– Вам нет смысла спорить, – сказал Талаат, – поскольку мы уже избавились от двух третей армян. Их не осталось в Битлисе, Ване и Эрзеруме. Ненависть между турками и армянами сейчас достигла такой степени, что мы просто вынуждены с ними покончить. Если мы этого не сделаем, они будут мстить.
– Если вы не считаетесь с соображениями человечности, – ответил я, – подумайте хотя бы о материальном ущербе. Эти люди работают. Более того, они контролируют ряд отраслей вашей промышленности. Они являются налогоплательщиками. Вы не опасаетесь, что потери станут невосполнимыми?
– Нас не волнуют коммерческие потери, – сообщил Талаат. – Мы все подсчитали и знаем, что они не превысят пяти миллионов фунтов. Тут беспокоиться не о чем. Я просил вас прийти, поскольку желал уведомить о следующем: наша армянская политика является твердой и ее ничто не изменит. Армян не будет в Анатолии. Если хотят, пусть живут в пустыне, но только не здесь.
Я снова попытался убедить Талаата, что такое обращение с армянами уничтожает Турцию в глазах всего мира и что страна никогда не оправится от такой негативной славы.
– Вы совершаете ужасную ошибку, – сказал я и повторил это трижды.
– Да, возможно, мы делаем ошибки, – ответил он, – но, – он стиснул зубы и покачал головой, – никогда не будем сожалеть об этом.
У меня было много бесед с Талаатом об армянах, но мне ни разу не удалось заставить его хотя бы в малейшей степени изменить свою позицию. Он всегда возвращался к основным моментам, о которых я только что говорил. Он был всегда готов выполнить просьбу, произнесенную от имени американцев и даже французов или англичан, но я никогда не добился ни одной уступки армянам. Мне всегда казалось, что он был глубоко лично заинтересован в этом вопросе, причем его антагонизм по отношению к армянам лишь возрастал по мере усиления их страданий. Однажды, обсуждая судьбу конкретного армянина, я сказал Талаату, что он ошибочно посчитал этого человека врагом турок, на самом деле он их друг.
– Ни один армянин, – ответил Талаат, – не может оставаться нашим другом после того, что мы с ними сделали.
Однажды Талаат обратился с требованием, шокировавшим меня в высшей степени. Ничего подобного мне в жизни не приходилось слышать. Дело в том, что некоторые американские страховые компании традиционно вели дела с армянами. То, как армяне относились к страхованию жизни, на мой взгляд, было еще одним доказательством их бережливости и расчетливости.
– Я бы хотел, – заявил Талаат, – чтобы американские страховые компании выслали нам полный список армянских держателей страховых полисов. Сейчас практически все они мертвы и не оставили наследников, а значит, выморочное имущество должно перейти в казну. Их деньги должно получить правительство. Вы сделаете это?
Это было уже слишком, и я утратил сдержанность.
– Вы никогда не получите ничего подобного от меня, – сказал я, встал и вышел.
Еще один эпизод, касающийся армян, привел Талаата в самое дикое настроение. В конце сентября миссис Моргентау уехала в Америку. На нее произвели крайне тяжелое впечатления страдания несчастных армян, она почувствовала, что не может больше жить в этой варварской стране и уедет домой. Но она решила попробовать еще раз вмешаться в судьбу этих людей, причем сделать это лично. Она ехала через Болгарию, где получила уведомление, что царица Элеонора будет рада ее принять. Царица Элеонора была благородной женщиной, ведущей печальную и одинокую жизнь. Она тратила много времени, пытаясь улучшить положение бедняков в Болгарии. Она знала все о социальной работе в американских городах и еще несколько лет назад запланировала посещение нашей страны, чтобы изучить все интересующие ее вопросы лично. Во время визита миссис Моргентау у царицы было две американских медсестры из американской общественной организации "Генри Стрит. Сеттльмент", которые инструктировали болгарских девушек о методах работы американского Красного Креста.
Моя жена была заинтересована в посещении царицы, поскольку планировала в частной беседе замолвить слово за армян. В то время вопрос о вступлении Болгарии в войну достиг критической стадии, и Турция была готова пойти на уступки, чтобы получить ее в качестве союзника. Поэтому момент для такой просьбы был весьма подходящим.
Царица приняла миссис Моргентау в неофициальной обстановке и в течение часа слушала ее рассказ о горькой судьбе армян в Турции. Большинство из того, что она сказала, было абсолютно новым для царицы. Европейская пресса по этому поводу почти ничего не писала, а если бы и писала, царица Элеонора была именно тем человеком, от которого правду попытались бы скрывать как можно дольше. Миссис Моргентау изложила ей все факты относительно положения армянских женщин и детей и попросила вмешаться. Она зашла довольно далеко и даже намекнула, что, если Болгария, которая в прошлом тоже пострадала от жестокости турок, теперь станет их союзницей в войне, это будет ужасно. Царица была очень тронута. Она поблагодарила мою жену за содержательную беседу и сказала, что немедленно разберется и решит, что можно сделать.
Когда миссис Моргентау собиралась уходить, она увидела стоящего у двери герцога Мекленбург-Шверинского. Герцог как раз в это время был в Софии, пытаясь ускорить вступление Болгарии в войну. Царица представила его миссис Моргентау. Его высочество был любезен, но выглядел холодным и уязвленным. Судя по его виду и неприязненным взглядам, временами бросаемым на миссис Моргентау, он слышал большую часть беседы. Поскольку он прилагал все усилия, чтобы Болгария вступила в войну на стороне Германии, неудивительно, что он с неудовольствием отнесся к горячей просьбе миссис Моргентау, убеждавшей, что Болгария не должна становиться союзницей Турции.
Царица Элеонора чрезвычайно заинтересовалась армянской проблемой, и болгарский посол в Турции получил приказ выразить протест. Приказ был выполнен, правда, протест ничего не дал, только вызвал сильный гнев Талаата по отношению к американскому послу. Через несколько дней повседневные дела призвали меня в Высокую Порту, и Талаат встретил меня в весьма мрачном расположении духа. На все мои вопросы он отвечал резко и односложно. Позже мне сказали, что в такое состояние его привело вмешательство миссис Моргентау и ее пламенная речь перед царицей. Но прошло несколько дней, и он снова вернул себе обычное добродушие. Болгария стала союзницей Турции.
Отношение Талаата к армянам лучше всего выражено в хвастливой фразе, которую он произнес перед своими друзьями: "Я сделал для решения армянской проблемы за три месяца больше, чем Абдул-Хамид за тридцать лет".
Глава 26
Энвер-паша обсуждает армянский вопрос
Все это время я оказывал давление и на Энвера. Как я уже говорил, военный министр был другим человеком, не похожим на Талаата. Ему значительно успешнее удавалось скрывать свои истинные чувства; обычно он был учтив, хладнокровен и безупречно вежлив. И вначале он не проявлял такую ожесточенность, как Талаат, обсуждая армянский вопрос. От первых рассказов он отмахивался, называя их дикими преувеличениями, считал беспорядки в Ване нормальным явлением и всячески успокаивал меня, заверяя, что мои страхи относительно уничтожения армянского народа ни на чем не основаны. Пытаясь обмануть меня, Энвер делал открытые признания другим людям – и это непреложный факт. В частности, он не скрывал реальной ситуации от доктора Лепсиуса, представлявшего миссионерские интересы Германии. Доктор Лепсиус был благородным человеком, христианином до мозга костей. Он знал об убийствах армян в 1895 году и уже тогда собирал крупные суммы денег, чтобы построить приюты для армянских детей-сирот, лишившихся родителей. В 1915 году он приехал снова, чтобы разобраться с армянской проблемой. Он попросил разрешения ознакомиться с докладами американских консулов, которое я ему дал. Эти документы, дополненные другой информацией, полученной доктором Лепсиусом из других источников, в основном от немецких миссионеров, работавших внутри страны, не оставили у него сомнений относительно политики турок. Он был возмущен поведением собственного правительства. Он сказал мне, что ощущает только стыд и унижение, потому что является немцем. Турки уничтожают свое христианское население, а Германия, называющая себя христианской страной, даже не пытается что-то изменить. От него Энвер не стал скрывать официальные цели. Доктор Лепсиус был потрясен откровениями турецкого политика: тот сказал ему, что у турок наконец появилась возможность избавиться от армян и они намерены ею воспользоваться.
К этому времени Энвер стал откровеннее и со мной. Обстоятельные отчеты, которые были в моем распоряжении, делали бессмысленными попытки продолжать скрывать ситуацию от меня, поэтому мы стали часто и продолжительно говорить на эту тему. Одну из бесед я помню особенно хорошо. Я уведомил Энвера, что намерен детально разобраться в ситуации, и он отвел для разговора со мной достаточно времени.
– Армяне были предупреждены, – начал Энвер, – о том, что произойдет, если они присоединятся к нашим врагам. Три месяца назад я послал за армянским патриархом и сказал ему, что, если армяне попытаются устроить революцию или станут помогать русским, я не смогу защитить их от беды. Мое предупреждение не дало результата. Армяне затеяли революцию и начали активно помогать русским. Вы знаете, что случилось в Ване. Они захватили город, использовали бомбы, разрушая правительственные здания и убивая многих мусульман. Мы знали, что они планировали восстания и в других местах. Вы должны понимать, что мы сражаемся за свою жизнь в Дарданеллах, жертвуя тысячами людей. Пока мы вовлечены в столь тяжелые военные операции, мы не можем позволить своим же гражданам нанести нам удар в спину. Мы должны предотвратить это любой ценой и любыми средствами. Скажу вам чистую правду: я ничего не имею против армян, наоборот, я восхищаюсь их умом и работоспособностью и больше всего хотел бы видеть их полноправной частью нашего народа. Но если они присоединятся к нашим врагам, как они это сделали в районе Вана, то будут уничтожены. Я очень стараюсь, чтобы не было допущено никакой несправедливости; только недавно я приказал вернуть трех депортированных армян домой – выяснилось, что они невиновны.
Россия, Франция, Великобритания и Америка оказывают армянам плохую услугу, всячески выказывая им симпатию и поощряя. Я знаю, что значит такое поощрение для людей, склонных к революциям. Когда наше "Единение и прогресс" вступила в конфликт с Абдул-Хамидом, именно внешний мир оказал нам моральную поддержку. Вы здорово помогли нам, и вам мы в значительной степени обязаны своим успехом. Точно так же внешний мир сегодня помогает армянам и их революционной программе. Я уверен, что, если бы эти страны не поддерживали армян, те давно отказались бы от попыток противодействия существующему правительству и стали бы законопослушными гражданами. Сейчас мы полностью контролируем ситуацию в стране и можем легко уничтожить любых бунтовщиков.
– Предположим, – сказал я, – то, что вы говорите, правда. Почему бы тогда не наказать только виновных? Зачем жертвовать целым народом из-за предполагаемого преступления отдельных личностей?
– Ваша точка зрения хороша для мирных времен, – ответил Энвер. – Тогда мы можем ограничиваться словами, чтобы успокоить армян и греков, но во время войны мы не могли заниматься расследованиями и переговорами. Мы должны действовать быстро и решительно. Я также думаю, что армяне совершают серьезную ошибку, полагаясь на русских. Русские предпочтут видеть их мертвыми, а не живыми. Армяне представляют для русских такую же опасность, как для нас. Если они сформируют в Турции независимое правительство, армяне в России попытаются сделать то же самое. Кроме того, армяне также повинны в массовых убийствах. В районе Вана спастись удалось только тридцати тысячам турок, остальные были убиты армянами и курдами. Я пытался защитить не участвующих в боевых действиях людей на Кавказе, но обнаружил, что ситуация уже вышла из-под контроля. В Константинополе около семидесяти тысяч армян, и им, за исключением дашнаков и заговорщиков, никто не будет досаждать. В любом случае, полагаю, вы можете быть спокойным: массовых убийств армян больше не будет.
Я не принял всерьез последнее заявление Энвера. Как раз в то время, когда он дал такое обещание, массовые убийства и депортации уже несколько месяцев шли повсеместно во всех армянских провинциях.
Когда информация достигла Соединенных Штатов, вопрос помощи стал еще более острым. В конце июля до меня дошли сведения, что 5 тысяч армян из Зейтуна и Султание вообще не получают продовольствия. Я заговорил о них с Энвером, и он твердо пообещал, что люди получат пищу. К предложению о поездке туда американских представителей, призванных позаботиться о ссыльных, он отнесся без всякой благосклонности.
– Такие действия американцев станут поддержкой, поощрением армян, и те снова начнут причинять нам неприятности, – сказал он. – В Турции живет двадцать восемь миллионов турок и один миллион армян. Мы не хотим, чтобы этот миллион нарушал покой остальной, значительно большей части населения. Хуже всего то, что армяне являются сепаратистами. Они хотят иметь собственное государство и потому позволили русским обмануть себя. Положившись на мнимую дружбу России, они помогли русским в войне. Мы считаем, что они должны вести себя как турки. Вы должны помнить, что, когда начали революцию в Турции, нас было всего две сотни. Имея столь немногочисленных сторонников, мы смогли обмануть султана и общество, считавших, что мы стократ больше и сильнее. Только благодаря отваге и дерзости мы создали конституцию. Собственный революционный опыт заставляет нас опасаться армян. Если две сотни турок смогли сбросить правительство, тогда несколько сотен блестящих, образованных армян тем более сумеют это сделать. Поэтому мы и разработали план рассеивания их таким образом, чтобы они не могли собраться вместе и причинить нам зло. Как я вам уже говорил, я предупредил армянского патриарха, что, если армяне спровоцируют конфликт, пока мы заняты войной, турки нанесут ответный удар, и он будет беспощадным.
Энвер всегда отвергал предложения о помощи армянам со стороны американских миссионеров и других друзей этого гонимого народа.
– Все они, – твердил он, – проявляют к ним слишком большую симпатию.
Я предложил, чтобы несколько американцев отправились в Тарсус и Чок-Марсеван.
– Если они поедут туда, то, боюсь, спровоцируют беспорядки, которые могут окончиться весьма печально. Так что для самих же армян лучше, чтобы американцы и тем более миссионеры держались от них подальше.
– Но вы же ведете свою страну к экономической катастрофе, – сказал я в другой раз, пытаясь донести до него то же, что в свое время говорил Талаату.
Он ответил почти такими же словами, что продемонстрировало единство правящей элиты в этом вопросе.
– Сейчас экономические соображения для нас не важны. Важно только одно – победить. Мы думаем только об этом. Если мы победим, все будет в порядке, если нет, все в любом случае будет не так, как хотелось бы. Мы находимся в отчаянной ситуации, это я не боюсь признать, и сражаемся так, как сражаются отчаявшиеся люди. Мы не позволим армянам напасть на нас с тыла.
Вопрос помощи голодающим армянам постоянно обострялся, но Энвер продолжал настаивать, чтобы американцы держались подальше от армянских провинций.
– Как мы можем обеспечить хлеб для армян, – заявил он, – если нам самим его не хватает? Я знаю, что им плохо и что, вероятнее всего, наступающей зимой они вообще не увидят хлеба. Но мы с огромным трудом достаем муку и одежду даже здесь, в Константинополе.
Я сказал, что располагаю деньгами, а американские миссионеры стремятся поехать к беженцам и использовать деньги для закупки самого необходимого.
– Мы не хотим, чтобы американцы кормили армян, – безапелляционно объявил Энвер. – Так для них будет только хуже. Как я уже вам говорил, они верят, что имеют друзей по всему миру, поэтому и позволяют себе выступать против правительства, тем самым навлекая на себя несчастья. Если американцы начнут распределять среди армян продовольствие и одежду, те начнут думать, что имеют влиятельных друзей в Соединенных Штатах. Это подтолкнет их к очередному взрыву неповиновения, и нам придется снова их наказывать. Если вы передадите ваши деньги туркам, мы позаботимся о том, чтобы армяне получили хлеб.
Энвер давал подобные рекомендации, сохраняя совершенно бесстрастное выражение лица, причем не единожды. В тот самый момент, когда Энвер предлагал такой механизм помощи армянам, турецкие полицейские и официальные лица не просто грабили армян, отбирая у них последние пожитки и деньги. Они раздевали женщин и кололи штыками их обнаженные дела, гнали по выжженной солнцем пустыне. А военный министр спокойно предлагал, чтобы мы отдали американские деньги туркам, которые позаботятся об армянах! Как бы то ни было, мне следовало быть тактичным.
– Если вы или другие члены правительства возьмете распределение под свою личную ответственность, – сказал я, – конечно, мы с радостью доверим вам эти деньги. Но естественно, никто не ждет, что мы отдадим деньги людям, которые убивают армян и насилуют их женщин.
Но Энвер снова вернулся к своему первоначальному утверждению.
– Они не должны знать, – настаивал он, – что у них есть друзья в Соединенных Штатах. Это их погубит. Лучше уж пусть они голодают! Причем, заявляя это, я действительно думаю о благе армян. Как только они поймут, что у них нет друзей в других странах, они успокоятся, признают, что Турция – их родина, и станут законопослушными гражданами. Ваша страна не помогает им, проявляя симпатию. Вы только навлекаете на них еще большие несчастья.