Дверь открыла домработница и мы прошли прямо в столовую. Все завтракали. Никто, конечно, меня не узнал. Было полное молчание и все взгляды устремлены на меня и Стаею. В их глазах вопрос: "Что это за парень, кто это?" Выцветшие от солнца, почти белые волосы, загорелое обветренное лицо, на вид здоровяк. Так длилось, наверное, около минуты. Станислав нарочно молчал, я тоже. И тут из-за стола с криком: "Толя! Толя! Это ты?" ко мне бросилась на шею сестра Ира. Начался переполох. Целовали, обнимали и говорили: "Жив! Жив! Вот это здорово!" Мама, конечно, пустила слезу, бабушка тоже. Вот так я появился дома. Началась новая жизнь. Учеба в вечерней общеобразовательной школе для взрослых повышенного типа, днем имел случайные заработки чернорабочего, тасканье книг со складов на Думской линии, напротив гостинного двора, на подводы, их разгрузка на Невском в Доме книги. На моих глазах наглядно развивался НЭП. Миллионные заработки поденщика превратились в твердые копейки - 25–30 копеек в день. С каждым днем в гостинном открывались магазины, а в 1924 году там уже блестели сплошные зеркальные витрины, заваленные разнообразными товарами. Дефицит пропал. Рубль стал дорогим, золотым. Отошло время, когда мама приносила зарплату, полученную утром одной покупательной способности, а к вечеру уже обесцененной. И все это произошло за каких-нибудь два года, тогда промышленность, еще вчера почти полностью бездействовала, железные дороги были забиты мешочниками, поезда останавливались между станциями и пассажиры добывали для паровоза топливо. В Поволжье - голод, на юге Украины - голод, на Северном Кавказе - голод. Ни кредитов, ни помощи со стороны остального мира. И не только выжили, но встали крепко на ноги.
А сейчас все есть. И развитая промышленность, и передовая космическая и военная техника, и возможность получения кредитов извне, и всеобщая грамотность, и большой ученый мир, а нормальной жизни нет. Куда ни кинь, везде клин, нет слаженно действующего механизма. Перестройка пока, грубо говоря, развязала языки и антисоветские антиконституционные лозунги на демонстрациях, в частности, в Молдове вроде "Долой диктатуру коммунистов!", "Армию за Днестр - Молдова не нуждается в защите!" или "Октябрьская революция принесла гибель народам". А в годовщину Октября на площади шествуют с черными траурными плакатами и румынскими флагами. Тут, действительно, "перестроились", а власти смотрят на все это и молчат. Все какие-то полумеры. Уступки еще больше настраивают на забастовки.
В сегодняшней ситуации невольно вспоминается НЭП и гениальная ленинская политика, умение держать руль управления по нужному курсу.
Окончил среднее образование в 1924 году. Мечтал быть хирургом, но путевку получил в пединститут.
По молодости считал, что педагогом можно быть и не имея спецобразования, а тут еще в 18 лет женился на сестре одного из первых пролетарских писателей Сергея Семенова, написавшего известный в то время роман "Голод", впоследствии участвовавшего в двух северных экспедициях на "Сибирякове" и "Челюскине".
Губполитпросвет, зная меня по докладу, который сделал на губернской конференции педагогов школ взрослых на тему "О методах преподавания в школе взрослых с точки зрения учащихся", имевший определенный успех, предложил поехать в Новую Ладогу преподавать обществоведение в школе I и II ступени и школе крестьянской молодежи. Так я стал преподавателем. В Ленинград приезжал сдавать зачеты. Упрофсовет вскоре послал на Губернские курсы профпропагандистов. По их окончании Уком комсомола направил на Волховстрой в распоряжение комсомола.
Волховстрой
Я приехал на Волховстрой, когда началась предсъездовская дискуссия. Троцкистско-зиновьевская оппозиция пыталась найти себе сторонников и в комсомольской организации стройки. Но надежды не сбылись. Среди шестисотенного комсомольского коллектива не нашлось для нее помощников.
Будучи секретарем культкомиссии рабочего комитета профсоюза строителей Волховстроя и председателем юнсекции рабочего клуба, мне часто приходилось проводить собрания молодежи и участвовать в них самому. Никогда не забуду наши комсомольские собрания, которые всегда проходили бурно, с большим подъемом, с песнями "Наш паровоз летит вперед, в коммуне остановка", со страстными критическими замечаниями и выступлениями ребят в адрес руководителей стройки и комитета комсомола и в адрес юношеской секции, и нашего экономработника Сережи Баранова. Выступали без записок, кто как умел. Желающих выступить всегда было много, никогда не составлялись списки заранее. Собрания часто затягивались заполночь. Доставалось за отсутствие должной настойчивости в стопроцентном использовании 10 процентов брони-подростков и молодежи, при приеме на работу рабочих, за недостаточную воспитательную работу среди молодежи, за увлечение танцульками, за недостаточную культурно-массовую работу в бараках.
Волховстрой в то время являлся большой кузницей новых рабочих кадров. На стройке среди молодых строителей преобладала крестьянская молодежь, пришедшая из еще не колхозной деревни с отсталыми мелкособственническими настроениями, впервые увидевшая такую грандиозную, по тому времени, стройку. Задача комсомольского коллектива заключалась в перевоспитании этой молодежи, в приобщении ее к активному участию в строительстве социализма.
Именно с этой целью и была создана юношеская секция рабочего клуба и для ее работы выделен специальный барак, в котором три-четыре раза в неделю устраивались разные культурно-массовые мероприятия, проводились политвикторины, литературные дискуссии, просто доклады и лекции на различные темы.
Большой интерес вызывала к себе "живая газета", которой руководил Карамальди - способный талантливый организатор, режиссер и сочинитель. "Живая газета" всегда отражала в своем репертуаре злободневные вопросы стройки, высмеивала пьяниц, лодырей и рвачей, доставалось и некоторым бюрократам. Материал в газету давали рабочие со строительных участков, опуская свои заметки в специальный ящик редакции "Живой газеты". Большими событиями были для нас приезд из Ленинграда знаменитой "живой газеты" "Стройка" центрального клуба строителей г. Ленинграда и "Синей блузы" Ленинградского Губпрофсовета.
Из производственной жизни стройки мне хорошо запомнилась "история" с генераторами завода "Электросила", когда шведские специалисты монтировавшие свои турбины и генераторы, подвергли сомнению качество наших генераторов, изготовленных Ленинградской "Электросилой" (т. к. не все генераторы поставлялись шведами).
Сколько всякого рода кривотолков можно было слышать по этому поводу среди обывателей стройки. Руководство Волховстроя решило для опровержения протеста шведской фирмы провести испытание наших генераторов путем нагрузки на их крестовины тяжелых многотонных болванок. Я не помню их веса, но хорошо помню, как затаив дыхание, все присутствующие в т. ч. и я с напряжением следили за опусканием последней болванки на крестовину генератора, и какой вздох облегчения и радости вырвался у всех нас, когда с генератором ничего не случилось, его "лапы" остались целы. Руководил этим испытанием инженер Мавромати. "Электросила" выдержала испытание своей марки. Шведам тут же пришлось взять свои слова обратно и извиниться за доставленное беспокойство. Наши генераторы оказались по прочности не хуже шведских. Это по существу была крупная победа, т, к. машины такой мощности выпускались у нас в стране впервые.
С большим волнением тысячи строителей следили за первым ледоходом - первым экзаменом на прочность плотины. Люди приходили к плотине днем и ночью полюбоваться невиданной красотой, созданием разума и рук советских людей.
Важным событием для волховстроевцев был пропуск первого парохода через шлюзы плотины. На пуске электростанции присутствовал С. М. Киров, выступивший с яркой речью, правда строителей тогда оставалось уже немного, они начали трудиться на Днепре и Свири, продолжая осуществлять заветы В. И. Ленина.
По окончании строительства Губком профсоюза строителей направил меня в групком № 7 Володарского района. Таким образом я оказался в орбите Ленинградского обкома строителей.
Ленинград
В 1932 году мне довелось вновь побывать на Волховстрое на строительстве алюминиевого завода, где мною было прочитано ряд докладов о строительстве Магнитогорского металлургического комбината и Волховстрой показался мне совсем маленьким по сравнению с масштабами "Магнитки", но мал золотник, да дорог. Волховстрой - это первенец советского гидроэлектростроения, выдвинувший плеяду видных гидростроителей и строившийся вначале под непосредственным зорким глазом величайшего в мире гения В. И. Ленина.
В 1933 году на юбилейном Пленуме Центрального бюро инженерно-технических секций СРПКЖС, открывшегося в Москве, продолженного в Ленинграде и законченного на Свирьстрое, я встретился с Генрихом Осиповичем Графтио, руководившим в то время этим строительством и вечером на банкете вспоминали с ним Волховстрой, его тревожные и светлые дни. Наши воспоминания закончились у него дома.
Еще, в третий раз, мне пришлось побывать на Волховстрое в 1976 году на его пятидесятилетием юбилее. Это была замечательная встреча с бывшим секретарем комитета комсомола того времени Перфильевым, с пионервожатой Таней Ловцовой. Ведь прошло пятьдесят лет. Как мы все постарели, правда телом, т. к. дух комсомола 20-х годов остался прежним. Мы не потеряли нашу энергию молодости. Она сохранилась.
С 1927 по 1930 год я возглавлял культпросветработу в Володарском районе среди строителей.
В 1929 году избран кандидатом в члены Ленинградского Совета рабоче-крестьянских и красноармейских депутатов. Работая в секции рабоче-крестьянской инспекции, пришлось не раз встречаться с Бадаевым и быть у С. М. Кирова.
В январе 30-го года руководил бригадой, организованной Ленинградским обкомом Союза строителей, направленной в Гдовский район в помощь коллективизации.
Я, Михеев и Вихорев, и киномеханик с передвижкой были поставлены районными властями в очень тяжелое положение. Закрепили за нами деревни Крутая, Сырой лес, Каменный конец, Павлов и Воскресенское, в общем Воскресенский сельсовет, находившиеся недалеко от берега Чудского озера в погранполосе с Эстонией. Жители очень хорошо помнили Булах-Булаховича, который по дороге своего отступления в 1919 г. через каждый телеграфный столб вешал комбедчиков и сочувствующих Советам крестьян. В связи с этим не было успехов в сплошной коллективизации. Когда мы приехали туда, то встретили молчаливое сопротивление, а женщины нам говорили: "Вы что хотите, чтобы Булах-Булахович нас поубивал?" Пришлось подключить еще и работников погранзаставы для усиления разъяснительной работы о невозможности повторения истории.
В районе нас не понимали, требовали проценты, а их не получалось. Какие методы мы только не применяли - собирали отдельно бедняков, женщин, членов профсоюза, а их было немало, т. к. из этих деревень большинство мужчин уходило в отхожие промыслы - печниками, каменщиками в Ленинград, Псков и в Москву, так что имели дело с людьми бывалыми.
На собрания приходили или только мужчины, или только женщины, как будто сговорились, и когда доходило дело до записи, то ссылались, если это были мужчины, на то, что без жен не могут решить вопрос и наоборот. Месяц нашего кропотливого уговаривания привел к тому, что все-таки 32 процента вступило в колхоз. Вызвали нас в район. Секретарь райкома обвинял в неумении работать: "Весь район подводите. Ваш участок портит наши показатели. Вам надо брать пример с некоторых районных работников, они добились 100 %-ного охвата. Очевидно, придется сообщить в Ленинград о вашей неудовлетворительной работе".
Ехали мы обратно в наши деревни, думали и гадали, что же делать? И все же подобрали ключик к решению этой задачи. В этом нам помогла хозяйка Зоя Наумовна, у которой я проживал. Она посоветовала сагитировать некоего Царева, крестьянина с достатком, с хорошим домом и ухоженным хозяйством, пользовавшимся большим авторитетом среди всех крестьян в этом округе. И вот мы начали с ним вести долгие разговоры и споры. Главными аргументами против колхозов у него были - объединение коров, лошадей, "всех попортят", т. к. кони будут ничьи. Один работает хорошо, от души, другой - как-нибудь, а получать поровну, те, кто не имеет коров, в колхозе будут пить молоко за мой счет, от моих коров. Пускай беднота и объединяется. Для них это, конечно, польза, но для нас, имеющих достаток - только ухудшение жизни. Много вечеров пришлось с ним провести, уговаривая, доказывая необходимость объединения крестьянских хозяйств. В один из таких вечеров, когда мы ему говорили о том, что он имеет большое влияние на своих односельчан, что от него может зависеть успех дела, он заколебался. Очевидно затронула наша оценка его личности. Заявил, что подумает. Значит лед тронулся. Через несколько дней пришел ко мне и сказал: "Собирайте собрание, я подам заявление". На этот раз на собрание пришло много людей, наверное, Царев с некоторыми из них говорил заранее. Собрание было бурным, опять старые разговоры, а тут еще начали говорить о какой-то старушке, которая ходит по деревням и предсказывает возвращение Булах-Булаховича, о том, что в колхозах будут все спать под одним одеялом, что жены будут общие, что цельного молока никому не видать и другую чепуху, но которая отрицательно воздействовала на психику людей. Начались на собрании взаимные упреки, и вот тут-то и выступил Царев со своим заявлением о вступлении в колхоз. Это было так неожиданно для присутствующих, что наступила сразу тишина. А Царев заговорил: "Я долго колебался, все вы знаете мое неплохое хозяйство и всю мою работящую семью. Живем, ни в чем не нуждаемся, но хочется еще лучшей жизни и Власть наша Советская права - одиночкой трудно добиться новой хорошей жизни. В коллективе это сделать скорее и легче. Конечно, придется переболеть за свои живые сокровища, но ничего не поделаешь, жизнь двигается вперед. Надо пробивать новое. Я призываю последовать моему примеру" и назвал четыре или пять хозяйств. В этот вечер наш процент вырос до 70.
Через несколько дней выбрали правление колхоза, председателем стал Царев, секретарем - боевая молодая активная крестьянка, грамотная, работавшая некоторое время в Ленинграде горничной, фамилии не помню, но звали ее Дуней.
Собиралось правление часто. Намечали план, ожидали землеустроителя, спорили какой участок земли лучше выбрать под колхозные поля. Но неожиданно разразился гром средь бела дня. Прибегает поздно вечером Царев, взволнованный и говорит, что в одной избе собралось много народа и читают какое-то письмо Сталина и что, якобы, Сталин отменил колхозы. Это было письмо Сталина "Головокружение от успехов". На другой день начали приходить колхозники с заявлениями о выходе из колхоза. К нашему удивлению, Царев убедительно доказывал их ошибочное понимание письма, которое он откуда-то достал, принес нам и мы вместе с ним подчеркивали места, опровергающие разговоры об отмене колхозов. В нашем колхозе осталось 47 %, а к отъезду в Ленинград этот процент опять вырос до 62 %. Приехав в Гдов, мы узнали, как некоторые товарищи добивались 100 % коллективизации. Начинается собрание. Уполномоченный вынимает из кармана пистолет, кладет его на стол и начинает речь: "Товарищи, Советская власть, организуя колхозы, желает вас вывести к лучшей жизни, чтобы у вас был достаток, чтобы облегчить ваш труд, а вы сопротивляетесь этому желанию. Получается, что вы против Советской власти, не хотите идти ей навстречу. Что же делать с теми людьми, которые идут против власти? Отправлять на Луну, если не хотите жить хорошо на земле? Так ведь получается. Решайте, время идет". И люди записывались, а после письма оставалось 10–15 процентов. О таком выступлении мне рассказал летом сезонник из Гдовского района, член профсоюза на одном из собраний в общежитии строительных рабочих Володарского райжилсоюза.
Но самым неприятным и тяжелым впечатлением от проводимой нами работы осталось создание посевного фонда. В связи с нежеланием какой-то части крестьян вступать в колхозы и боязни, что им все равно не миновать их, имело место массовый забой скота. В Ленинграде все склады были забиты тушами. Мясокомбинат не успевал перерабатывать их. Мясо хранилось на открытых площадках, прикрытое брезентом. В частности, склады во дворе дома, где я жил рядом с технологическим институтом, были забиты мясными тушами, с ползающими по ним червями. Вполне естественно, вставал вопрос и о сохранении зерна, недопустимости возможности его разбазаривания. Сохранить зерно в количествах, обеспечивающих посев хотя бы на уровне прошлого года. Надо было так же собрать зерно и у записавшихся в колхоз. В связи с этим было принято решение в обязательном порядке сдать зерно в специально отведенные для этой цели амбары. Предполагалось сдачу производить в своих мешках с надписью, кому это зерно принадлежит.
Вот тут-то и началось активное сопротивление этому решению. Пришлось по нескольку раз проводить собрания и доказывать необходимость этого мероприятия.
Особенно сопротивлялись женщины. Ссылались на то, что у одних зерно хорошее, у других плохое, все это перемешается и к севу они получат не то зерно, какое сдали; что может случиться пожар и тогда все останутся без хлеба, или могут просто украсть часть зерна, что нет хороших амбаров. По полученной директиве предлагалось в случаях сопротивления даже применять силу. На собраниях были и слезы, и явная злоба, которая в какой-то степени распространилась на нас. Особенно тяжело проходило это мероприятие в Крутом, где все назначенные сроки сдачи зерна не выполнялись. Мне было известно о существовании в этой деревне небольшой группы зажиточных крестьян, активно агитировавших за несдачу зерна. Эта группа вела организованную работу в этом направлении. Пришлось их вызвать и со всей резкостью поставить вопрос о недопустимости подобной агитации. Последнее собрание пришлось проводить с опросов персонально тех, кто не хотел сдавать, с назначением срока сдачи на следующий день до 12 час. дня. На другой день зерно было собрано, кроме одного хозяина, к которому был направлен милиционер. Но на последнем собрании женщины чуть было не набросились на меня, обстановка была весьма напряженная. Хорошо, нашлись все же среди собравшихся здравомыслящие люди и разрядили создавшуюся критическую обстановку.
Летом 1930 года, ко мне домой приезжала Дуня из Крутого и рассказала о том, что колхоз живет, вовремя отсеялись, вид на урожай неплохой. Коров пока не объединили до постройки хорошего коровника. С лошадьми все в порядке. Царев пользуется авторитетом. Задумки большие. Самое главное, как она говорила, хорошо то, что люди верят в лучшее будущее.
В 1929 году я был выбран от строителей Учкома № 7 Володарского района в Ленинградский Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Активно работал в секции РКИ и внештатным инспектором Бюро жалоб облККРКИ, кроме того, был членом художественно-политического Совета облпрофа. Эти нагрузки я исполнял с большим интересом и охотой, они очень расширяли познания, одна в житейской, производственной, нравственной стороне жизни, а другая - в области культуры. В дальнейшем это мне очень помогло. Мой кругозор здорово расширился. Не один раз приходилось не только слышать, но и встречаться с Сергеем Мироновичем Кировым, иметь встречи с Бадаевым, бывшим членом Государственной думы, в то время он работал председателем Ленсоюза потребительских обществ. Иногда просил меня проверить ту или иную жалобу и часто называл меня Анашкой.