французы наступали так быстро, что у Кутузова теперь осталась единственная возможность спасти свою армию - отходить на восток навстречу корпусу Буксгевдена. От Лайбаха войска отступали под прикрытием арьергарда князя Багратиона.
Кампания 1805 года не прибавила славы Михаилу Илларионовичу, но не его вина в этом. Сам-то он действовал безукоризненно, да подвели союзники: сначала они без боя сдали Ульм, а потом и Вену, поставив Подольскую армию Кутузова в весьма опасное положение: Наполеон располагал втрое большими силами.
Михаил Илларионович не забыл обещания, данного Алексею Петровичу в Радзивиллове: взял его на заметку. Роту конной и две роты пешей артиллерии Ермолова он определил в резерв главнокомандующего и тем самым лишил его возможности отличиться в бою и сделал "последним участником при раздаче продовольствия людям и фуража лошадям".
* * *
Из воспоминаний А.П. Ермолова:
"…В продовольствии был ужаснейший недостаток, который дал повод войскам к грабежу и распутствам; вселились беспорядки и обнаружилось неповиновение. От полков множество было отсталых людей, и мы бродягам научились давать название мародеров… Они собирались толпами, в своего рода организации, ибо посланный один раз эскадрон гусар, чтобы воспрепятствовать грабежу, увидел в них готовность без страха принять атаку…"
Побуждаемый голодом подполковник обратился к главнокомандующему с просьбой включить вверенную ему артиллерию в состав действующих войск, но получил отказ.
Под прикрытием арьергарда М.И. Кутузов с боями отступал к Ольмюцу, где должен был соединиться с Волынской армией Ф.Ф. Буксгевдена.
Наполеон стремился навязать противнику сражение, не дав ему усилиться. Союзники же по возможности избегали его, ожидая подхода подкреплений. Правда, не всегда это удавалось.
12 октября арьергард князя П.И. Багратиона у Амштедтена столкнулся со значительно более сильным авангардом неприятеля. Русские дрались отчаянно, но устоять не смогли. Понеся большие потери, они вынуждены были отступить. Французы бросились преследовать их и напоролись на отряд генерал-майора М.А. Милорадовича, укрывавшийся в лесу. Стремительно врезавшись в пехоту противника, он отбросил ее далеко назад.
Французы оправились и снова пошли в наступление. Михаил Андреевич Милорадович сам возглавил контратаку смоленских и апшеронских гренадеров. Ободренные присутствием начальника, они загнали неприятеля в лес, из которого он не посмел уже показываться. Их поддержал своей конной артиллерией Ермолов. Алексей Петрович вспоминал:
"При Амштедтене в первый раз был я в сражении против французов… с конною артиллериею, которой употребление я столько же мало знал, как и все другие. Возможность двигаться удобнее прочей артиллерии истолковала мне обязанности поспевать всюду… Мне удалось предупредить неприятеля, и я, заняв одно возвышение, не позволил ему устроить батарею, которая могла нанести нам большой вред.
Генерал Милорадович чрезвычайно благодарил меня, конечно, не за исполнение его приказаний, ибо удачное действие принадлежало случаю… Мне, как офицеру неизвестному, весьма приятно было, что начальник отзывается обо мне с похвалою".
Удачное действие принадлежало не случаю, а инициативе подполковника.
7 ноября М.И. Кутузов привел свои войска в Ольмюц и соединился с Волынской армией Ф.ф. Буксгевдена. Теперь у союзников было восемьдесят шесть тысяч человек.
Буксгевден по достоинству оценил военный талант Кутузова:
"Такая славная ретирада навсегда останется достопамятна и можно утвердительно сказать, что другой генерал, находящийся на Вашем месте и не имеющий опытности Вашей и храбрости, не устоял бы против таких усиленных нападений".
Ситуация стала меняться в пользу союзников. На соединение с М.И. Кутузовым и Ф.Ф. Буксгевденом шли русские войска И.Н. Эссена, Л.Л. Беннигсена, казаки М.И. Платова и австрийцы из Северной Италии. Не исключалось вступление в войну Пруссии. Надо было выиграть время. В случае наступления французов предполагалось отступать навстречу идущим резервам.
М.И. Кутузов настаивал на дальнейшем отступлении в Моравию, а если потребуется, до Карпат, где надеялся похоронить французов. Его поддержали Д.С. Дохтуров, А.Ф. Ланжерон, М.А. Милорадович и другие русские генералы.
Однако австрийские генералы - участники военного совета в Ольмюце похоронили план Кутузова. Они убедили Александра I в необходимости немедленного наступления.
Вот что писал об этом русский историк А.И. Михайловский-Данилевский:
"Нося звание главнокомандующего, но, видя себя без власти предводителя, он покорился обстоятельствам, объявлял по армии даваемые ему приказания и оставался простым зрителем событий".
19 ноября союзные войска заняли позиции у города Аустерлица, где на следующий день развернулось сражение. Еще до его начала П.И. Багратион заявил, что оно будет проиграно.
Утром следующего дня на позицию прибыл Александр I. По свидетельству дежурного генерала союзной армии П.М. Волконского, между государем и главнокомандующим будто бы состоялся такой разговор:
- Михайло Ларионович, почему вы не идете вперед?
- Я поджидаю, пока соберутся все войска моей колонны.
- Ведь мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки.
- Государь, потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете…
В день сражения "простому зрителю событий" было на что посмотреть. Французы прорвали центр союзников, обрушились на них и с фронта, и с фланга. Каждая часть вынуждена была действовать самостоятельно, каждый солдат - думать лишь о своем спасении. Войска пришли в расстройство, управление над ними было потеряно. Сам Кутузов был ранен пулею в щеку навылет. Узнав об этом, Александр I прислал к нему лейб-медика Якова Васильевича Виллие. Отказавшись от помощи, Михаил Илларионович попросил царского лекаря передать государю благодарность за заботу и, указывая рукой на наступающего неприятеля, сказал:
- Там наша смертельная рана!
Поражение было страшным. Ермолов вспоминал:
"Беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, не бывало полков, видны были разные толпы. Государь не знал, где главнокомандующий генерал Кутузов, а он беспокоился на счет государя".
Свита покинула Александра I. По свидетельству А.А. Чарторыйского, он вынужден был "спешно бежать с поля битвы" в сопровождении лишь преданного лейб-медика Я.В. Виллие, что оказалось весьма кстати: его величество пережил такое потрясение, что у него открылся неудержимый понос, поэтому ему приходилось то и дело слезать с лошади…
К вечеру Александр I, измученный переживанием и расстройством желудка, с трудом дотащился до деревни Уржица, где Виллие дал ему несколько капель опия и настой ромашки. Императору стало легче.
Ермолов с кавалерией, сражавшийся в составе дивизии генерал-адъютанта Федора Петровича Уварова, приотстал, чтобы огнем своих пушек задержать французскую конницу, преследовавшую бегущих русских. Первые орудия, сделав несколько выстрелов, были взяты неприятелем, люди переколоты, а их командир захвачен. Через несколько минут Алексей Петрович был освобожден полковником Елисаветградского гусарского полка Василием Ивановичем Шау, который, не найдя ни одного своего героя, остановил несколько драгун и отбил с ними пленника.
Союзники, потеряв убитыми, ранеными и пленными двадцать семь тысяч человек, в том числе двадцать одну тысячу русских, вернулись на родину. Вину за этот национальный позор император Александр I возложил на М.И. Кутузова.
Началась раздача наград. "Многие весьма щедрые получили за одно сражение при Аустерлице; мне за дела во всю кампанию, - писал Ермолов, - дан орден Святой Анны второй степени, ибо ничего нельзя было дать менее".
Давно уже кто-то сказал, что история не любит сослагательного наклонения. В это поверили и стали повторять, не решаясь предстать "белой вороной" перед хранителями "чистой науки", "академического стиля" и "самой передовой методологии". А в самом деле, что было бы, если бы Александр I прислушался к предложению Кутузова и союзники не полезли бы в драку с французами под Аустерлицем, а отступили? Скорее всего государя не прохватил бы понос, ему не пришлось бы унижаться в Тильзите, Москва уцелела бы, да и Отечество наше пошло бы по иному пути. Уж очень на многое повлиял 1812 год: общественную мысль, литературу, искусство, экономику и пр.
Блестящая аттестация, данная А.П. Ермолову главнокомандующим М.И. Кутузовым, и представление генерал-адъютанта Ф.П. Уварова стали основанием для производства подполковника в чин полковника. Наконец-то!
"По расположению ко мне начальства, - писал Алексей Петрович, - я должен был и то принять за величайшую награду, хотя в одном чине я без малого девять лет проходил".
После войны русская артиллерия была организована в бригады, присоединенные к пехотным дивизиям. Под начало Алексея Петровича Ермолова отошла седьмая бригада, приписанная к дивизии генерал-лейтенанта Дмитрия Сергеевича Дохтурова, расквартированная на Волыни.
ВТОРАЯ ВОЙНА АЛЕКСАНДРА ПРОТИВ НАПОЛЕОНА
В 1806 году возникла четвертая антифранцузская коалиция, в которой место поверженной Австрии заняла еще более слабая в военном отношении Пруссия. Ее армия и в начале XIX века руководствовалась давно устаревшими догмами Фридриха II, не выдержавшими испытания русским оружием задолго до сражения под Прёйсиш-Эйлау.
Война стран четвертой коалиции против Франции началась 2 октября 1806 года, когда в сражениях под Йеной и Ауэрштедтом Наполеон в один день уничтожил две прусские армии. Россия осталась один на один с сильным противником, поскольку Швеция так и не успела прийти ей на помощь, а Англия ограничилась лишь субсидиями, правда, безвозмездными и немалыми.
После разгрома прусского короля французская армия двумя колоннами двинулась к Висле. "По самым верным и точным сведениям" Наполеон имел 143 тысячи человек.
Этим силам завоевателя Европы Александр I противопоставил два корпуса под командованием генералов А.А. Беннигсена и Ф.Ф. Буксгевдена. В русской "Заграничной армии" по расписанию числилось 125 тысяч человек и 582 орудия.
Резерв армии составлял корпус И.Н. Эссена, оставшийся в районе Бреста охранять западную границу России. Он насчитывал 37 тысяч человек пехоты и кавалерии и 42 орудия.
Перебирая своих генералов, Александр I жаловался:
- Вот все они, и ни в одном из них не вижу дарований главнокомандующего.
Остановился на кандидатуре фельдмаршала графа Михаила Федоровича Каменского, доживавшего седьмой десяток лет. Всем хорош был главнокомандующий: и славой пользовался заслуженной, и авторитет имел у солдат. Однако за годы, истекшие после последней войны с турками, он не только состарился и практически лишился зрения, но и безнадежно устарел. Причем, лучше других понимал это он сам.
Не посмел, однако, старый фельдмаршал возразить государю. 10 ноября он оставил холодный Петербург и покатил на запад. В пути заболел, с трудом дотащился до Вильно, продиктовал письмо к царю, в котором признался:
"Истинно чувствую себя неспособным к командованию столь обширным войском".
В конце октября русские войска двинулись в район сосредоточения и через месяц расположились: А.А. Беннигсен у Пултуска, Ф.Ф. Буксгевден у Остроленки. Между командующими и прежде не было согласия, а встретились они "совершенно злодеями", спорили по самым ничтожным поводам. "И в этом состоянии дел наших, - писал А.П. Ермолов, - ожидали мы скорого прибытия неприятеля, ободренного победами".
7 декабря Наполеон прибыл в Варшаву, недавно оставленную без боя русскими. Приезд французского императора, отметил Ермолов, "можно было считать предвестником больших военных событий".
В тот же день главнокомандующий русскими войсками граф Каменский, встречаемый восторженными криками солдат, на простой телеге въехал в Пултуск.
Михаил Федорович попытался вникнуть в дела. "Ничего не зная, никому не доверяя, он входил в самые мелочные распоряжения, лично отправлял курьеров", сам часами не слезал с лошади, отчего набил "ссадну" на ягодицах, "Бремя забот и ответственности, усугубляемое частыми порывами гнева, подавило старца, лишило его сна" и уверенности в себе.
10 декабря из Варшавы пришло агентурное донесение, что через два дня следует ожидать нападения французов. Главнокомандующий не мог не понимать, сколь серьезное испытание предстоит его "обширному войску", рассредоточенному на большом пространстве. Но, вместо того чтобы готовиться отразить неприятеля, он еще раз обратился к царю с просьбой об отставке:
"Стар я для армии; ничего не вижу… мест на ландкартах отыскать совсем не могу, а земли не знаю… для чего дерзаю испрашивать себе перемены…"
Военные действия должны были развернуться на территории гигантского равностороннего треугольника, южной оконечностью которого являлась Варшава, западной - крепость Торн и северной - Кенигсберг.
С запада театр военных действий прикрывался полноводной Вислой, с юго-востока - Наревом. Весь этот район был перерезан массой небольших рек и речушек, покрыт лесами, озерами и болотами, что создавало наступающему противнику дополнительные препятствия.
Русская армия испытывала крайнюю нужду в продовольствии. Единственной относительно доступной пищей для солдат являлся картофель. Нередко войска размещались там, где их легче было прокормить, а не там, где требовала обстановка. Поэтому они не успели сосредоточиться. Некоторым частям не удалось избежать столкновения с превосходящими силами противника.
Как и доносил варшавский агент, общее наступление французов началось в ночь на 12 декабря 1806 года. Упорное сопротивление авангардов позволило большей части корпуса Л.Л. Беннигсена сосредоточиться. Однако 12 батальонов пехоты, 35 эскадронов кавалерии, почти все казачьи полки и много орудий оказались отрезанными от основных сил, что было следствием беспорядочных маневров графа М.Ф. Каменского. Он настолько озадачил Наполеона, что тот в течение следующего дня ничего не предпринимал, пытаясь понять замыслы русского главнокомандующего.
Вечером 13 декабря граф Каменский распорядился готовиться к решающему сражению. Но среди ночи он вызвал к себе Беннигсена и вручил ему приказ "иметь ретираду на нашу границу".
А утром разыгралась сцена, объяснить которую в рамках здравого смысла практически невозможно. Описание ее оставил принц Евгений Вюртембергский:
Граф Каменский вышел из коляски, и ему помогли сесть на лошадь. Глядя на выстроенных перед ним гренадер, он прокричал:
- Вас предали и продали. Все потеряно, и вам лучше бежать домой. Я убегаю первым!
Другие свидетели добавили в эту странную картину несколько своих ярких мазков: будто бы в то хмурое утро фельдмаршал был одет в заячий тулупчик и повязан бабьим платком.
Возможно, правы были те из современников, которые считали, что Каменский впал тогда в состояние временного умопомешательства. Скорее всего на симптомы психического расстройства главнокомандующего обратил внимание и Беннигсен, ибо он посмел ослушаться приказа и не стал отступать к границе России.
Оригинальное оправдание своему поступку придумал граф Михаил Федорович в беседе с Алексеем Петровичем Ермоловым, посетившим фельдмаршала в его деревне в 1809 году.
"Всем известно, - сказал он, - что в кампанию 1807 года третья часть армии была распущена для добывания себе пищи и откапывания в огородах картофеля. Мне к концу моего долгого поприща показалось слишком тесно маневрировать между Вислою и Бугом. Я мог испортить за несколько дней свою репутацию, составленную в течение 56-ти лет, а потому предпочел оставить армию. Я сумасшедший".
Так закончилось семидневное командование фельдмаршала Каменского. Получив разрешение Александра I, он удалился в свою деревню, где вскоре пал от руки убийцы.
Готовились к сражению и войска армии Ф.Ф. Буксгевдена, пока не получившие приказа "иметь ретираду на нашу границу".
13 декабря авангард графа П.П. Палена, шедший в Голимин, в пункт концентрации войск Д.С. Дохтурова, был атакован превосходящими силами противника. Рассудительный командир решил отступить, но не на соединение с основными силами дивизии (что было значительно проще), а по направлению на Цеханов, где располагался отряд генерал-майора Е.И. Чаплица, загнанный туда неблагоразумным распоряжением Ф.Ф, Буксгевдена. В противном случае он легко мог быть отрезан и уничтожен неприятелем.
"При сем отряде находился и я с тремя ротами артиллерии". Это все, что Ермолов нашел нужным сказать о трудном с боями отступлении по грязной дороге отряда Палена в район сосредоточения войск накануне решающего сражения.
На следующий день отряды Е.И. Чаплица и П.П. Палена пришли в Голимин и примкнули к бывшим уже там дивизиям генерал-лейтенантов Д.С. Дохтурова, Н.А. Тучкова и Д.В. Голицына.
Едва М.Ф. Каменский выехал за город, как развернулось известное в истории этой войны Пултуское сражение. В нем русские одержали победу и отпраздновали "воскрешение славы своей, минутно поблекшей под Аустерлицем", как писал А.И. Михайловский-Данилевский. Она могла быть куда более весомой, если бы между начальниками корпусов было согласие. Л.Л. Беннигсен ожидал, что Ф.Ф. Буксгевден придет к нему на помощь. Но тот то ли не захотел, то ли его вернул с пути главнокомандующий, только что оставивший армию на произвол судьбы.
В тот же день, 14 декабря, отряды Д.В. Голицына и Д.С. Дохтурова, шедшие к Пултуску, вступили в бой с кавалерией маршала И.Н. Мюрата у Голимина. Имея "страшное превосходство" над противником, русские не воспользовались этим. Против восьми его пушек они выставили до восемьдесяти. Причем французы в это время не имели пехоты.
"Совершенно от нас зависело уничтожить принца Мюрата, - утверждал Ермолов, - но мы довольствовались пустою перестрелкою, и французский маршал был атакующим. Скоро пришла сильная неприятельская кавалерия, но число артиллерии его не увеличилось, ибо она из-за болотистых мест и дорог в то время года непроходимых, не могла следовать равною с нею скоростью. Та же самая причина препятствовала пехоте, и она прибыла в весьма незначительном количестве. По старшинству, надо думать, командовал с нашей стороны генерал Дохтуров, справедливее сказать не командовал никто…"
Ф.Ф. Буксгевден не только устранился от командования армией, но, кажется, и пытался препятствовать соединению своих дивизий с войсками Л.Л. Беннигсена, взявшего на себя командование сражением.