Совсем расхотелось Юре в последнее время ходить в школу. И вообще-то неинтересно, тошно, но главное - из-за Факела Ильина. Просто озверел парень: дразнит и дразнит, козявка такая! Неизвестно из-за чего, зачем. Без отдыха - и на уроках, и на перемене. У Юры от обиды глаза начинают внутри круглеть, он ничего не соображает: ни что Факелу сказать, ни как учительнице ответить, если во время урока… Неужели Факел сам не понимает, как неприятно? Кажется, кто-кто, а он должен понимать. Недавно на переменке… идет по залу, а Лесин ему:
- Эй, Фонарь, пойди сюда!
Факел подошел и молча ударил Лесина в подбородок.
- Ты что? - крикнул тот и рукой закрылся.
- Дурак длинноносый, лопоухий, ненормальный, - спокойно перечислил Факел. - Еще получишь!
- Правильно, - сказал Божко. - Д-дай ему, Фёкла!
- А ты молчи, заика паршивый, - так же спокойно сказал Факел и кинулся на Божко, хотя тот мог побороть его одной левой.
- Т-ты с-с ума с-сошел? - говорил Божко, отстраняя его, а Факел все лез и лез. - Р-ребята, да что он?.. З-злой к-какой…
- Какой есть, на переделку не лезть, - сказал Факел и отошел. - Знаешь, какой породы Баскервильская собака? - спросил он у Юры, словно ничего не произошло.
- Баскервильской, наверное, - ответил тот.
- Сам ты баскервильской. Она - мастиф. Даже помесь мастифа с догом… Пошли сегодня после уроков ко мне? Только чур я Айвенго!..
Родители Факела целый день на работе, Юра их ни разу не видел, а дома всегда тетка - добрая до невозможности, всему верит, и такое впечатление, что побаивается племянника. Называет она его "Федя", но когда Юра однажды назвал его тоже так - думал, лучше будет, - Факел прикрикнул:
- Перестань! Я же тебя не называю "Петя" или "Вася"…
В тот раз, когда они пришли, тетка, как всегда, спросила:
- Что в классе-то было, Федя?
- А чего было? Два "неуда" схватил, замечание от заведующей и еще рояль в зале разбил… Черные ноты в одну сторону, белые в другую…
- Ой! - сказала тетка. - Как же так?
- Очень просто. Долго ли умеючи?
- Зачем ты, Факел? - сказал Юра. - Неправду он говорит.
- А чего она всегда пристает?! "Что в классе, что в коридоре, что во дворе?.." Надоело! Дел у нее других нет…
- Ну, ладно, ну, перестань, Федя, - сказала тетка. - Что ты, в самом деле? Поиграйте лучше. Я сейчас покушать сготовлю.
Они пошли в другую комнату и начали сражаться с переменным успехом. Но в конце-концов Юра сбросил его с коня на диван, прижал и завопил:
- Сдаешься?
Факел молчал. Юра прижал сильнее.
- Обещай выкуп, тогда отпущу!
- Пусти, дурак! - спокойным голосом сказал Факел. - Пусти, лупоглазый!
- Мы же играем, - сказал Юра. - А ты…
- Лупоглазый, - повторил Факел. - Рыбий глаз.
- Ну, и не надо, - сказал Юра и встал с дивана.
Он подошел к окну, начал глядеть на крыши. Он глядел и думал, как сейчас оденется и уйдет и не попрощается даже с теткой. А завтра в школе Факел первый подойдет и скажет: "Ты что, обиделся? Я же просто так…" А Юра отвернется и скажет Лесину: "Пошли сегодня на Патриаршии, там каток расчистили…" А с Факелом никогда в жизни не будет разговаривать… Еще ладно, был бы сильный, как Божко, а то - от горшка два вершка, пальцем ткни, упадет и не поднимется, а туда же… лезет…
- Хочешь мой альбом с марками посмотреть? - сказал Факел. - Там новые есть. Треугольные, с жирафом. Ньяса… И еще Тана-Тува…
"Какая сосулька красивая на трубе, - подумал Юра. - …Ни за что с ним не заговорю, честное слово… Да, красивая… А упадет на голову, не поздоровится…"
- Лупоглазый - знаешь, что такое? Ничего обидного. Если глаза, как лупы. Так же здорово видят… А спорим, в нашем мозгу триллион клеток? Не меньше.
- Совсем не триллион, - сказал Юра. - Покажи альбом.
Они посмотрели марки, еще поиграли. Тетка предложила поесть, но Юра отказался.
- Пойду, - сказал он. - До свиданья, Факел.
- Наше вам с кисточкой, Вася, - ответил тот.
Юра спускался по лестнице и чувствовал, что глаза у него опять круглеют.
А следующий день в школе начался с того, что Факел, как будто они вчера не играли вместе, прошел мимо, не глядя, потом остановился с ребятами, показал на Юру пальцем и начал что-то шептать. И снова у Юры налились глаза и в горле как-то неприятно стало. Он бы мог, наверное, и сам дразнить - будь здоров! - но неинтересно ведь: ну, скажешь ему "Фёкла" или "Фонарь", даже "Козявка", ну, полезет в драку, как сумасшедший - ведь надо отвечать, а Юра драться не любит, вернее, боится: из губы кровь пойдет, костяшки пальцев болеть будут, если в скулу попадешь, глаз заплывет - кому все это надо? Кругом толпятся, глазеют, подзуживают… Противно…
На первой перемене Факел подошел к Юре и заговорил как ни в чем ни бывало:
- Я тебе не дорассказал про ту книжку, помнишь? Значит, они стали охотиться за тем инженером, который смертельный луч изобрел, но он им подстроил ловушку, и тогда Зоя говорит своему капиталисту - помнишь? - "Роллинг, Роллинг, мы погибли!.."
Он еще что-то рассказывал, а Юра опять думал, как не будет отвечать и вообще с ним разговаривать…
Иногда они с Факелом садились на какой-нибудь трамвай и ехали до последней остановки. Там выходили, гуляли, смотрели новые места - как будто путешественники и приехали в другой город. Или в другую страну. Или как будто выслеживают кого-нибудь… Важного государственного преступника… шпиона… врага…
Однажды этот "шпион" завел их куда-то совсем на окраину, и они немного заблудились, а время уже было позднее, нужно торопиться домой. Факел в их путешествия обязательно брал часы, ему отец подарил свои старые. Они не ходили, но все-таки это были настоящие часы.
- …Человек по кличке "Пятнистый", - сказал Факел и, расстегнув пальто, достал из кармана часы, - исчез, как привидение. Времени у них не оставалось, потому что…
- Сколько время? - услышали они.
Парень лет семнадцати стоял недалеко от них. Он подошел.
- Без десяти четыре, - сказал Факел наугад и спрятал часы.
- Покажь!
- Зачем?
- Покажь, говорю! - Парень схватил Факела за пальто.
- Не надо, чего ты, - сказал Юра и посмотрел по сторонам. Но вокруг никого не было.
- Ну! - сказал парень. - Кому говорят?
- Пусти! - крикнул Факел и вырвался. - Ты знаешь, для чего мы здесь? Нас командир взвода Гарин прислал… Он про тебя все знает…
- Какой Гарин? - спросил парень.
- Очень простой!.. Послал нас сюда… Тебя Ленькой зовут… Так?
- Ну… - Парень отступил. - Откуда знаешь?
- Оттуда!.. Мы все знаем…
На улице показались двое прохожих.
- Чего разорался? - сказал парень. - Пошутить нельзя… Мотайте отсюда.
Они пошли к остановке, парень в другую сторону. Юре хотелось припуститься изо всех сил, но Факел шел вразвалку, и лицо у него было такое же злое и спокойное, как во время драки с Божко.
- Он знакомый твой? - спросил потом Юра.
- Какой знакомый? Просто на руке "Лёня" написано. Татуировка. Когда схватил меня, я увидел… А Гарин это из той книжки про гиперболоид, я тебе рассказывал. Неужели не читал?..
Через день они снова поссорились. Юра сказал, что Гондурас в Африке, а Факел сказал, что он глуп, как пуп. И еще, что у него фамилия должна быть не Хазанов, а Дергачев или Дергунчиков - потому что шеей дергает. У Юры действительно была такая привычка, даже не привычка, а легкий тик - от матери, наверное: у Надежды Александровны иногда передергивались щека и шея.
"Теперь все, - сказал себе Юра, когда шел домой. - Навсегда".
Но уже на следующий день он смотрел у Факела "волшебный фонарь" - про животных разных и птиц.
А дня через два - опять… Дошел до того, что прямо на уроке, когда Юра отвечал по истории, стал нашептывать: "А у нас рыбий глаз, а у нас рыбий глаз…"
- Хочешь дружить, перестань, - сказал ему очень серьезно Юра на перемене.
- Ладно, - ответил Факел. Отошел в сторону, продумал и добавил: - А ты все-таки настоящий Дергач!..
Юра не знал, как быть. Перестать ходить в школу? Или перейти в другую?.. Хорошо, у них семилетка, меньше двух лет осталось… А если и Факел перейдет туда же?.. Пока что Юра старался почаще пропускать - все равно скучища. Он был рад, что у него часто простуда, горло болит… А иногда притворялся больным.
Однажды признался отцу, что не знает, как с Факелом дружить.
- Ну, раздружись, - предложил Самуил Абрамович.
- А он пристает.
- Объясни, что так нельзя. Наконец, исколоти.
- Да, такого не исколотишь. Он может чем хочешь… Палкой, камнем, железякой.
- Объяви бойкот.
Слово "бойкот" Юре понравилось - звучное, но как его объявить Факелу, чтобы тот понял, почувствовал - Юра не знал… Полное бессилие… беспомощность…
(Как апофеоз этого до сих пор перед глазами такая сценка. После очередной ссоры с Факелом выбегаю из ворот школы, пересекаю булыжную мостовую и, споткнувшись, падаю. Очень больно: разбил коленку до крови, но еще больнее, потому что совпало с обидой. И не могу сдержаться - реву прямо на улице, и слышу полужалостливый-полупрезрительный возглас: "Бедненький!.." Мимо проходит Ия Маяк - и смотрит на меня своими удивительными, с поволокой, глазами…
Не один раз за прожитые годы произносил я - с интонацией Ии - это словцо по своему адресу!..)
Случилось это уже весной, в период, когда Юра и Факел опять дружили. Почему-то они задержались в школе, вышли, когда во дворе никого не было, кроме серого котенка - сторожихин, наверное.
- Сейчас опыт произведем, - сказал Факел. - Я давно собирался. Давай?
Он вытащил из-за пояса учебники и тетрадки, чтоб не мешали - многие мальчишки носили их тогда именно так, положил на сухую оттаявшую под солнцем горку кирпичей.
- Кис-кис, - позвал он.
Котенок доверчиво подошел, Факел взял его на руки.
- Сейчас мы… Подержи!
Передал котенка Юре, вынул из кармана длинную веревку, привязал к кошачьему хвосту.
- Не так крепко, - сказал Юра. - А теперь какой-нибудь бантик, да?
- Сам ты бантик! Я опыт хочу… Опусти на землю! Для начала два… - И Факел стал обвязывать веревкой кирпичи. - Или, может, сразу три, как думаешь? Спорим, он пять потянет?
- Отвяжи, - сказал Юра. - Зачем?
- Иди ты! Защитник угнетенных! В лабораториях еще не то с ними делают. И с собаками тоже. Рассказать?
- Мало ли что. Отвяжи!
- Не отвяжу! Катись колбаской по Малой Спасской! Рыбий глаз!.. Видал?
Факел наступил котелку на хвост, тот замяукал. Юра оттолкнул Факела, нагнулся, вытряхнул кирпичи из веревки.
- Ты у меня сейчас получишь, - тихим голосом сказал Факел и поднял с земли камень.
Котенок побежал к флигелю во дворе, веревка волочилась за ним.
- Только кинь, - сказал Юра.
Факел кинул, изо всех сил - не в Юру, а в котенка, но не попал. Котенок скрылся за домом. Юра повернулся, пошел к воротам. Как вдруг его серый замызганный, весь в трещинках портфель вырвался из рук, упал на землю… Но это потом, а сначала Юра почувствовал сильный удар по голове, на шею закапало что-то теплое. И было больно. Он поднял портфель и быстро пошел, почти побежал, держась левой рукой за голову… Он не оборачивался, хотел как можно скорее добежать до дома… Через проходной двор, через Скатертный и Медвежий к Никитским, а там уж рукой подать…
Дверь открыла баба-Нёня и сразу начала кричать: что этот ребенок делает, он их всех доведет до белого каления, с ним никаких сил!.. Она сегодня же скажет папе, чтобы принял решительные меры… В то же время она промыла Юрину рану перекисью, залила йодом ("Так тебе и надо, терпи!") и перевязала… Голова уже не так болела, только ныла, и еще казалось, что все это было не с ним, а с кем-то совсем другим, о котором прочитал в книжке… Он посмотрел на себя в зеркало, и ему понравилось: похож на моряка из какой-то кинокартины про Гражданскую войну - у того так же волосы над повязкой торчали. А если бы еще красная была - прямо как у вождя индейцев из заграничной картины "Долина горящих скал"; Юра смотрел ее в кино "Малая Дмитровка" с двоюродной сестрой Людой из Баку; там все было черным и белым, только одна повязка красная…
На вопросы взрослых Юра ответил, что бежал, потом споткнулся и упал.
- Не знал, что теперь бегают затылком вперед, - сказал отец. - Но не хочешь, не говори.
И тогда Юра рассказал, как было на самом деле.
- Бедный Факел, - сказала Надежда Александровна. - Какой же он злой.
- Совсем не бедный, - возразил Самуил Абрамович. - Думает, если у него нелепое имя и ростом не вышел, так ему все позволено. Этак не знаю, до чего докатимся. У одного нос чересчур курносый, у другого нога не того размера, третий брюнетом родился, а мечтал быть блондином - все и начнут злобствовать и камнями друг в друга кидаться.
- Никаких сдерживающих центров, - сказала баба-Нёня.
Назавтра в школе Факел спросил:
- Что, очень больно? Я не нарочно. Поедем сегодня на двадцать втором? Или на шестом до Всехсвятского? Хочешь?
- Неохота, - сказал Юра.
И почувствовал, что в самом деле неохота. Совсем. Ни в рыцарей играть, ни гулять. И никакой обиды больше нет. Даже не страшно, если дразнить начнет - что особенного? Чепуха все это… "Дергач", "рыбий глаз"… Чушь собачья… Как он мог из-за такой ерунды переживать столько времени?..
В эту самую пору произошло еще одно немаловажное событие: Юра переменил свои постоянные симпатии и, вместо Ии Маяк, обратил взоры на Лену Азарову из компании Лена-Аня-Женя. Они называли себя "ЛАЖ", и у них был собственный герб в виде горизонтальной восьмерки, что, по-видимому, означало бесконечность, которую обыкновенным смертным не дано постичь, а от восьмерки шли во все стороны лучи, лучи - это надо было понимать, как ее (бесконечности), а иначе говоря, самих членов "ЛАЖ" благоволение к окружающим, в том числе и к Юре. Но ему было мало. Он хотел, чтобы Лена оказывала особые знаки внимания: посылала ему записки, с готовностью отвечала на его собственные послания, и чтобы все в классе это видели и с завистью перешептывались.
Но Лене больше нравился Коля Горлов, это было ясно, как день, и Юра просто не знал, что предпринять, чтобы убедить ее в своем превосходстве над Колей по всем статьям. (Кроме, правда, роста.) Он много думал над этим и, кажется, кое-что придумал, но тут новое событие заставило его на время позабыть о чувстве любви и целиком переключиться на чувство дружбы.
После разрыва отношений с Факелом Юра пересел на парту к Вовке Гаврикову, "Гавре", светловолосому крепко сбитому парню с лицом, сплошь усыпанным крупными веснушками - вроде как Тихий океан островами на карте Океании. Обычно они шли вместе из школы, но Гавря жил близко, сразу за проходным, в Скатертном переулке, и поговорить о многом не удавалось.
(В сороковом году в Ленинграде, будучи слушателем Военно-Транспортной академии имени товарища Кагановича, я встретил Гаврю около 8-й Линии Васильевского острова. Он был в красивой морской форме курсанта училища. Больше я никогда его не видел… Где ты, милый веснушчатый Гавря, талантливый иллюстратор моих многочисленных детских произведений?)
В одном из огромных классов (они часто переходили из класса в класс), над их с Гаврей партой висел плакат. На нем был изображен огромный корабельный штурвал, за который ухватились цепкие руки самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Подпись в нижней части гласила: "Сталин ведет нас от победы к победе".
У Юры никакого отношения к Сталину не было. Как, впрочем, и к Ленину. Он знал, что это великие вожди, которые устроили нам революцию, которая освободила от ига царизма и капитализма народ, который стал самым свободным и счастливым в мире… Речи и доклады о жизни и деятельности вождей, как и прочие речи и доклады, он пропускал мимо ушей, книжек про них не читал. О революции, о Гражданской войне - бывало, но специально про вождей - нет. Если что-то и случалось прочесть, то, скажем прямо: на него не производили никакого впечатления святочные рассказы о любви вождей к детям, к зайчикам, к международному пролетариату и к "Апассионате". А вот сентиментальную историю о голландском мальчике, который заткнул пальцем дырку в плотине, чем спас страну от затопления, Юра запомнил на всю жизнь… Вероятно потому, что чувствовал: в истории этой нет лукавства.
И все-таки может показаться странным и неправдоподобным, что огромные усилия гигантской, работающей в нужном направлении машины прошли мимо него, не оказав почти никакого влияния. Ведь ни в семье, ни в каком-либо ином кругу взрослые умные люди не направляли его мысли прямиком в другую сторону, не вселяли неверия или сомнений, не утверждали противоположных идеалов. Правда, не славословили настоящее, но и не поносили его, не иронизировали, не рассказывали насмешливых анекдотов, не выражали неодобрения или возмущения теми или иными действиями властей.
Впрочем, хочется думать, все это - затаенно - было: сомнения, возмущение, ирония, анекдоты - просто Юре о них неизвестно. Так же, как о страхах, разъедавших взрослые души, о чувстве незащищенности… отчаяния… да мало ли о чем…
Говорю про это потому, что и в прежние, и в нынешние времена воспитывали по-разному. Знаю семьи, где от детей, начиная с их самого нежного возраста, родители намеренно не скрывали своего скепсиса, неверия, социального отвращения… И что же? Дети зачастую вырастали нормальными приспособленцами, ортодоксами; в лучшем случае, безразличными ко всему, кроме дензнаков.
И неудивительно. Ибо слишком велико давление общественной плоти с ее новоявленным жестоким общественным разумом, с коллективными органами, мероприятиями, квартирами, ответственностью всех за каждого, залезанием в святая святых недавно упраздненной души. И как же перед этой налитой мышцами артельной силой устоит ослабленный страхом и постоянной неустроенностью семейный костяк (и семейный очаг), не говоря об отдельном "голом человеке на голой земле"?..
К чему клоню? Сам не знаю толком. Видимо, к весьма тривиальному выводу, что личность, хотя и рождается, вроде бы, свободной, но все же, увы, подневольна. И все мы, в той или иной степени, "продукт". (Как писали школьники в сочинениях на тему "Капитанской дочки" о Екатерине II.) И еще к тому, что никогда не мешает раскидывать собственным умишком.
Что касается Юриной семьи, то - хорошо это или плохо - жили они не в замкнутом, не в выдуманном ими, но вполне реальном мире: отоваривали карточки, стояли в очередях, дружили, ссорились, перемывали кому-то косточки; любили книги, музыку, гостей, ученье (Надежда Александровна в пожилом уже возрасте окончила сначала учительский, а после него педагогический институт). И не было у них крена ни в бытовую, ни в сторону, выражаясь современными терминами, идеологизации или политизации. Что и есть, мне кажется, нормальное свойство рядовых интеллигентных людей… (Правда, в нормальных условиях…)