В эскадрилье снова произошли изменения. Ветераны были переведены, и в столовой появились новые лица. Все они быстро проникались духом 29-й, которая, несмотря на небольшие успехи, имела столь же высокое моральное состояние, как и любая другая эскадрилья в Королевских ВВС. Новый год принес много снега. Во время этого холодного периода мне на стоянку позвонил адъютант Сэмми Френс и попросил зайти в штаб эскадрильи, поскольку у него есть для меня новости. Я узнал, что награжден крестом "За летные боевые заслуги", а флайт-сержант Манн, служивший у нас с довоенных времен, – медалью "За летные боевые заслуги". Конечно, это был сюрприз. Обычно такая награда давалась летчикам-истребителям, если они сбили по крайней мере три самолета. Я же сбил только один, а Манн к этому времени – ни одного. Однако, согласно объявлению о награждении, мы были отмечены "за решительные действия против врага в сложных метеорологических условиях". Чарльз Уиддоус поздравил нас обоих, не только за личные заслуги, но и как первых членов эскадрильи, награжденных в ходе войны. Естественно, что этот повод был превосходным оправданием дикой вечеринки, после которой некоторые из нас, несмотря на обязанность поддерживать боеготовность, в течение многих дней имели тяжелые головы.
Несколькими неделями позже Манн и я получили приказ прибыть на церемонию награждения на авиастанцию в Уадингтоне. Король Георг VI в форме маршала Королевских ВВС прибыл на авиабазу 5-й бомбардировочной авиагруппы, чтобы вручить награды пилотам из различных подразделений. Для меня это был величественный момент. Мы стояли в центре каре, сформированного персоналом авиастанции в одном из больших ангаров. Перед тем как приколоть награду, король пожал мне руку и сказал несколько добрых слов. На фотографиях и на кинопленке он всегда выглядел более высоким. В тот момент я и не представлял, что в будущем встречусь с ним еще несколько раз. Своими храбростью, решительностью и примером король Георг сделал для поддержания духа британцев, вероятно, больше, чем любой другой человек в Содружестве Наций, включая неукротимого премьер-министра Черчилля. Мало кто из монархов заслужил и получил такое единодушное уважение и привязанность своих подданных. Люди могли противостоять немецким ударам более легко, зная, что их король и его семья неустрашимо делят с ними все опасности и бедствия. Жаль, что нет никакого способа вручить награду за храбрость собственному монарху. Король Георг VI конечно же заслужил ее.
В феврале 1941 г. Сэнди Кемпбелл, командир моего звена, получил новое назначение. Его сменил сквадрэн-лидер Пат Максвелл. Между тем прошла реорганизация эскадрилий ночных истребителей. Командиром эскадрильи теперь был уинг-коммендэр, командир одного звена должен был иметь звание сквадрэн-лидера, а командир другого – звание флайт-лейтенанта. Это казалось нам смешным. Мы считали, что командиры звеньев должны иметь равные звания, и спустя несколько месяцев наш взгляд получил официальное подтверждение. Тем временем Уиддоус все еще продолжал оставаться нашим боссом, Пат был командиром звена "В", а Гай Гибсон отвечал за звено "А". Как старший флаинг-офицер в звене "В", я был заместителем Пата, превосходного парня, как на службе, так и после нее.
После обучения в недавно сформированных ночных истребительных учебно-боевых подразделениях начали прибывать новые экипажи. Они уже знали радары и методы их использования. Ветераны же эскадрильи ознакомились с принципами применения радаров на краткосрочных курсах. Становилось все более очевидным, что пилот и радиооператор должны постоянно летать вместе, чтобы отработать взаимодействие. Наиболее успешные экипажи ночных истребителей летали вместе в течение длинных периодов, а некоторые, подобно Каннингхэму и Роунсли, – всю войну. Наши шансы на перехват увеличили новые радары "GCI", построенные на восточном побережье в нашем районе. Мы потратили все свободное время, занимаясь учебными перехватами и давая нашим радиооператорам возможность большие узнать свое оборудование. Днем мы часто посещали места расположения радаров "GCI" и лично знакомились с операторами наведения, чтобы наши действия в ночном бою стали работой слаженной команды из наземного оператора, оператора бортового радара и пилота, знавших друг друга по имени. Теперь мы легко находили противника. Больше не было бесцельного патрулирования или попыток перехвата на основе скудной информации.
По взаимному согласию я "женился" на сержанте Россе, канадском радиооператоре. Он был сумасбродом на земле, но в воздухе – первоклассным специалистом, стремительно приобрел навыки использования радара. Я летал с Россом так часто, насколько это было возможно, и мы добились превосходного взаимопонимания. Вскоре немцы стали предоставлять нам более чем достаточно возможностей для этого. В начале 1941 г. эскадрилья вела активные действия, и число наших побед начало расти. В первые несколько месяцев года добились успехов Уиддоус, Гай Гибсон и я.
Мы все ликовали, когда Чарльз Уиддоус одержал свою первую победу, потому что он всегда энергично добивался ее и до этого момента много раз терпел неудачу. В одну из ночей он сбил над восточным побережьем "Юнкерс-88", который разбился недалеко от нашей базы. На следующий день мы с группой товарищей, включая Уиддоуса, посетили место катастрофы, чтобы отыскать "сувениры" для нашей столовой. Вражеский самолет упал на вспаханное поле, и его охранял караул ВВС. Когда мы прибыли, тела вражеских летчиков уже убрали, но тлеющие обломки все еще сильно пахли смертью. Я не рыскал, словно сыщик, вокруг обломков, но один из членов эскадрильи заметил в искореженном металле, где была носовая часть, нечто интересное – короткоствольный крупнокалиберный пулемет. Он оказался в довольно хорошем состоянии, и мы решили, что это оружие будет подходящим трофеем для офицерской столовой. После серии попыток мы смогли вытащить пулемет, но прежде раскопали ужасные останки – часть ноги одного из членов немецкого экипажа. До этого я не считал свое дело убийством человека. Воздушный бой для меня был безличным поединком одной машины против другой, без всяких неприглядных картин наземного ближнего боя. Но, увидев место падения этого немецкого самолета, я не смог сдержать чувства некоторого раскаивания по отношению к членам вражеского экипажа, которые, подобно нам, сражались за свою страну. Они будут оплаканы на своей родине, как и любой из наших потерянных парней.
Моя вторая подтвержденная победа была одержана ночью 13 марта, прекрасной, холодной, лунной ночью. Росс и я взлетели по тревоге и взяли курс к побережью около Скегнесса. Пока мы набирали высоту, Росс проверял свой радар. Мы выровнялись на 4600 м и на максимальной скорости направились на восток. Оператор "GCI" выводил нас на врага, сообщая текущую обстановку.
– Он в шести километрах впереди… в течение минуты вы должны установить радарный контакт.
Я спросил Росса, обнаружил ли он что-нибудь.
– Нет, ничего, – последовал ответ.
Напряжение росло. В ночь, подобную этой, мы должны были заметить самолет противника почти с километра. Чтобы добиться внезапности, необходимо спланировать наш подход так, чтобы ему было трудно увидеть нас, когда мы выйдем на дистанцию огня.
Голос наземного оператора становился все более напряженным.
– Четыре с половиной километра, немного левее и выше…
– Контакта нет.
Затем Росс сообщил по переговорному устройству:
– Есть контакт, 3700 м и 20 градусов выше. Плавный поворот влево.
Это было то, что нужно. Я нажал на копку передатчика и сообщил оператору "GCI":
– Контакт.
– Удачи, Боб, атакуйте и "сделайте" его.
После того как оператор "GCI" покинул нас, меня в позицию, из которой я должен визуально обнаружить противника, теперь спокойно выводил Росс.
– Какую позицию вы хотите занять, Боб?
– Такую, чтобы он был приблизительно в 30 м выше меня.
Это положение давало нам преимущество. Его бортстрелки осматривали небо, но заметить приближающийся темный объект на темном фоне земли было очень трудно. Росс и я хотели, чтобы он был выше нас, темный объект на светлом фоне. Таким же спокойным голосом я попросил Росса, чтобы он точно сообщил, какой вираж я должен выполнить, чтобы сократить дальность.
– Пожалуйста, круто направо, плавнее, теперь выровняйте, дальность 1800 м, и он приблизительно в 60 м выше.
Эта информация давала мне полную картину положения врага относительно нас. Мои глаза напряженно искали самолет, но не могли обнаружить его. Мы все еще были слишком далеко. Я отрегулировал яркость своего электрического прицела, пока не смог видеть только его перекрестие. Если бы он был слишком ярким, то это бы повредило моему ночному зрению и мне потребовалось бы больше времени, чтобы заметить врага. Дистанция продолжала сокращаться.
– Боб, держите эту высоту. Он примерно в 30 м выше, на дальности в 900 м.
Я все же не мог увидеть его.
– О'кей; уберите немного газ. Дальность теперь 800 м, держите этот курс.
Что это? Мне показалось, будто я что-то увидел. Я моргнул. От напряжения мои глаза слезились. Да, это был черный объект, перемещавшийся впереди меня и выше, но все еще далеко, чтобы я мог определить тип самолета.
– Я вижу его, но продолжай наводить, он еще достаточно далеко.
– О'кей, дистанция 630 м, немного левее и выше.
Теперь я мог смутно разглядеть двойное хвостовое оперение. Я вызвал оператора "GCI":
– Талли-хо! Я думаю, "дорнье", подтвержу, когда подойду ближе.
– Отлично, он ваш.
Сейчас я мог четко видеть противника и идентифицировал его как "дорнье". Очевидно, он все еще не заметил меня. Я продолжал сокращать дистанцию. Росс поднял голову из-под козырька экрана радара и посмотрел вперед через свой фонарь в хвостовой части "бьюфайтера".
– Вы видите его, Росс?
Через секунду или две послышалось:
– Да, теперь я его вижу.
Я должен был подойти ближе, чтобы быть полностью уверенным. "Дорнье" только что пересек побережье около Скегнесса и мог направляться к одному из городов Мидланда, чтобы сбросить свой разрушительный груз. Теперь я был приблизительно в 360 м, Росс убеждал меня открыть огонь, и казалось, что момент для этого наступил. Если я продолжал бы дальше приближаться, то, вероятно, потерял бы внезапность и был бы замечен вражеским хвостовым бортстрелком. Я был готов в любую минуту увидеть трассеры, тянувшиеся в мою сторону, потому что ночь выдалась светлая. Я мягко потянул на себя штурвал, давая небольшое упреждение, и нажал на кнопку огня. Четыре пушки взревели и через секунду замолкли.
– Черт возьми, их заклинило! – прокричал я.
Я увидел вспышку на фюзеляже "дорнье", куда попал, по крайней мере, один из четырех моих снарядов, и противник начал пологий правый разворот назад, в направлении, откуда появился. Я последовал за ним. Все еще не было никакого ответного огня. Я снова нажал на спуск оружия. Ничего не произошло.
– Дьявол, Росс вы можете привести пушки в порядок?
Росс уже покинул свое место и, отсоединив от пушек тяжелые магазины на 60 снарядов, двигал назад и вперед затворы, чтобы понять, какова неисправность.
– О'кей, попробуйте еще раз, босс. Я сменил магазины.
Я снова поместил цель в свой прицел. Противник снова пересек побережье, очевидно надеясь вернуться домой. Ответного огня по-прежнему не было. Возможно, я убил или ранил хвостового бортстрелка своей первой короткой очередью. Я нажал на кнопку огня. Опять ничего не произошло.
– Проклятая штука все еще не стреляет.
– О'кей, я снова попробую механизм. Думаю, что масло в пушках замерзло.
Я решил, что не позволю этому самолету уйти. Возможно, мы могли таранить его и уцелеть. Надо только правильно рассчитать, поместить свою левую плоскость под его правый руль высоты, а затем, быстро подняв ее, оторвать его хвост, и тогда он потерял бы управление. Мы только что пересекли наше побережье, и нас, вероятно, нашли бы, если мы выпрыгнули на парашютах.
– О'кей, Росс, как там дела?
– Не очень хорошо.
– Ладно. Возвращайтесь на свое место. Я собираюсь догнать и протаранить его. Вам, вероятно, придется выпрыгнуть на парашюте.
– Подождите еще секунду. Попробуйте пушки еще раз. Они должны быть в порядке.
К этому времени напряжение давало о себе знать. Меня не радовала мысль о таране, даже при том, что я считал вполне возможным избежать неприятности в этом случае. Однако существовала вероятность, что мы погибнем, и предложение Росса дало мне несколько секунд, чтобы подумать.
Я снова немного взял на себя штурвал и сократил дистанцию приблизительно до 45 м, поскольку было очевидно, что не последует огня со стороны хвостового бортстрелка. Противник, казалось, не получил никаких тяжелых повреждений, и было достаточно странно, что он не предпринимал никаких маневров для ухода из-под удара. Возможно, поскольку я больше не стрелял после первой короткой очереди, он думал, я его потерял. Я нажал на кнопку огня, не надеясь, что пушки будут стрелять. "Бью" содрогнулся, когда они загрохотали, и прямо перед моим лицом "Дорнье-17" взорвался с ослепительной вспышкой пламени. Я ликовал, но бедный старина Росс был совершенно измучен, так как ему пришлось отсоединить трубку своей кислородной маски, чтобы добраться до пушек. Как и я, он был счастлив, что нам не пришлось идти на таран. Когда мы разворачивались в обратном направлении, то видели, как пылающие обломки упали в море.
Операторы "GCI" радовались нашему успеху так же, как и мы. Новость достигла аэродрома впереди нас, и, когда мы выбирались из самолета, он был окружен летчиками и наземным персоналом. Мой механик подготовил трафарет свастики и начал наносить две такие эмблемы еще прежде, чем мы оправились в барак на стоянке. После того как мы представили наше боевое донесение "шпиону", я взял в оборот оружейника и спросил о проблемах с пушками. Он ответил мне, что неисправности часто возникают из-за масла, замерзающего в механизмах при холодной погоде, подтвердив мнение Росса. Изменения на этот счет проводились. Позднее пушки "бью" стали более надежными, обогревались и вместо барабанов имели ленточную подачу боеприпасов.
В этот период интенсивной деятельности Чарльз Уиддоус и его радиооператор флаинг-офицер Вильсон лишь по счастливой случайности избежали смерти. При этом Вильсон был обязан своей жизнью смелости пилота. После сообщения о приближающемся противнике Чарльз взлетел по тревоге, и вскоре у него возникли проблемы. Двигатели его самолета вышли из строя, и машина не могла удерживать высоту. Ее было недостаточно, чтобы развернуться и с прямой сесть на аэродроме. Когда стало ясно, что сделать ничего нельзя, он приказал Вильсону выпрыгнуть на парашюте. Вилли подтвердил приказ по внутренней связи и покинул свое место, чтобы открыть аварийный люк в нижней части фюзеляжа. При этом он, должно быть, разъединил разъем провода переговорного устройства.
Уиддоус, подозревая, что Вильсон отсоединил внутреннюю связь, дал ему, как он думал, достаточное время, чтобы покинуть самолет, а затем оставил свою кабину, чтобы последовать за ним. К счастью, он оглянулся и в темноте фюзеляжа смутно разглядел Вильсона, все еще сражавшегося с аварийным люком. Самолет теперь был на высоте лишь 300 м, и, выпрыгнув, Уиддоус мог легко обеспечить собственное спасение. Но он без колебаний вскарабкался обратно в кабину и приготовился к аварийной посадке в черной как смоль сельской местности Линкольншира. Удача была на его стороне, поскольку под ним простиралась плоская и малонаселенная земля. Вильсон не знал, что происходило, и, должно быть, предположил, что к этому моменту Уиддоус покинул самолет. Можно представить, что он пережил, когда он отчаянно пытался открыть хвостовой люк. Вильсон знал, что земля быстро приближалась. Но Уиддоус направлял свой самолет вниз, к твердой черноте под собой, настолько плавно, насколько это было возможно. Поскольку его альтиметр показывал, что самолет вот-вот коснется земли, он включил посадочные огни, до отказа взял штурвал на себя и совершил посадку с убранными шасси в поле, пройдя рядом с мачтой, несущей высоковольтные кабели.
За секунду или около того до аварийной посадки Вильсон наконец открыл аварийный люк. Он понятия не имел, на какой высоте над землей находится "бью", но решил покинуть его, так как не могло быть никакой надежды на спасение в терпящем аварию "беспилотном" самолете. Вильсон уже высунул одну ногу из люка, когда самолет коснулся пашни, и получил серьезную травму. Чарльз Уиддоус не пострадал, и эскадрилья радостно приветствовала его возвращение. Вильсон провел некоторое время в госпитале и с полностью негнущейся лодыжкой и, я уверен, с благодарностью в сердце к храброму человеку, который спас его жизнь, воссоединился с нами. Эскадрилья испытала глубокое разочарование, когда хладнокровная смелость Уиддоуса осталась неотмеченной. По нашему мнению, его действия можно было оценить как исключительно храбрые.