Балор имеет четкие ассоциации с гоголевским Вием. Оба обладают смертоносным взглядом, обоим надо поднять веки, чтобы видеть. Впрочем, есть и отличия. У Балора это свойство (смертоносный взгляд) касается только одного глаза, второй у него всегда открыт, но второй – обычный. Смертоносность глаза у него не природная, а "благоприобретенная" (в результате травмы, отравления глаза ядом).
Богине Дану противостоит богиня враждебных человеку сил Домну. Слово "Домну" по версии авторов британской энциклопедии означает "пропасть" или "морская бездна" (подземный и подводный мир приравнивались друг к другу, точь в точь как в мифологии славян-новгородцев Ящер, противостоявший Садко-богатому купцу, являлся владыкой и подводного, и подземного миров – равнозначно и одновременно). "Домну" на мой взгляд близко перекликается со старославянскими понятиями "Дом" и "Домина" в значении "Гроб", "место упокоения усопших".
К термину Дана-Ана вероятно тяготеет и топоним "Енисей", которое в тюркском варианте однозначно прочитывается как чуть искаженное "Ана-су", то есть "мать-вода". Если же окончание "сей" приравнять к созвучному "стрей" – "стрый" – стремнина, быстрая, могучая вода, то и к тому же самому "Дана-стр" – Днестр, только на этот раз древнесибирский. Таким образом, возникает предположение, что в какие-то стародавние времена на территории от Восточной Сибири до западных берегов Ирландии обитал народ, говоривший на одном и том же языке или на языках очень схожих между собой.
На такое же предположение указывает и ряд фонетических, понятийных и бытовых признаков у таких непохожих народов, как упоминавшиеся выше кельтский и ненецкий.
Эпизод погони Финна Мак Кумала за Диармайдом и Грайне напоминает многие подобные истории как из жизни, так и из художественной литературы. Например: пушкинские Руслан, Людмила и Черномор или историческая коллизия Чингисхана с погоней за украденной у него супругой. Впрочем, кража женщин на Кавказе, например, до недавнего времени считалась национальной традицией, обычаем (можно вспомнить, как комедийно, но правдиво использован этот обычай в сюжете известной кинокомедии "Кавказская пленница"). С этой точки зрения сама традиционность положений сюжета обретает оттенок некоего таинства, действа несущего определенный сакральный смысл.
В "Четырех ветвях Мабиноги" о богах бриттов сказано, что галльский бог Биле изгнал гэлов из Гадеса (Аида) и отдал им во владение Ирландию. Учитывая легенду о сыновьях Мил Эспейна (Мила испанского) можно предположить, что Гадес (Аид) являлся испанским приморским городом Кадисом.
В поэме из состава Черной Кармартенской книги (памятник ранневаллийской поэзии) кимры (самоназвание древних валлийцев) упоминают пса Мелгуина по имени Дормарт, что тут же переводится, как "врата смерти". Можно заметить, что фонетически это имя (Дормарт) совпадает со славянским смыслом слов "дверь" (английское "доор") и "мара" – смерть ("март").
Бран, и особенно его сестра Бранвен, стойко ассоциируются в кельтских легендах с полуостровом Сванси ("Лебединое море").
Кольца на шее у кельта-воина являлись знаком воинского отличия (наподобие современных медалей и орденов). Точно такой же смысл был заложен в шейных гривнах древних славян той же самой эпохи.
Кстати, в стихотворении Талиесина "Песня посвящения сынам Ллира аб Брохвел Повис" говорится, что "Аннвн" (Потусторонний мир у валлийцев) окружен со всех сторон морем, как тяжелой синей цепью, которую крепко держал Гвейр". Этот фрагмент также красноречиво напоминает о кольце (гривне) на шее обычного древнекельтского мужчины.
Кстати, пережитком периода человеческих жертвоприношений является и традиция прохождения (или перепрыгивания) через пламя и дым костра у славян во время праздника встречи весны (вспомним хотя бы повсеместно известную сказку "Снегурочка").
Само название шотландского национального мужского элемента одежды "килт" напоминает о кельтах и их древнейшей культуре.
Огирвран – повелитель подземного мира из летописей Гальфрида Монмутского, являлся великаном и был громадного роста. Имя же его восходит к архаическому "okur vran" – злая ворона, то есть ворон – птица смерти. Дракон не обязательно являлся мифическим животным. Например, Утер Пендрагон был в должности предводителя войска и носил титул Дракона.
Известна в этимологии связь между словами "ватер" и "вода". Общим в них являются звуки "во" (или "ва) и "т" ("д"). То есть, это нечто, в которое можно войти (те же звуки, кстати). Нечто же лежащее, простирающееся обладает звуками "ле" ("ла"): земля, плеско (плоско), land (ленд). То есть вода может войти в лежащее, простирающееся нечто. В то же время "свет" – "се вет (вот)" – "се вода". То есть, свет воспринимается как вода, имеющий свойства воды, волновые и корпускулярные свойства одновременно. Значит, возможно, в древности свет воспринимался как некая живая вода, нечто текучее, струящееся. Свет колышется, течет, капает (мигает).
Валлийско-кельтское имя бога Солнца – Ллеу созвучно с ирландско-кельтским Луг. Ирландское прозвище Луга – "Длинные руки" напоминает о солнечном Луче (уже славянское слово). А значит, общность звучания "Лу" тоже может быть далеко неслучайной.
Тайны северных сказаний
Благодарю действительного члена Русского географического общества, почётного гражданина Салехарда, Людмилу Фёдоровну Липатову за предоставленные полевые материалы этнографических изысканий.
О духовном и культурном единстве народа, населявшего Северное побережье Евразии от берегов Ирландии до берегов Ямала и Таймыра можно судить по фрагментам сказаний и легенд таких географически далеких народов, как кельты и ненцы. И те, и другие не просто заселили места обитания племен, проживавших там до них, но и впитали в свою культуру то, что некогда принадлежало всему сообществу северных народов. Несмотря на огромное пространство и на время, разделяющее ненцев и кельтов, в их культуре и мифологии имеются схожие элементы, поскольку они были переняты и теми, и другими у другого доисторического народа. Ненцы иногда называют его сихиртя, кельты называли фоморами. Предлагаю проследить за тем, как заимствованное у давно исчезнувшего народа продолжает свою жизнь в сказаниях другого и третьего. Тем самым подтверждая мысль о том, что первоисточник информации у обоих народов был единым.
Сказитель: Павел Иванович (Себеруй) Неркаги.
Перевод и обработка З. П. Неркаги и Л. Ф. Липатовой.
Байдарацкая тундра. 2 февраля 1997 года.
Лабта вэсако" ҢОб" ню
(Единственный сын старика Лабта)
У меня есть отец – богатый житель равнин, есть мать. По другую сторону огня пожившая, много видевшая женщина живёт. Лично я о жизни сужу по силе и шуму ветра.
Однажды мой отец – старик Лабта, сказал:
– Этот сын сутками и годами спит, а был у меня сын – не спал днями и годами. Он ушёл десять лет назад. Наверное, умер. А я состарился, тело моё отяжелело.
Мы сели есть. Во время еды я подумал: "И правда, я не живу нормальной жизнью, иногда надо выходить на улицу". Я вышел и сел на свою ездовую нарту. Отец-старик пригнал оленей к чуму. Я зашёл в самую гущу стада, таская за собой аркан, хожу среди оленей. Увидел четыре молодых низкорослых быка, приносящих счастье, (быки от годовалых важенок. Прим. переводчика)). Я запряг этих быков. Не знаю точно куда ехать, но я их стронул с места. Четыре молодых быка, приносящих счастье, были хорошими оленями – только снежный вихрь закружил за нами.
Неделю еду. На седьмой день впереди появилась сопка, на склонах которой росли деревья, а самая вершина была голой. Я остановился на склоне сопки, привязал упряжку и поднялся на вершину. Оказалось, что там находится старое жертвенное место. Здесь были оленьи головы, нанизанные на палки. Раньше, видимо, здесь часто бывали, а теперь нет – даже головы позеленели. Среди них выделялись семь деревянных сядаев. Один из них, который был в центре, приподнялся и сказал:
– Единственный сын старика Лабта, ты стал самостоятельным. В какие земли держишь путь?
Я ответил:
– На другом краю земли есть земля семи Мыд (перевод с ненецкого – "печень")
Деревянный сядэй из лиственницы сказал:
– В плохие земли ты отправился. О людях, которые уходили в земли семи Мыд, я не слышал, чтобы они возвращались. Идти-то иди, но ты нас угости – сделай на поминки.
Я ответил:
– Так-то оно так, но я ничего с собой не взял, чтобы принести вам в жертву.
И возвратился к нарте, а деревянный сядэй продолжал:
– Если ты нам принесёшь жертву, то мы бы когда-нибудь тебе помогли.
Я остановился и снова сказал:
– Нечего мне вам дать. Ну дам я вам крайнего молодого быка (пелея), а эта земля, наверное, так далеко, что на трёх туда не добраться.
Деревянный сядай настаивал:
– Мы не просим настоящую жертву. Ты дай нам жировую сетку с кишечника.
Я подумал: "Как я её вытащу? Это же невозможно сделать". И ответил:
– Я не могу вытащить, невозможно.
– Раньше твой брат по этим местам тоже проезжал в земли семи Мыд. Мы тоже просили у него в жертву то же самое, но он отказался это сделать и не вернулся.
Я рассудил про себя: "Может попробовать". Ножом разрезал один бок, свою жировую сетку с кишечника стянул и вытащил её. Деревянный сядэй, видя это, сказал:
– Всю-то не вытаскивай, она тебе ещё пригодится.
Этим жиром я намазал деревянным сядаям рты. Деревянный сядай продолжил:
– Единственный сын старика Лабта, когда-нибудь мы тебе поможем, если сможем. А знаешь ли ты землю семи Мыд? Вот сейчас ты поедешь туда, и будешь ехать семь дней. На седьмой день доедешь до реки, по берегам которой растёт строевой высокий лес. Реку эту не просто перейти. Жди рассвета, чтобы перейти вброд. Он виден только при свете. После этого будешь ехать ещё семь дней. Встретится тебе ещё одна река с такими же деревьями. И эту реку нельзя перейти ночью. И третья река преградит тебе путь. Эту реку тоже перейди на рассвете. Три дня будешь ехать. Ты должен знать, что у Мыд есть младшая сестра. С ней трудно будет справиться. Я всё сказал.
Я выслушал эти слова и запомнил. Я стал уходить, а деревянный сядэй сказал мне вслед:
– На склоне этой сопки привязана упряжка твоего брата. Распрячь ты её не сможешь, я поэтому тебе сказал, чтобы всё не вытаскивал – не отдавал нам. Им отдай остальное.
Я спустился по склону. Там была привязана упряжка, наверное, моего брата, в ней были запряжены четыре белых медведя. Я подошёл к ним, но близко к себе они не подпускают.
Теперь в другом боку сделал надрез, вытащил остатки жировой сетки, разделил на четыре части и отдал четырём белым медведям. Когда я бросил им по куску, только тогда четыре белых медведя подпустили меня к себе. Я обратился к ним:
– Четыре белых медведя, придёт день, когда вы мне будете нужны.
Я вернулся к упряжке и поехал дальше. Семь дней еду только вперёд, на седьмой день к вечеру подъехал к реке, на берегах которой рос густой лес. Совсем стемнело. Я вспомнил, что говорил деревянный сядэй: "Небезопасно проезжать ночью лесную просеку перед рекой". Но переходить всё равно надо. Я въехал в темноту просеки, подъехал в самую гущу леса. Что это такое?! – Из темноты, со всех деревьев посыпались смоляные ведьмы, маленькие и большие – обитатели лесных чащоб. Одна из них пригрозила мне:
– Единственный сын старика Лабта, мы нападём на тебя. Ты отсюда не уйдёшь.
И напали на меня со всех сторон. Когда я въехал в просеку, хорей мой отяжелел – они повисли по всему хорею, особенно много их было на конце. И отпугнул тех, которые ко мне приставали. Теперь они повисли на крючках, которые были прикреплены с обеих сторон нарты. А как их много-то! Даже на надлобных рогах оленей висят. Я одних убил, других отогнал. После этого со злостью крикнул:
– Пусть впредь не будет злых смоляных ведьм, охраняющих лесные просеки!
И поехал дальше. Неделю ехал. На седьмой день подъехал к другой реке, где растёт по берегам густой тёмный лес. Стемнело. Я решил: "Не хочется мне ждать рассвета". И что вы думаете? – Когда я въехал в просеку, то опять на меня с криками напали злые смоляные ведьмы:
– Единственный сын старика Лабта, теперь ты от нас не уйдёшь. Мы нападём на тебя.
Около ста злых смоляных ведьм стряхнул с хорея, с крюков нарты и с рогов оленей. И снова громко, со злостью крикнул:
– Пусть впредь на свете не будет злых смоляных ведьм, которые не дают людям пройти по лесным просекам!
Снова еду семь дней. На исходе седьмого дня опять мне путь преградила река с густым тёмным лесом по берегам. Совсем уже стемнело. Я снова решил: "Не буду ждать утренней зари". Проехал половину просеки. И что я вижу?!
Из-под корней дерева поднялся старик-великан и с издевательским злым смехом закричал:
– Единственный сын старика Лабта, теперь ты не уйдёшь. Я тебя ждал. Ттебе было не миновать этих мест.
И что бы вы думали?! Старик-великан идёт прямо на меня. Я очень испугался, даже потерял сознание. Когда я очнулся, то ехал по следу упряжки. Хорей мой стал тяжелее, чем всегда. Я взглянул на наконечник хорея, на нём был нанизан старик-великан, оказывается, я его тащил на хорее. У старика-великана глаза побелели, как лёд на озере. Я его стряхнул с хорея. И снова крикнул со злостью:
– Впредь пусть исчезнут старики-великаны, охраняющие лесные просеки! Пусть люди спокойно проезжают по ним.
Семь дней я в пути. Тут дорогу мне преградила река, по берегам её рос густой берёзовый лес. Я спустился на лёд. На льду стояла упряжка, запряжённая двумя быками. Хозяин упряжки, видимо, поднялся вверх по крутому берегу реки в лес. Я пошёл по его следу, который вёл в густой лес. Когда я его увидел, он со всех сторон рассматривал берёзу, толщиной в один обхват. Он подрубил дерево ударами топора с двух сторон, взвалил его на плечи и спустился вниз. Оказалось, что это была женщина, чёрная женщина, толщиной и ростом, как две обычные женщины. По ней было видно – тем, чем она завладела, она не выпустит из рук. Она шла прямо на меня. Она остановилась в двух – трёх метрах от меня.. Я спросил её:
– Ты кто?
– Я младшая сестра семи Мыд. Единственный сын жителя равнин старика Лабта, я давно знала, что ты здесь появишься. Куда ты отправился?
– Я еду в земли семи Мыд.
– Земли семи Мыд уже близко. Я ищу подходящие деревья для строительства нарт. Семь Мыд, семь моих братьев, во всяком деле без меня ничего не решают. Единственный сын старика Лабта, наконец-то мы друг друга нашли. Я хочу, чтобы мы во всех делах и помыслах были заодно.
Я ничего не ответил. Дёрнул уздечку передового и, когда нарта тронулась, повернулся к ней и сказал:
– Младшая сестра семи Мыд, я не хочу заниматься такими пакостными, чёрными делами.
Женщина семи Мыд скривилась и произнесла мне вслед:
– Единственный сын старика Лабта, я тебе отомщу. Каким бы ты не был отважным и всемогущим, силы твои иссякнут.
Ехал я недолго. На опушке леса было семь озёр и семь чумов. На северной стороне среднего чума 70 жителей окружили хозяина семи чумов. Я остановился позади нарт стойбища. Мне кажется, что это был младший Мыд. Он обернулся в мою сторону:
– Кто ты?
– Я простой человек. А вы кто?
– Нас называют семью Мыдами. Ты кто всё-таки?
– Я единственный сын старика Лабта.
– Единственный сын старика Лабта, с какими намерениями ты ездишь?
– Просто езжу посмотреть незнакомые места.
Младший Мыд хлопнул в ладони и сказал:
– Расправимся с ним в чуме.
Пошли в средний большой чум. Я сел рядом с младшим Мыдом. Младший Мыд сказал:
– Пока ждём котёл, принесите нам выпить.
Женщины принесли выпить. Как сели пить, так три дня и пили. На третий день я услышал, как жители стойбища так говорят между собой:
– Теперь мы не умрём. Хозяин опушки леса – великан пришёл.
Я стал смотреть на полог чума и ждать, когда он войдёт. Дверь распахнулась. Он был не мощнее младшего Мыда. Он тут же сел и сказал:
– У вас гость, кто он?
– Единственный сын старика Лабта.
– Куда едет?
– Просто ездит.
Немного прошло времени, выпили две – три стопки, снова слышу, что на улице жители стойбища опять крикнули:
– Теперь-то точно мы не умрём, пришла наша богатая женщина-хозяйка.
Дверь распахнулась, и вошла младшая сестра семи Мыдов. После её прихода продолжаем пить ещё семь дней.
На седьмой день снова раздались крики жителей стойбища:
– Приехал защитник и опора нашей земли, живущий в чащобе, Тунгос – великан – теперь уж точно не умрём.
Я стал дожидаться Тунгоса, поглядывая на двери чума. Полог распахнулся и появился огромный-преогромный. Сел на постели и спросил:
– Я смотрю у вас гость, кто он?
– Единственный сын старика Лабта.
– Зачем он приехал?
– Просто ездит.
– Да, гость это хорошо.
Опять пьём семь дней. На седьмой день хозяин лесной чащобы Тунгос-великан сказал:
– Единственный сын старика Лабта, ты долго гостишь у младшего Мыда, пора тебе посмотреть состояние души моего чума.
Я ответил:
– Хорошо бы, я согласен съездить.
– Семь Мыдов, вы тоже должны поехать с нами. Великан лесной чащобы, сюдбя, тебе тоже с нами нужно поехать.
– Да, конечно, мы поедем.
Вышли на улицу. Семь Мыдов поймали оленей на упряжку. Великан – хозяин лесной чащобы Тунгос запряг только двух хабтарок (яловых олених. Прим переводчика).
Младшая сестра семи Мыдов запрягла в свою нарту – юхуна четырёх белых быков. Я заметил, что все жители стойбища приготовили свои упряжки.
Великан – хозяин лесной чащобы Тунгос громко сказал:
– Жители стойбища, не отставайте! Нам предстоит дальняя дорога.
Я подошёл к своей упряжке, запряжённой четырьмя молодыми быками, и стал размышлять: "Мои четыре молодых быка не потянут наравне с упряжкой Великана – хозяина лесной чащобы Тунгоса". И тут я вспомнил: "Четыре белых медведя, где вы?". Как только подумал о них, так они оказались возле моей нарты. Я отпустил своих быков и запряг в нарту четырёх белых медведей. Все тронулись в путь. Младшая сестра семи Мыдов, проезжая мимо меня, сказала:
– Единственный сын старика Лабта, оказывается, не такой-то уж ты и простой – не в одном образе ходишь, но каким бы ты ни был, твои силы иссякнут, когда столкнуться с большей силой. Я расправлюсь с тобой, я призову на помощь силы семи смертей.
Я ответил:
– Женщина Мыдов, я сумею эти силы потихоньку преодолеть.
И она поехала за остальными. Я тоже отправился вслед. Немного погодя, я обогнал все упряжки, кроме Великана – хозяина лесной чащобы, Тунгоса, – его упряжка была далеко впереди. Он с криком погонял своих двух быков, изо всех сил дёргая за уздечку передового быка.
И так мы едем три дня. На третий день он остановился на вершине сопки и сел, навалившись спиной на заднюю стенку нарты, вытянув ноги вдоль нарты. Я тоже остановился рядом с ним. Великан – хозяин лесной чащобы, Тунгос, сказал: