Двадцать второго января Фердинанд Лассаль (молодой человек, с которым Карл мельком встретился в Дюссельдорфе во время предвыборной кампании десять лет назад, в 1849 году, которого поддерживал, когда тот был в тюрьме, и с которым вел полемику по поводу Пальмерстона) захотел узнать его мнение о своей книге о Гераклите. Проведя несколько месяцев в тюрьме, молодой адвокат теперь вращался в самых изысканных кругах благодаря своей новой спутнице, графине Гатцфельд - замужней женщине много старше его, которой он помог добиться развода и которая жила одинокой и богатой, что вызывало пересуды добропорядочного берлинского общества.
Карл, считавший Лассаля одним из своих немецких "корреспондентов", членом абстрактной "партии", объединявшей в его воображении революционеров всего мира, где бы они ни находились, прочел его книгу, нашел ее отвратительной, но не высказал этого автору, а, напротив, похвалил его в письме от 2 февраля, прося при этом помочь найти в Пруссии издателя для собственной книги под названием "К критике политической экономии". Трудная задача - найти в самодержавной Пруссии достаточно смелого издателя книги по экономической теории, автор которой написал ранее "Коммунистический манифест" и ему запрещено пребывание в этой стране, хотя о нем там уже позабыли с 1850 года! Для привлечения издателя нужна была аннотация книги, и Карл впервые в этом первом письме Лассалю привел план будущего произведения, умолчав, что по основным пунктам этого плана ничего пока нет: "Вся работа состоит из шести книг: 1. О капитале (с несколькими вступительными главами). 2. О земельной собственности, 3. О наемном труде. 4. О государстве. 5. О внешней торговле. 6. О мировом рынке… В целом критика и история политической экономии и социализма должны были бы составить предмет другой работы. Наконец, краткий исторический очерк развития экономических категорий и отношений станет предметом третьей".
Пометка "с несколькими вступительными главами" маскирует тот факт, что на самом деле Карл решил опубликовать лишь небольшой фрагмент заявленной книги - одну-единственную главу о стоимости. За остальные главы он еще даже не принимался. Это также означает, что деньги, то есть цены, превыше всего. И тут он во всеоружии. Но что касается отношений между ценами и трудом и всего прочего, упомянутого в его плане, то это будет другая книга - "Капитал". А продолжения, связанного с его навязчивой идеей изложить историю наук, нет еще даже в набросках.
Короче, ни одна из задуманных книг еще не написана. Но поскольку он должен назвать приблизительную дату завершения рукописи, которую хочет издать, Карл вынужден рассказать о своих затруднениях. В том же письме Лассалю от 2 февраля проскальзывает намек на застопорившиеся исследования, хотя он не говорит об этом четко и открыто. Он рассказывает также о книге, работа над которой будто бы завершается: "Работа подвигается очень медленно; как только хочешь покончить с вопросами, которые были на протяжении многих лет главным предметом твоих исследований, они снова возвращаются в новом виде, вызывая у тебя сомнения… У меня нет ни малейшего представления о том, сколько печатных листов все это займет. Если бы у меня было время, досуг и средства все это доработать, прежде чем представить на суд публики, я бы сильно ее ужал…" Извечное нежелание расстаться с текстом, противоречивое стремление сжато выразить свою мысль и высыпать целый ворох подробностей. Извечный страх, что у него отберут произведение, что оно будет существовать вне его, о чем он уже писал в 1844 году.
Лассаль ответил, что благодарит его за лестный отзыв, будет рад помочь в поисках издателя и, кстати, подумал о собственном берлинском издателе Франце Дункере, только что напечатавшем его "Гераклита". Что скажет Маркс?
Одиннадцатого марта тот восторженно сообщил Лассалю, что первая книга может быть готова к концу мая, и поручил ему обсудить от его имени договор с Дункером.
Двадцать шестого марта, то есть менее чем через два месяца после того, как Карл обратился к нему с просьбой, Лассаль сообщил, что заключил для него великолепный договор: Дункер заплатит по 3 фридрихсдора (то есть 17 талеров) за печатный лист, что очень даже неплохо, поскольку профессорам университета платят только 2.
Маркс без ума от радости; 2 апреля 1858 года он написал Энгельсу, чтобы сообщить ему новость и рассказать не об этой книге, которую, как он говорит, вскоре напечатает, а… о следующей! Этот труд ("Капитал") будет, в свою очередь, подразделяться на четыре главы: "а. Капитал вообще, б. Конкуренция. в. Кредит, г. Акционерный капитал. Первая глава будет подразделяться на: 1. Стоимость. 2. Деньги: а) деньги как мера, б) деньги как средство обмена, или простое обращение, в) деньги как валюта. 3. Капитал".
Таков, по сути, план всего, что он напишет за те два десятка лет, которые ему остается прожить. И все это в основном останется в виде рукописей.
Несколько дней спустя дадут о себе знать бессонные ночи, финансовые неурядицы, страх писать, а главное, издавать - он заболеет серьезным воспалением печени.
Девятого апреля ему так плохо, что Женни сама написала в Берлин Лассалю (с которым не была знакома), сообщая, что ее муж не может взяться за перо, потому что "страдает от болей в печени, как всегда по весне", и он очень взбудоражен, потому что должен тратить время на хлеб насущный (то есть писать статьи для "Нью-Йорк дейли трибюн"), но он надеется вовремя закончить обещанную рукопись. Она благодарит за помощь при заключении договора с Дункером и поздравляет его с тем, что он такой "ловкий агент". На самом деле Женни сильно встревожена: Карл больше не может писать, и надежда на доходы от статей и этой книги рушится. Она это знает лучше кого бы то ни было: она переписывает каждую созданную им страницу.
Тем временем восстание в Индии было подавлено путем ужасающих репрессий, словно чтобы в очередной раз подтвердить повсеместное торжество капитализма.
Через некоторое время Маркс достаточно оправился, чтобы с 6 по 20 мая уехать выздоравливать к Энгельсу в Манчестер. Скоро он уже настолько пошел на поправку, что много ел и пил и даже, похоже, впервые ездил верхом. Естественно, он не писал, но воспользовался поездкой, чтобы попросить денег у друга, который согласился ему их одолжить, но выдал вексель, поскольку не мог получить наличных ранее, чем через полгода. 31 мая, вернувшись в Лондон, Карл пишет Фридриху, что чувствует себя "в форме" и скоро примется за работу. И добавляет: "Отпусти мне грехи за похвалы, которые пришлось расточать Гераклиту Темному", то есть Лассалю.
В тот же день Маркс написал Лассалю, чтобы тот известил издателя, что он из-за приступа гепатита не успел еще закончить первый раздел обещанной книги.
Потом печень снова разболелась после наступления жары, и материальное положение сделалось шатким. Несколько статей в "Нью-Йорк дейли трибюн", различная подработка и энциклопедия Даны наряду с поступлениями от Энгельса - вот все, на что жила семья Марксов. В то лето Карл потратил много времени в поисках банков, которые согласились бы принять вексель Энгельса. Он по-прежнему не писал. Только в сентябре он вновь принялся за рукопись, обещанную Дункеру, думая закончить ее "в две недели". Об этом свидетельствует письмо Энгельсу от 21 сентября 1858 года: "Моя рукопись уедет только теперь (через две недели), но сразу две тетради. Хотя мне ничего не надо делать, только придать хорошую форму уже написанному, но случается сидеть часами, прежде чем удастся выстроить несколько фраз".
На самом деле две недели прошли - и ничего. Лассаль, взявший на себя ответственность перед издателем, встревожился и справился о новостях. Его опасения подтвердились.
Около двух месяцев спустя, 12 ноября, Карл написал ему выспреннее письмо с извинениями, из которого мы приведем длинную цитату:
"Материал лежал передо мной, все упиралось только в форму. Однако во всем, что я написал, сквозь стиль ощущается болезнь печени. И у меня есть две причины не позволить, чтобы это произведение было испорчено факторами, относящимися к медицине: 1) оно является результатом пятнадцати лет исследований, то есть пятнадцати лучших лет моей жизни; 2) оно - первый серьезный научный взгляд на общественные отношения. Так что я считаю своим долгом по отношению к партии, чтобы этот труд не был обезображен мрачной и натянутой манерой письма, свойственной больной печени. Я не стремлюсь к элегантности изложения, а хочу лишь писать в своей обычной манере, что в последние месяцы страданий было для меня невозможно… по меньшей мере, на эту тему… Я думаю, что, если кто-нибудь даже не столь ловкий, как ты, объяснит положение вещей г-ну Дункеру, он лишь одобрит мое поведение, которое, в том что касается до него как издателя, сводится просто-напросто к тому, что я стараюсь предоставить ему за его деньги как можно лучший товар… Вероятно, что первый раздел (капитал вообще) займет сразу две тетради; переписывая ее набело, я действительно нахожу, что там, где речь идет о самой абстрактной части политической экономии, чрезмерная краткость может сделать материал неудобоваримым для читателя. Но с другой стороны, второй раздел должен выйти одновременно с первым. Внутренняя связь того требует, и весь эффект от этого зависит".
Извинения, выдуманными Марксом в оправдание своего опоздания, просто очаровательны: он не хочет, чтобы "этот труд был обезображен мрачной и натянутой манерой письма, свидетельствующей о больной печени", и не желает навлечь на себя упреки со стороны "партии", которой не существует!.. Можно подумать, что он, столь проницательно наблюдавший за другими, живет в ином мире: "партия" и "прибавочная стоимость", абстрактные концепции становятся реальностью только в его видении мира, так же как и его книга существует только в его рассказах о ней другим…
Новый признак уже наступающей глобализации: именно в этот момент еще один немецкий еврей, обратившийся в христианство и эмигрировавший в 1848 году в Лондон, Пауль Юлиус Рейтер, сделал то, что заставило Маркса в очередной раз пожалеть о неосуществленном, - создал свое информационное агентство через пятнадцать лет после основания такого агентства в Париже другим евреем, Шарлем Гавасом. Странным образом Маркс и Рейтер, два немецких еврея-журналиста, живущих в Лондоне, так ни разу и не встретились.
В очередной раз экономический кризис рассосался. В очередной раз это был не "окончательный кризис", но первый в новом качестве, когда городская промышленность пострадала столь же сильно, как и сельское хозяйство.
Еще через несколько недель в очередном письме к Энгельсу Маркс показывает, что уже не верит в скорый закат капитализма, но чувствует наступление длительного периода глобализации, которая, конечно, несет в себе революцию, но слишком уж слабую, чтобы выстоять перед всем остальным миром, если она ограничится рамками одной страны. Отметим в этом письме такие великолепные фразы: "Буржуазия переживает новый Ренессанс. Теперь мировой рынок существует на самом деле. С выходом Калифорнии и Японии на мировой рынок глобализация свершилась. Значит, революция неизбежна; она сразу примет социалистический характер. Единственная проблема, и мне интересно твое мнение, что ты об этом думаешь - как сможет революция выстоять в таком маленьком уголке мира, как Европа?"
Последний вопрос содержит в себе мысль, которую трактователи творчества Маркса будут тщательно скрывать, как и многие другие мысли. Еще бы! В ней содержится скептицизм по отношению к революции в одной отдельно взятой стране. Между тем Маркс будет повторять это постоянно, при каждом удобном случае.
Карл снова принялся работать, быстро и напряженно. Книга в самом деле была завершена. Все деньги, которые ему удавалось заработать, как и все воскресенья, по-прежнему отдавались его детям. Всю страстную любовь, которую он питал к Эдгару, он перенес на Элеонору, которой было уже три года. Он заставлял ее заучивать те же отрывки из Шекспира, что и Эдгара. Но не оставлял без внимания и двух старших девочек, не отказывая им ни в чем: отныне они ходили в частную школу (отсюда расходы на гардероб), брали уроки музыки и драматического искусства. В начале января 1859 года Маркс даже купил подержанное пианино, которое с большим трудом пропихнули в дверь.
Пятнадцатого января Карл объявил Фридриху, что его труд о деньгах, наконец, закончен и выйдет гораздо раньше книги о труде и капитале. Он чувствует, что его теория трудовой стоимости еще не созрела. Поэтому он решился отдать работу о деньгах, в которой не было ничего необычного. Положение со следующей книгой совершенно неясное: "Рукопись займет примерно 12 печатных листов (три тетради), и (держись крепче), хотя в целом она называется "Капитал", в этих тетрадях нет еще ничего о капитале, а только две главы: 1. Товар. 2. Деньги, или простое обращение. Так что ты видишь, что часть, подробно проработанная в мае, когда я к тебе приезжал, еще не выходит. Но это хорошо с двух точек зрения. Если дело пойдет, третья глава - "О капитале" - может выйти следом".
"Если дело пойдет" - это значит, если Маркс будет писать и если первую книгу хорошо примут. Он продолжает, невероятно цинично высказываясь о газетных критиках: "По природе вещей эти пачкуны не смогут свести критику той части, которая выйдет вперед, к простой тенденциозной ругани; поскольку к тому же всё выглядит чрезвычайно серьезным и научным, этим мерзавцам придется в дальнейшем более серьезно отнестись к моей концепции капитала…"
Как и предполагалось, взяв за основу прежние черновые наброски ("Основные черты критики политической экономии"), Маркс ведет речь о деньгах, мельком упоминает о товаре и походя, словно назначая свидание, сообщает о своем главном открытии, из которого вскоре родится его теория прибавочной стоимости, кризиса и действия капитализма: рабочий продает не свое рабочее время, а свою рабочую силу. Двигатель истории - это развитие производительных сил, а следовательно, наука. Попутно Маркс уточняет различие, которое проводит между четырьмя способами производства, вкратце очерченными в черновиках и в двух статьях от 1853 года для "Нью-Йорк дейли трибюн": азиатским - оно характеризуется подчинением всех трудящихся государству (как в Китае); античным - при нем раб подчиняется патрицию (как в Римской империи); феодальным, когда крестьянин находится в крепостной зависимости от сеньора (как в европейском Средневековье); и, наконец, буржуазным, когда наемный рабочий состоит в подчинении у владельца капитала. Карл пишет об этом тем сложным стилем, изобилующим уточнениями и оговорками, который характерен для его книг, но начисто отсутствует в его статьях: "Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества".
Маркс снова утверждает, как и пятнадцать лет назад в "Немецкой идеологии", что исторический детерминизм не касается художественного творчества, которое существует независимо от экономического и политического развития. Определенные эпохи художественного творчества не имеют никакого отношения к общему развитию общества и, следовательно, к составляющему его основу материальному базису. И здесь мы видим, что, в противоположность теоретикам марксизма, он никогда не считал, что состояние искусства выражает соотношение сил во времена того или иного художника.
По ходу размышлений об искусстве он заговорил о музыке. Для него это был случай выпустить наружу свои главные опасения по поводу теории стоимости: возможно, стоимость вещей не сводится к времени труда, затраченного на их производство. Ибо здесь он упирается в главное противоречие: согласно его исследованию (которое он еще не публикует здесь во всех подробностях), рабочий "продуктивен" (то есть производит меновую стоимость), только если работает по найму и изготовляет материальный объект или оказывает услуги, продаваемые капиталистами с прибылью для себя. Музыкант, таким образом, "продуктивен" только когда работает на предпринимателя-капиталиста, а композитор - когда трудится на издателя нот. Маркс пишет: нельзя представлять труд пианиста косвенно продуктивным, потому что он, с одной стороны, стимулирует материальное производство, например, роялей, с другой - придает больше энергии и бодрости рабочему, слушающему фортепианный концерт. Ибо только созидательный труд капитала продуктивен, а значит, любой другой труд, как бы он ни был полезен или вреден, не продуктивен для капитализации. Он честно отмечает: музыкант непродуктивен. Зато изготовитель табака продуктивен, хотя потребление табака непродуктивно. Вот ведь загвоздка!.. Маркс добавляет: певица, которая поет для себя, точно птичка, - непродуктивный рабочий. Когда она продает свое пение, то является наемным рабочим или торговцем. Певица, подписавшая контракт, чтобы давать концерты и зарабатывать деньги, - продуктивный рабочий, поскольку она непосредственно производит капитал. Композитор тоже непродуктивен, если только не является наемным рабочим издателя.
Иначе говоря, согласно теории Маркса, в то время как исполнители (изготовители музыкальных инструментов, издатели партитур и организаторы концертов) создают ценности, композитор (независимый труженик, получающий вознаграждение, например, в виде авторского гонорара за его опубликованное/исполненное произведение) не является "производителем" ценностей, которых, однако, без него бы не существовало. Это явный абсурд! Всё это противоречит здравому смыслу и допустимо лишь в том случае, если объявить, что экономика музыки неподвластна экономическим законам. Таким образом, музыканты не входят ни в категорию продуктивных рабочих, ни в категорию непродуктивных рабочих, хотя они являются производителями товаров. Просто их продукция не подходит под понятие капиталистического способа производства. Маркс, понимая, что пишет здесь нелепость, успокаивает себя тем, что музыка, искусство и информация вообще суть побочное производство, не оказывающее влияния на общую динамику капитализма.
Наконец, он много говорит в этой книге о технологиях и подгоняемой ими универсализации и заканчивает новой одой капитализму: "Если производство, основанное на капитале, с одной стороны, создает универсальную систему труда, т. е. прибавочный труд, труд, создающий стоимость, то, с другой стороны, оно создает систему всеобщей эксплуатации природных и человеческих свойств, систему всеобщей полезности; даже наука, так же как и все физические и духовные свойства человека, выступает лишь в качестве носителя этой системы… Отсюда великое цивилизующее влияние капитала; создание им такой общественной ступени, по сравнению с которой все прежние выступают всего лишь как локальное развитие человечества и как суеверное поклонение природе".
Маркс предваряет свой труд великолепным предисловием: