и с лоджий: во всех номерах имеются пепельницы и урны! Не курить в коридорах и холлах.
5. Не разбрасывать мусор и опорожнённую тару где ни попадя.
6. Не показывать силу молодецкую путём вышибания дверей, раскурочивания мебели и прочей порчи имущества.
7. Выяснение отношений, как на личной почве, так и на почве несходства взглядов по вопросам "что такое фантастика", "НФ против фэнтези", "ведьмы против попаданцев", с мордобитием и членовредительством производить исключительно за территорией. В противном случае все участники инцидента, без разбору на застрельщиков и потерпевших, без оглядки на чины и регалии, будут удалены с фестиваля со всей беспощадностию.
С надеждой на понимание…
Ваш Оргкомитет
Изучая сей документ, ветераны всевозможных конвентов понимающе переглядывались, покашливая и почесывая в затылках. Для них эта памятка как раз не фантастика, а суровая реальность.
Представляю, с какими лицами читали этот же текст непричастные к конвентским безобразиям обычные отдыхающие. Вот у кого, должно быть, волосы вставали дыбом.