Окончательное завершение железнодорожной ветки Туркестан - Сибирь, используя обычное русское сокращение "Турксиб", также содействовало этому. Сквозное движение началось на этой линии в дни ежегодных майских праздников в 1931 году. Большевики под постройку этой железной дороги взяли большой кредит, однако, в действительности, все основные проекты и работы были выполнены перед революцией. Практически не оставалось технических трудностей; оставалось только закончить строительство нескольких мостов через большие реки.
Завершение железной дороги окончательно развеяло все надежды на независимость Туркестана. Эта плодородная земля была вынуждена выращивать хлопок в обмен на пищевые сельскохозяйственные культуры, привозимые по этой железной дороге. Мадемуазель Мэйларт (Ella K. Maillart), хорошо известная швейцарская путешественница по Средней Азии, объяснила, как осуществлялось это принуждение; крестьяне получали зерно пропорционально количеству произведенного ими хлопка. Таким образом, страна, способная самообеспечивать себя продовольствием, была поставлена в зависимость от поставок продовольствия извне, и в любой момент могла легко его лишиться и начать голодать в случае, если народные массы выйдут из повиновения своему правительству. Мадемуазель Мэйларт также упоминала, что в Среднюю Азию из Америки приезжали негры, чтобы обучать, как правильно выращивать хлопок.
Третьим важным пунктом, обсуждаемым с Дамагацким, был вопрос религиозной пропаганды среди мусульман. Немцы использовали свой союз с турками для попыток поднять религиозный дух среди мусульман в целях поддержки центральных держав. Подъем этих религиозных чувств в Средней Азии мог дать неприятный эффект в Афганистане, а также среди племен в северо-западных пограничных областях Индии, и, наконец, среди самого мусульманского населения Индии, где мусульмане Пенджаба и северо-западных пограничных областей являлись нашими самыми главными и надежными поставщиками солдат в Индийскую армию. Эта опасность рассматривалась нами в данный момент не только как очень реальная и крайне серьезная, но мы также прогнозировали в связи с этим опасность серьезных затруднений после войны. Дамагацкий сказал, что любые формы религиозной пропаганды будут подавляться правительством, так как это идет вразрез с политикой советского правительства.
Все эти запросы я делал в тесной кооперации с мистером Тредуэлом - консулом Соединенных штатов, и мы часто вместе наносили визит к комиссару иностранных дел.
Был еще один вопрос трудностей и потерь, понесенных британскими подданными в Туркестане. Такие люди попадались главным образом на юге страны, и эти проблемы были похожи на те, о которых мне рассказывала делегация британских подданных в Андижане. Эти торговцы были, конечно, капиталистами, а потому беззаконные действия в их отношении марксистское правительство считало вполне справедливыми.
Жизнь в Туркестане в это время не была неприятной мы жили в отеле "Регина" и питались там в ресторане. В городе было несколько кинотеатров и цирк. Но за нами повсюду следовали шпионы, и когда мы возвращались к себе вечером после концерта или кинофильма, загадочными миганиями электроламп торшера и звонками извещалось о нашем благополучном прибытии. Полиция устраивала частые обыски днем и ночью, и однажды явилась к нам в два часа ночи. Я каждый раз резко протестовал тут же и позже у Дамагацкого, в комиссариате иностранных дел. Дамагацкий был вежлив и выражал сочувствие, но он реально не имел влияния на полицию, существовавшую в различных организационных формах.
Что касается форм организации полиции, то первой была милиция, руководимая латышом, бывшим пекарем по фамилии Цирюль. Брат Цирюля был казнен царским правительством, а он сам отбывал срок тюремного наказания. Он был яростным революционером, но относился дружески к нам, и позже, когда Тредуэл был посажен в тюрьму и чуть было не расстрелян, именно Цирюль вытащил его из тюрьмы и спас ему жизнь. В другой раз он сделал то же в отношении капитана Брюна. Цирюль даже однажды предложил Брюну убежать обоим вместе. Он был совершенно откровенным с Тредуэлом, и однажды сказал ему, что если он помогает ему в Ташкенте, то он надеется, что, если это будет необходимо, Тредуэл поможет ему с убежищем в Америке. Цирюль был вынужден в какой-то момент улететь из России, и он жил в Уайтчепеле, совершенно не зная английского языка.
Другая организация была обыкновенной полицией, а третья - ЧК. Последняя в момент нашего первого прибытия называлась Особый отдел. Она позже стала называться Следственная комиссия, имеющая дело с контрреволюционерами, укрывателями продовольствия и ценностей и спекулянтами. Затем однажды нам объявили, что она стала называться по-новому - Чрезвычайная комиссия, сокращенно от аббревиатуры ЧК - Чека. Полное ее наименование было "Чрезвычайная комиссия по борьбе со спекуляцией и контрреволюцией", название, безусловно, требующее аббревиатуры, особенно по-русски. ЧК позже стала называться ОГПУ, что было также аббревиатурой, но от другого названия.
Однажды секретные агенты отдела наружного наблюдения милиции, следившие за мной, арестовали агентов ЧК, выполнявших то же задание, так как их приняли за моих секретных агентов! Это происшествие сильно повеселило весь город, у населения которого тогда было так мало поводов для веселья в условиях раннего периода советской жизни.
Глава IV
Условия в Ташкенте
Положение правительства Туркестана было в это время тяжелым. Оно боролось на четырех фронтах, не считая опасности на домашнем фронте в самом Ташкенте, кульминацией которой явился вооруженный конфликт в январе 1919 года.
На севере оно имело вооруженное противостояние с Дутовым, который со своими казаками удерживал железную дорогу. В Ташкенте этот фронт был известен как Актюбинский фронт. На юго-востоке от Ташкента было крестьянское восстание в Семиречье, где в военных действиях у правительства было занято до тысячи человек. Южнее было несколько мусульманских восстаний в Фергане под руководством человека по имени Иргаш. Они начали вооруженную борьбу, когда большевистское правительство ликвидировало правительство Кокандской автономии в 1918 году. Руководители этих движений добились в какой-то момент значительных успехов, и под их контролем оказалась значительная часть Ферганы. Но, как это бывает в подобных движениях, между их лидерами возникла значительная конкуренция, и они один за другим свергались. Иргаш, лидер этого движения в то время, когда я был в Ташкенте, был убит в 1920 году. Его сменил Мадамин Бек, который был предательски убит на званом обеде хозяином. Во время нашего прибытия Иргаш командовал силами около шестнадцати тысяч человек, среди которых были белые русские офицеры и, по слухам, несколько турецких офицеров. Это движение позже было поддержано разными людьми и впоследствии преобразовалось в басмаческое движение, которое просуществовало до нынешней войны в скрытой форме.
Лидеры этого движения часто характеризовались как "разбойники" или "криминальные элементы", а я часто думал о характеристике мятежа, описанном в "Лалла Рук"
Мятеж! Сколь это слово низменно, бесславно,
И часто смертные, запятнанные им,
Свой меч или язык причиной главной
Потерь должны считать того, что любим и храним.
Но сколько славных помыслов душевных,
Рожденных в их успеха час и миг,
Преодолев проклятье штампов повседневных,
Воззвали к вечной памяти о них!
Затем был Ашхабадский фронт на железнодорожной линии, идущей к Каспийскому морю, где большевики имели достаточно большие силы, скованные противником, которого поддерживали британские и индийские солдаты. Этот фронт был самым важным со многих точек зрения, помимо установления сообщения с Москвой, он вел в Баку, а промышленная жизнь Туркестана зависела от бакинской нефти.
Вдобавок ко всему само по себе положение большевиков в Ташкенте было крайне ненадежным. Под боком у них был большой мусульманский город с населением около двухсот тысяч человек, которое ненавидело антирелигиозную деятельность большевиков. Местные жители в глубине души предпочли бы выгнать всех русских из региона. Они не проявляли активности, но, даже будучи невооруженными, все равно были опасны для властей.
Если бы все эти "фронты" стали действовать согласованно, я думаю, большевики в Туркестане были бы раздавлены. Однако было почти невозможно координировать все эти антибольшевистские движения изнутри Туркестана из-за трудностей связи и предельной осторожности и жестокости большевистских руководителей. Хотя эти трудности казались непреодолимыми, я всегда думал, что координация этих различных "фронтов" могла быть осуществлена за пределами региона. Я не мог до конца осознать положение дел, так как было что-то непорядочное в стиле поведения большевиков! В нашей стране или в доминионах, и особенно в Индии, все было иначе, где человек, заподозренный в действиях против государства, подвергается длинному судебному разбирательству с многочисленными возможностями оправдаться, и даже если его вина судом будет доказана, то он может легко отделаться. Это кажется неправдоподобным и слишком идеалистическим в стране, где такое движение распространено и является опасным, и является причиной риска для законопослушных и миролюбивых граждан, составлявших большую часть населения. Большевистские же методы вели к дальнейшему росту экстремизма. К примеру, возникло подозрение, что служащие радиостанции не надежны. Какие принимаются меры? Недолгие разбирательства, с присущими им публичностью. Нет! Расстреляли одномоментно всех, и затем набрали новых. Всё это создавало огромные трудности тем, кто желал изменения режима!
То же самое было и со службой агентов провокаторов. Они очень интенсивно использовались властями, как никакие другие оперативные работники. Только вернувшись в свободную страну как наша, осознаешь огромные выгоды от свободной жизни, контрастнее воспринимаешь неотъемлемые страхи, кажущиеся естественной государственной политикой как Советского Союза, так и других тоталитарных стран. Вот одна история такой работы провокатора на ташкентской радиостанции, которая, я уверен в этом, является правдой, но из-за секретности всего дела нет никакой возможности документально подтвердить случившееся. Провокатор попросил девушку-работницу радиостанции получить копии сообщений для "контрреволюционного" агента, и она это сделала. Затем специально в таком месте, где она его могла найти, был оставлен словарь кодов, который эта девушка взяла и передала провокатору. После этого о ней никто больше никогда ничего не слышал.
Вплотную с большим старым городом, в котором проживали местные жители, находился европейский Ташкент, в котором жило пятьдесят тысяч русских. Большинство жителей этого города всем сердцем были против большевиков. Однако они были безоружны и надежно контролировались суровым большевистским руководством.
Среди жителей европейского Ташкента существовали подпольные организации. Трудно оценить масштабы этих организаций, ввиду необходимости соблюдения строгой секретности. Глава организации знал лично только пятерых, каждый из которых в свою очередь набирал другую подпольную ячейку. Каждый из этих шестерых вербовал шестерых следующих, а они в свою очередь шестерых следующих, и так до бесконечности. Следствием этого было то, что предатель мог предать только собственную группу, то есть шесть своих компаньонов и своего вербовщика и, конечно, людей, завербованных им. В этой организация естественно отсутствовало единство, и трудно было сказать, сколько в ней состояло человек. Но, по некоторым оценкам, в ней состояло до трех тысяч. Это делалось настолько осторожно и секретно, что в критический момент она просто не могла работать. Они говорили, что находятся в контакте с Иргашем, однако я не смог увидеть признаков взаимодействия между ними. Казалось невозможным, что Иргаш, силою в пять раз превосходящий заявляемые силы русских подпольных организаций в Ташкенте, будет в случае успешного свержения большевиков кротко вести себя с другим русским правительством. Русские из белого движения, казалось, везде были самодовольными оптимистами в этом вопросе. В качестве аналогичного примера можно привести случившееся в Финляндии. Когда фельдмаршал Маннергейм освободил Финляндию от большевиков, то белые ожидали, что финны пожелают вернуться к довоенному состоянию дел, но этого не произошло.
Имелась ли возможность координировать действия всех этих разных "фронтов", будем говорить в связи с финальным наступлением Колчака на Тулу (к югу от Москвы). По моему мнению, нет сомнения в том, что большевизм мог быть раздавлен в Туркестане. Но эти силы никогда не действовали согласованно; трудности коммуникаций и недостаточное единство были тому причиной. Когда наши солдаты появились на Ашхабадском фронте, люди в Ташкенте успокоились и сказали "Слава Богу, англичане появились, чтобы избавить нас от этого кошмара".
Русские контрреволюционеры смотрели на положение дел таким фантастическим образом, что оно не могло хорошо для них закончиться. Я хорошо помню сравнение с Парижской коммуной, которая продержалась семьдесят дней, и было удивительным, что русские коммунисты продержались значительно дольше.
На Ашхабадском фронте большевистские солдаты не были достойным противником наших хорошо обученных и дисциплинированных людей. После каждого боя они были полностью разгромлены и запуганы британскими войсками. Если бы это небольшое усилие было бы поддержано со всей решительностью, и было бы бескомпромиссно использовано со всей возможной энергией, то, по моему мнению, нет никакого сомнения в том, что антибольшевистские силы легко могли бы достичь Ташкента, будучи поддержанными простым народом как в столице, так и по всему своему пути. Имей возможность Колчак в критический момент, в минуту своего успеха, получить подкрепление, поддержку и ободрение из Туркестана по железной дороге на своем левом фланге, вместо беспокойства здесь от своих противников, кто знает, как бы сложилась мировая история?
Туркестанская Красная армия в это время состояла из шестнадцати тысяч человек, распределенных следующим образом на Ашхабадском фронте девять тысяч, на Оренбургском фронте три тысячи, в Ташкенте, готовясь отражать любую угрозу со стороны Иргаша и поддерживать порядок в центре, - три тысячи человек и в Семиречье, где подняли мятеж казаки, одна тысяча.
Оснащение Красной армии, можно сказать, было очень плохим. Имелось небольшое количество боеприпасов для пушек, да и то было очень скверным. Их винтовки были изношены. Им не хватало нефти и угля. Небольшое количество жидкого топлива, которое удалось достать, использовалось на железной дороге на Ашхабадском фронте в Транскаспии, где топливные проблемы были очень серьезными. На Актюбинском фронте топки машин были переоборудованы для топки рыбой, которую ловили в Аральском море и сушили с этой целью. Солдаты провели зиму в специально отапливаемых железнодорожных вагонах. Хорошей заменой топлива для железной дороги был саксаул (Haloxylon ammodendron), кустарник, растущий почти повсеместно в степи. Группы так называемых контрреволюционеров, спекулянтов или просто буржуев посылались на его заготовку.
Приблизительно половину Красной армии составляли австрийские военнопленные, в основном мадьяры. Эти люди на самом деле хотели вернуться домой, хотя некоторых из них пропаганда сделала энтузиастами-коммунистами. Однако существовал один знаменитый чисто русский корпус, Жлобинский полк, которым командовал еврей по фамилии Рубинштейн. Он был сформирован из освобожденных заключенных и всякого рода сброда в русских городах.
Они сеяли террор везде, где только появлялись. Они возвращались через Ташкент, когда мы были там. Цирюль, начальник милиции, сам счел за лучшее спрятаться, а наши русские друзья также приготовили для нас укрытие.
Правительство состояло в основном из евреев, и это приводило к недовольству, особенно в армии. Солдаты говорили "Здесь в армии у нас есть русские, мадьяры, немцы, сарты, киргизы и армяне, но нет евреев. Евреи жируют в Ташкенте, пока нас там нет, и мы сражаемся за революцию". Это не было, строго говоря, правдой. Были евреи и среди солдат, и среди высшего командного состава, но, конечно, евреи были редки среди нижних чинов на фронтах.
В октябре 1919 года Апин, один из большевиков, посланных из Москвы для укрепления в правительстве правильной советской линии, издал воззвание, декларирующее состояние войны в Туркестане и призывающее всех бывших офицеров царской армии зарегистрироваться. Каждый, кто отказывался сделать это, с определенного дня рассматривался как дезертир. Они требовались как инструкторы, но для предотвращения любого неразрешенного или нежелательного поведения они использовались только в школе инструкторов в Ташкенте, так что они контактировали исключительно с теми, кто считался надежными и неподкупными коммунистами. В дополнение в каждом подразделении Красной армии был политический комиссар с небольшим штатом сотрудников. Эти люди не вмешивались в тактическую или военную подготовку, но имели дело с подачей соответствующих новостей, песен, театральных постановок и другими формами пропаганды. Они также занимались дисциплиной, наблюдали за подозрительными лицами и другими подобными важными вещами.
Помимо неожиданной и случайной опасности, как прибытие Жлобинского полка, у нас были и другие возможные неприятности, в частности, мы все могли быть арестованы правительством. Однажды в дом, где мы обедали, пришла телефонограмма такого содержания "Эти два инженера будут взяты на фирму с сегодняшнего дня". В таких сообщениях следовало искать скрытый смысл, чтобы их понять. Это сообщение могло означать, что Блейкер и я будем арестованы, но мы не стали предпринимать никаких действий, и ничего такого не случилось.