P.S. Нельзя ли, помимо обращения к штатс-генералу с просьбой об аресте Сен-Жермена, попытаться поместить статейку в датской газете, где можно описать все похождения этого мошенника? Это послужит уроком для самозванцев. Король одобрил мой план, Вам же остается его выполнить, если, конечно же, Вы считаете, что Ваших сил будет для этого достаточно".
Господин д’Аффри тут же последовал инструкциям Шуазёля и оповестил ведущих министров Республики и тех немногих иностранных представителей, которые находились в Гааге, а затем сел писать обращение к Генеральным Штатам Голландии. Сохранился черновик этой обличительной речи:
"Черновик Представления Общему собранию с обличительными материалами против так называемого графа Сен-Жермена и требованием его ареста и экстрадиции.
Милостивые государи,
Этот человек, величающий себя графом Сен-Жерменом, злоупотребил доверием короля, великодушно предоставившего ему убежище в своем королевстве.
Некоторое время тому назад он появился в Голландии, а совсем недавно в Гааге, где без всяких на то полномочий со стороны Его Величества или же министра иностранных дел этот самонадеянный человек объявил себя посланником короля, которому доверено обсуждение дел, имеющих непосредственное отношение к интересам государства. Король уполномочил меня довести до вашего сведения, милостивые государи, этот факт, дабы никто в ваших владениях не был введен в заблуждение этим самозванцем. Его Величество поручил мне заявить во всеуслышание о том, что он осуждает действия этого авантюриста как человека бесчестного и неблагодарного, который позволил себе, заручившись якобы поддержкой премьер-министра, вмешаться в управление страной со свойственным ему невежеством, нагло и авантюрно, заявляя себя уполномоченным к ведению наиболее важных дел, составляющих чрезвычайный интерес короля Франции.
Его Величество не сомневается в том, что вами, милостивые государи, будет оказана справедливая поддержка его требованиям, которую он ожидает от вас, надеясь на наши дружественные и добрососедские отношения. Его Величество с нетерпением ожидает от вас решений, которые позволили бы добиться ареста так называемого графа Сен-Жермена и препровождения его в Антверпен, откуда он бы был переправлен во Францию.
Искренне надеюсь на то, что вы, милостивые государи, окажете мне честь, приняв мою просьбу к немедленному исполнению".
Этот черновик д'Аффри приложил к своему письму герцогу Шуазёлю, пытаясь оправдаться в том, что не смог выполнить поручение об аресте Сен-Жермена:
"Гаага, 17 апреля 1760 года.
Господин герцог, желая предоставить Вам наиболее полный отчет о предпринятых мною действиях по выполнению распоряжений Его Величества относительно так называемого графа Сен-Жермена, я решил повременить с последним отправлением. Вчера я был у главы правительства и передач все то, что Вы просили меня довести до его сведения по поводу нашего авантюриста. После этого именем Его Величества я потребовал ареста и экстрадиции последнего.
Глава правительства, видимо, был сильно удивлен происшедшим. Однако, как бы то ни было, пообещал мне сделать все, от него зависящее.
Герцог Брауншвейгский сказал мне, что не желал бы открыто фигурировать в этих акциях. Однако он охотно окажет нам косвенное содействие, ибо его желание разоблачить авантюриста вполне совпадает с нашими намерениями.
Секретарь правительства выразил мне свое согласие с тем, что этот человек должен быть выдан Франции. Однако, по его словам, это дело будет рассматриваться в Комитете советников, самой влиятельной структуре в Голландии, а так как его председателем является господин Бентинк, то можно предположить, что Сен-Жермену скорее всего удастся бежать, а впоследствии так оно и вышло.
Вчера вечером я ожидал новостей об этом деле, когда меня посетил с визитом господин Каудербах. С порога он спросил, знаю ли я об отъезде господина Сен-Жермена. Я ответил: "Нет". Тогда он рассказал, что позапрошлым вечером, между семью и восемью часами, господина Бентинка видели входящим в дом авантюриста и покидающим его в девять часов. Затем этот же дом посетил господин Пик ван Цолен. Он, однако, пробыл там недолго. После этого туда снова прибыл господин Бентинк. Было это уже между девятью и десятью часами. Он пробыл там довольно долго и вышел далеко за полночь. Каудербах также рассказал мне, что господин Сен-Жермен, проводив гостей, отправился спать и в пять утра уже пил чай. Вскоре после этого в дом прибыл лакей господина Бентинка, а возле дома уже стоял запряженный четверкой лошадей наемный экипаж, в который и сел этот мошенник. Однако хозяин затрудняется ответить, в какую сторону он уехал. Не может он припомнить и того, отправился ли лакей господина Бентинка с проходимцем или же нет.
Отъезд его был столь спешен, что он оставил в доме хозяина свою шпагу, пояс, множество серебряных и оловянных кубков и несколько пузырьков неведомой жидкости. Я едва сдерживался, чтобы не вылить на господина Каудербаха все свое негодование в связи с поведением господина Бентинка. Я ничего не сказал ему и о моих хлопотах по поводу рекламации и экстрадиции, а только сдержанно спросил его, уверен ли он в этой информации. Он сказал, что подробности ему известны от хозяина-саксонца того дома, где останавливался господин Сен-Жермен. Он предложил привести его. Мы послали за ним, и тот пришел и подтвердил все, что рассказал мне господин Каудербах.
Когда господин Каудербах удалился, я послал записку главе правительства с просьбой о встрече. Он только что вернулся домой со званого обеда, который состоялся в семь часов вечера, а потому отложил встречу со мной до девяти часов утра. Я пришел к нему и сразу же спросил о новостях в деле господина Сен-Жермена. Он ответил, что может отвечать только лишь за себя, и добавил, что мне необходимо представить петицию господину Бентинку, президенту Комитета советников. Он полагает, что этот государственный орган, возможно, согласится на арест господина Сен-Жермена, однако вряд ли пойдет на его экстрадицию, пока не будет получена соответствующая санкция от властных структур Голландии ближайшего созыва. Я ответил, что не стану предоставлять материалы господину Бентинку и пояснил причину моего нежелания. Затем я рассказал о подробностях отъезда господина Сен-Жермена и о том, что ему предшествовало, исключая, впрочем, обстоятельства, которые могли бы бросить тень на хозяина дома, поэтому изложил все детали этого дела с целью убедить собеседника в том, что эти факты добыты моими соглядатаями, которые вели наблюдение за Бентинком. Услышанное, как мне показалось, вызвало в нем чувство искреннего негодования. Я сказал, что в бегстве этого авантюриста главную роль сыграла Гаага. Он же, возможно, будет искать убежища в Амстердаме, поэтому-то я и собираюсь сейчас же известить об этом нашего флотского интенданта - господина д'Астье - и именем Его Величества потребовать ареста проходимца с дальнейшим содержанием под стражей до тех пор, пока не будут получены окончательные распоряжения по этому поводу. Я действительно написал ему письмо, копию которого прилагаю к этому посланию. Затем я сказал секретарю правительства, что авантюрист, возможно, будет искать убежище в какой-нибудь другой провинции, поэтому я обязан испросить разрешения Его Величества на вручение петиции Его Высочеству штатс-генералу. Итак, если какая-нибудь из голландских провинций откажет нам в содействии или даже попытается помочь бегству господина Сен-Жермена, мы будем немедленно извещены о том, где его искать, и смею надеяться на то, что если он вдруг будет найден в Англии или еще где-нибудь, то, безусловно, будет выдан нам, чтобы разрушить шаткое равновесие, из которого может сложиться приемлемый для всех мирный договор. Мои слова, по всей видимости, оказали на секретаря правительства нужное действие, и я бы не удивился, если бы мошенника тут же арестовали в Амстердаме. Однако, как мне думается, его давно уже там нет. Вполне возможно, что он достиг-таки границ республики. Представление, которое с Вашего разрешения я намерен передать штатс-генералу и черновик которого я приложил к письму, может принести желаемый результат, если же, конечно, Его Величество одобрит его, так как я хочу напечатать это заявление во всех газетах и думаю, что отдача не заставит себя долго ждать. Спешу сообщить, что в этом заявлении мне удалось заклеймить этого авантюриста в достаточно сильных выражениях, от которых ему нескоро удастся оправиться. Этим приговором я ославлю его на всю Европу.
Думаю, что проходимец ограничен в средствах. Он взял взаймы у еврея Боаса две тысячи флоринов под залог трех - уж не знаю, настоящих или фальшивых - опалов, вложенных в запечатанный конверт. Эти две тысячи флоринов должны быть возвращены двадцать пятого числа, и Боас сказал вчера господину Каудербаху, что если денежные векселя не будут погашены двадцать пятого числа, то он сразу же пустит опалы с молотка. По отношению к господину Бентинку я решил действовать согласно Вашим указаниям из последнего письма. Мое отношение к этому человеку останется неизменным до тех пор, пока Его Высочество не соизволит снабдить меня новыми распоряжениями на сей счет; и если мне удастся встретить его в один из этих дней, я буду говорить с ним о господине Сен-Жермене и об его отъезде, стараясь не выдать себя, и вместе с тем попытаюсь склонить его к полному отречению от своего поведения и связи с авантюристом".
В начале письма идет рассказ о событиях 16 апреля на встрече в Рисвике у российского посла графа Головкина. Там присутствовали герцог Брауншвейгский, граф д’Аффри и барон фон Райшах. Герцог Брауншвейгский сообщил д’Аффри, что граф Сен-Жермен изо всех сил добивался встречи, и что он, герцог, отказался. Ему однако было известно, что графу удалось встретиться с другими людьми, которых он назвать не может. Тогда д'Аффри сообщил герцогу, что герцог Шуазёль дезавуировал графа Сен-Жермена, и что ему нельзя было верить ни в чем касательно дел Франции или ее правительства. Он попросил герцога передать эти слова английскому послу Джозефу Йорку и отметил, что Великому пенсионарию Штайну и секретарю Анри Фагелю он уже все сказал сам. Герцог Брауншвейгский ответил, что он во всем будет поддерживать господина д'Аффри, но не желает быть замешанным в этом деле.
Не достигло цели и письмо д’Аффри к д’Астье в Амстердам от 17 числа, поскольку к тому времени граф уже был вне пределов досягаемости:
Граф д’Аффри - господину д'Астье в Амстердам.
"17 апреля 1760 года.
Так называемый граф Сен-Жермен, знакомый Вам по Амстердаму и находящийся теперь здесь, - авантюрист и самозванец.
Он имел неосторожность, не будучи уполномоченным со стороны Его Величества или главы внешнеполитического ведомства, вмешаться в дела, имеющие самое непосредственное отношение к интересам королевства.
После того как из моего отчета и писем самого Сен-Жермена в Версаль король узнал о происшедшем, он издал указ добиться рекламации этого ретивого самозванца. А мне предписывается требовать его экстрадиции и последующего сопровождения во Францию.
Однако вчера утром он внезапно покинул Гаагу и, по всей вероятности, скрывается ныне в Амстердаме. В связи с этим я уполномочиваю Вас заняться этим делом и приказываю Вам, именем Его Величества, сию же минуту потребовать от магистрата Амстердама ареста этого самозванца и содержания его под надежной охраной до тех пор, пока не будет согласован способ переправки мошенника в Австрийские Нидерланды, где он будет заточен в первую из попавшихся на нашем пути крепость.
К этому посланию я прилагаю письмо для господ Хорнека и К°, в котором я прошу их оказать Вам всяческую помощь в исполнении этого поручения. Смею надеяться, что эта помощь будет оказана Вам надлежащим образом, а Вы, со своей стороны, не медлите с исполнением задания".
Меры, принятые господином д'Аффри, все его передвижения заняли несколько дней, что дало время графу Сен-Жермену раскрыть замысел Шуазёля благодаря единственному оставшемуся ему верным другу - Бентинку ван Роону.
Как только Бентинк узнал о депеше герцога Шуазёля, он тотчас же отправился к Великому пенсионарию Штайну и затем вместе с ним к секретарю Фагелю, как он по горячим следам записал в своем дневнике 14 апреля и затем 15 апреля 1760 года:
"Глава правительства (Штайн) сказал мне, что от господина д'Аффри он узнал о полученных распоряжениях господина Шуазёля по поводу господина Сен-Жермена, которые требуют, главным образом, того, чтобы тот отказался впредь от попыток заключения мирного договора… Эти распоряжения также предписывают ознакомить господина Сен-Жермена с их содержанием и предупредить его, что если он будет упорствовать в своем вмешательстве в дела мира и войны, то его, безусловно, по возвращении во Францию упрячут в темницу. Секретарь Фагель сказал мне то же самое, добавив, что об этом "он узнал только этим утром"… В тот же день господин Сен-Жермен обедал у меня и сказач, что "господин д'Аффри довел до его сведения полученные распоряжения и ознакомил его с письмом господина Шуазёля". Он ответил, что подобное заявление "не может запретить ему вернуться во Францию, ибо эти распоряжения не могут быть приведены в исполнение… так как они исходят исключительно от господина Шуазёля… а господина Йорка он знает с детства, семнадцать лет тому назад он был желанным гостем в доме Йорков". Господин д'Аффри пытался запретить ему посещать мой дом, где Сен-Жермен был довольно-таки частым гостем. Он "не собирается отказываться от моего гостеприимства, покуда оно не иссякнет с моей стороны". Господин д'Аффри вместе с письмом от господина Шуазёля показал ему и другое, которое он (Сен-Жермен) лично написал обо мне госпоже де Помпадур. По его мнению, оно, несомненно, было украдено Шуазёлем у маркизы. Упомянул он и о том, что в антипатии к моей персоне господина д'Аффри кроется причина недоверия ко мне со стороны Франции… Казалось, что эти распоряжения его нисколько не беспокоят, и еще меньше он опасается господина Шуазёля!.. Во всяком случае, как мне кажется, вопрос остается открытым. По всей видимости, Франция снова стоит на пороге войны, а если это произойдет, то он (Сен-Жермен), безусловно, отправится в Англию, чтобы на месте решить, что следует предпринять в дальнейшем.
Вторник, 15 апреля 1760 года.
Глава правительства сообщил мне, что господин д'Аффри показывал ему распоряжения, полученные прошлой ночью и объявляющие господина Сен-Жермена "бродягой без рода и племени", а также то, что все им сказанное не должно приниматься на веру! Против него могут быть выдвинуты обвинения, которых будет достаточно для ареста и сопровождения под конвоем в Лилль, откуда он будет отправлен во Францию и посажен там в темницу… Я изложил ему свою точку зрения, согласно которой господин Сен-Жермен прибыл в эту страну из другой страны, как и всякий гражданин этого государства, надеясь на то, что закон защитит его честь и достоинство. Он же не совершил ничего такого, что могло бы лишить его поддержки цивилизованного государства, я имею в виду такие преступления, как убийство, отравление и так далее. Право убежища считается в этой республике священным правом… С этим он согласился, однако был весьма озабочен настойчивостью Франции в этом вопросе… Я отправился к секретарю, ионе присутствии главы правительства сказал мне, что к нему приходил господин д'Аффри и сообщил… (впрочем, повторил то же самое, что до этого он рассказывал главе правительства), а тот посоветовал ему (д'Аффри) обратиться к правительству и так далее. Однако считает он, что правительство не выдаст человека, который проживает в этой стране, доверившись покровительству этой страны, и против которой он не совершал никакого отвратительного преступления, вынуждающего эту страну лишить его оказываемого покровительства".
Узнав, с другой стороны, что д'Аффри дважды встречался с представителем Англии, Джозефом Йорком, Бентинк ван Роон решился обратиться за помощью к нему, даже если его уже упредили. И несмотря на явную неохоту осторожного британского дипломата ввязываться в это сомнительное дело, весьма виртуозно добился от него желаемого содействия, доверив только дневнику свое истинное мнение о таком трусливом и недружественном поведении англичанина:
"Среда, 16 апреля 1760 года.
Я рассказал господину Йорку то, что только что услышал о господине Сен-Жермене, ожидая, что тот будет защищать его, ибо господин Йорк начал переговоры с господином Сен-Жерменом и весьма его обнадежил. Я сам видел оригиналы его писем к господину Сен-Жермену. Они показались мне весьма дружелюбными. Однако вместо защиты господина Сен-Жермена господин Йорк напустил на себя гордый и неприступный вид, сказав мне, что он "весьма рад был бы видеть господина Сен-Жермена в руках полиции". Это поразило меня до глубины души. Очень деликатно и осторожно, чтобы не обидеть его, я высказал ему свое мнение по этому поводу. Однако господин Йорк продолжал упорствовать, говоря, что "он умывает руки, и дальнейшая судьба господина Сен-Жермена его не интересует", и отказался выдать мне паспорт для пакетбота, который я у него просил.
Я продолжал настаивать на своей просьбе, и господин Йорк сказал в конце концов, что если я прошу у него паспорт в виде части о го одолжения, то в таком случае он отказать мне не в состоянии, исключительно "благодаря моему положению". Я согласился. Мы оба пришли к выводу, что господин д'Аффри может причинить нам кучу неприятностей, которых можно было бы избежать, позволив господину Сен-Жермену покинуть эту страну. Господин Йорк тогда вызвал своего секретаря и попросил того приготовить паспорт. Он завизировал его и отдал мне незаполненным с тем, чтобы господин Сен-Жермен мог вписать туда собственное имя или же любое другое, для того чтобы избежать преследования со стороны господина д'Аффри и его подчиненных. Я забрал паспорт, не показав господину Йорку, до какой степени я был ошеломлен и возмущен тем, чему оказался свидетелем".
А дальше в записи от 18 апреля Бентинк изложил обстоятельства побега Сен-Жермена, столь обескуражившего д'Аффри и навлекшего на него гнев его версальского покровителя Шуазёля. Возмущенный предшествующей сценой, Бентинк с раздобытым паспортом самолично поспешил к графу Сен-Жермену, который жил с недавних пор в гостинице "Маршал Тюренн".