Слоун вынул из потайного ящика свою гордость - каталог, где есть и про "Библию" Гутенберга, открыл… Так и есть: неизвестный ошибся, в ней вовсе не 48 столбцов, а только 42. Потому-то знатоки и зовут ее 42-строчной Библией. Значит, он никогда не держал ее в руках, а лишь читал о ней. И остальные сведения о первопечатниках и публикации книги как-то отрывочны и поверхностны для такого высокообразованного человека, каким он желает себя выставить. Нет, он, конечно, осведомлен об истории первопечатных книг, ему знакомы и имена ученых библиотекарей, но что-то тут не так. Он или дилетант, или… А может быть, это подделка, с помощью которой некий авантюрист желает выманить у него кругленькую сумму? Впрочем, он же откровенно пишет, что у него имеется копия, а оригинал можно найти только в Парижской библиотеке Св. Женевьевы. И латынь его слишком безукоризненна для авантюриста… Странно все это!
Есть и другие несообразности. Граф так расхваливает свою книгу, всячески подчеркивает ее уникальность и пр. А ведь у него, Ханса Слоуна, "Католикон" есть. Ну да, вот он, рядом с другими манускриптами родом из XV века. Правда, это не первопечатная книга, а рукописный список на пергаменте. Это энциклопедия, словарь-глоссарий Summa grammaticalis quae vocatur Catholicon, написанный для "правильного" понимания Библии. Сей колоссальный труд составивший его монах-доминиканец Джованни Франческо Бальби из Генуи (Johannes Januensis de Balbis) закончил 7 марта 1286 года. Потом труд отца Иоанна Бальбуса переписывали сотни трудолюбивых монахов в скрипториях многочисленных католических обителей по всей Европе. Особенно любили этот универсальный справочник в Баварии и в Силезии. Вот и его рукописный экземпляр происходит из уничтоженного Реформацией в 1548 году монастыря картузианцев в Легнице в Нижней Силезии и датирован 1418 годом. Поэтому, наверное, популярный "Католикон" и был выбран печатниками, чтобы стать первой большой печатной книгой нерелигиозного содержания. Ну-ка, ну-ка, в каталоге вроде было ее подробное описание… А, вот! "Печатная книга состоит из 373 страниц, напечатанных в две колонки довольно непримечательным шрифтом Gothic Antiqua. Буквы мелкие, но хорошо читаемые, только слегка стилизованы под готическое письмо. На странице две колонки, в каждой колонке по 66 строк, каждая по 40 литер". Эта книга была, если можно воспользоваться таким выражением по отношению к произведению XV века, широко распространенной. Копия с первого издания имелась, например, в библиотеке Христофора Колумба.
Графа могло ввести в заблуждение то, что, как он заметил, книга была напечатана более ранним шрифтом, чем Гутенбергова "Библия"… Иоганн Гутенберг работал над печатанием "Библии" вместе с двумя другими мастерами, Иоганном Фустом и Петером Шеффером. Позднее эти двое отделились от него и предъявили ему судебный иск. "Католикон" был напечатан в Майнце в 1460 году, спустя четыре года после выхода "Библии". Хотя существует много доводов в пользу того, что печатание этой книги можно приписать Гутенбергу, но твердой уверенности в этом все еще не существует…
Нет, определенно, он не будет отвечать этому графу, который, тем более, не указал своего полного имени. Может, это вымышленное имя?
И Ханс Слоун спрятал письмо в свой обширный архив.
…Он не мог знать, что в 1973 году очень похожая на это описание книга с переплетом из свиной кожи была продана на аукционе за 34 000 фунтов, а значит, это вполне могла быть та самая книга…
Глава 2
Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…
1739 год. Во всех странах своего зарубежного вояжа путешественники из Альбиона считали своим долгом нанести визит соотечественникам, представлявшим родину в этой стране. Но сегодняшнее посещение британской дипмиссии тяготило его и заставляло сожалеть о предпринятом визите и потраченном на это времени. Поэт Томас Грэй явно скучал. Его взгляд рассеянно скользил по драпировкам, гобеленам, коврам. Он давно не следил за беседой и даже не делал вид, что предмет беседы его занимает. Зато эти двое, два Горацио, упивались обществом друг друга. Один вещал, другой слушал, как завороженный. Рассказ тянулся бесконечно, плавно переходя от одной темы к другой, делая зигзаги, иногда уклоняясь от основной нити, иногда возвращаясь к сказанному, которое вдруг давало повод углубиться в пропущенные подробности. О, рассказчик знал столько, а о скольких вещах красноречиво умалчивал, как это свойственно дипломатам…
Горацио Манн сызмала стремился пробиться в благородное сословие и подвизаться на более достойном поприще, нежели его отец. Презренная коммерция его не интересовала, хотя именно благодаря капиталам отца, успешного торговца из Челси, он и смог поступить в Итонский колледж, а затем и в Кембридж. Ну а уж оттуда открывалась прямая дорога к карьере, а затем и к титулу. И слабое здоровье не стало помехой. Наоборот, поездив по Европе для поправки здоровья, к тридцати годам он определился. Честолюбивый Горацио избрал дипломатическую стезю, которая в 1755 году и принесет ему желанный титул баронета. Как раз в феврале 1737 года британский министр в Великом герцогстве Тосканы Чарльз Фейн взял способного молодого человека секретарем в дипмиссию. Этот шаг оказался верным выбором и определил течение всей его дальнейшей жизни. Уже через год он - поверенный в делах Британии во Флоренции, а благодаря гостеприимству и щедрости его открытого для британских посетителей дома его имя известно по всему Апеннинскому полуострову. А его склонность к представителям своего, а не противоположного пола, которая почти испортила было его репутацию для пуританского Лондона, здесь, в Тоскане, никого не шокирует. Всем ведь известно, что последний Великий герцог и его старший брат тоже были любителями мальчиков, вот потому-то славный род Медичи и обречен на угасание без наследников мужского пола. Последняя из Медичи, палатина Анна-Мария Луиза, вдова Иоганна Вильгельма II, курфюрста Пфальцского, тоже осталась бездетной в браке с мужем-сифилитиком и вот уже двадцать лет тому назад вернулась из Дюссельдорфа назад, в родительское гнездо.
- Я, - рассказывал Горацио своему благодарному слушателю, - начал свою службу в Тоскане в поворотный год ее истории. Спустя несколько месяцев после поступления в дипмиссию, 9 июля 1737 года, Великий герцог Джованни Гастоне умер, и не очень-то ладившей с ним сестре перешло все баснословное богатство Медичи, в том числе сокровища искусства, которые династия собирала и копила без малого триста лет своего правления в Тоскане. Но не власть над Тосканой, право на престол которой так хотел передать дочери, своему среднему ребенку в обход младшего сына, Козимо III в написанном за шесть дней до своей кончины 25 октября 1723 года распоряжении. Судьбы Тосканы решали уже не ее Великие герцоги, это был вопрос европейского масштаба. Еще 4 апреля 1718 года Англия, Франция и Голландская республика (а затем и Австрия) выбрали Дона Карлоса, старшего ребенка Элизабет Фарнезе и Филиппа V Испанского, наследником тосканского престола. Когда Великим герцогом Тосканским стал Джованни Гастоне, он признал в качестве своего наследника Дона-Карлоса Испанского. И с 1731 года в подтверждение его намерений в Тоскане стояли испанские войска. Но ведь европейская большая политика так изменчива! Это бесконечные компромиссы, династические браки, интриги, войны, в результате которых одни территории вымениваются на другие, короли и курфюрсты отказываются от своих владений в надежде занять троны более могущественных держав, разрушаются прежние альянсы и создаются новые. А за наследство когда-то сильных, а ныне захиревших держав бьются другие монархии, то воюя и силой оружия вырывая друг у друга лакомые куски, то торгуясь за итоги войны. Вот и в ходе Войны за польское наследство 1733–1735 годов для Великого герцогства Тосканского все опять несколько раз поменялось, пока император Священной Римской империи Карл VI не заявил окончательно и бесповоротно, что Тоскана должна отойти к его дочери - Марии-Терезии. В октябре 1735 года Франция, Англия, Голландия и Австрия по предварительному мирному договору пришли к соглашению, что после смерти Джованни Гастоне Тоскана должна перейти к Марии-Терезии, но при этом ей надлежало стать супругой герцога Франциска (Франца Стефана) Лотарингского, а он должен был отказаться в пользу Франции от наследования Лотарингии (после смерти польского "короля без королевства" и будущего последнего герцога Лотарингского Станислава Лещинского) в обмен на наследование Тосканы. Свадьба состоялась 12 февраля 1736 года. И в январе 1737 года теперь уже называющийся Габсбургско-Лотарингским императорский дом направил в Тоскану армию численностью даже не 50 000, а все 60 000 человек, которых тосканцы ненавидели и с презрением звали "лотарингцами". Джованни Гастоне умер 9 июля 1737 года, и после заключенного в 1738 году между основными противниками по Войне за польское наследство Францией и Австрией окончательного мирного договора, к которому некоторое время спустя в 1739 году присоединились и прочие участвовавшие в войне страны - Сардиния, Испания и Неаполь, тосканцы получили в качестве своего Великого герцога мужа Марии-Терезии. Так началось владычество Австрии над Тосканой.
Последняя из Медичи при новом правителе могла снова спокойно жить в левом крыле дворца Питти, откуда после восшествия на престол своего младшего братца была вынуждена съехать в Виллу La Quiete. Более того, она добилась подписания 31 октября 1737 года "Семейного пакта", благодаря которому все фамильные сокровища Медичи сохранялись нераздельными и навсегда оставались во Флоренции, на радость будущим поколениям почитателей искусства.
Обо всем этом Горацио Манн и рассказывал своим гостям из Лондона: поэту Томасу Грэю и сопровождавшему его младшему сыну премьер-министра Роберта Уолпола, своему тезке Горацио Уолполу. Когда при их знакомстве выяснилось, что 21-летний юноша только что окончил Кембридж, как и дипломат Манн, более того, до этого тоже учился в Итоне, старший Горацио воспылал к смазливому путешественнику еще большей симпатией, которая потом переросла в прочную дружескую связь. Правда, потом злые языки называли ее не совсем дружеской, а несколько более близкой… Как бы там ни было, но когда Уолпол покинул Италию в 1741 году и больше не встречался с Манном лично, они продолжали переписку еще без малого двадцать лет. За это время Горацио Уолпол, который позже получит почетный титул "принца эпистолярного искусства", написал Горацио Манну 170 писем! В этих посланиях, которые на первый взгляд или человеку далекому от политики могут показаться просто собранием светских сплетен и забавных анекдотов, он с неподражаемой легкостью, занимательностью и веселостью пишет об основных событиях, волновавших современную ему Европу. А ведь Горацио Уолпол вслед за своим отцом тоже стал депутатом парламента от партии вигов и занимался политикой всю жизнь. Правда, в отличие от отца политических амбиций не имел, его больше привлекали искусства (и потому он стал известным антикваром и коллекционером) и литература. В письмах Уолпол отточил свой литературный талант настолько, что в 1764 году выпустил (анонимно) роман "Замок Отранто", якобы перевод с итальянского оригинала, вышедшего из-под пера некоего Онуфрио Муральто. Он стал первым образцом готического "романа ужасов". Тут неповторимый стиль Уолпола, который отличали причудливая смесь комичного и возвышенного, раскрылся в полной мере.
Если бы Горацио Уолпол относился к своим письмам Манну настолько же легкомысленно, насколько легкомысленными они казались, то, получив их обратно после смерти своего адресата 6 ноября 1786 года, разве переписал бы он их все с такой образцовой тщательностью, расположив в хронологическом порядке, пронумеровав, снабдив вполне серьезными пояснениями о местах, событиях и действующих лицах и завещав опубликовать только после своей смерти? И разве не стали бы они основой для его мемуаров "Заметки о дворе Георга I и Георга II"?
Вот и теперь, спустя четыре года с того достопамятного визита, положившего начало их многолетней связи, Горацио Манн пишет другу Горацио Уолполу в Лондон письмо о последних событиях во Флоренции, где он к тому времени дослужился до ранга министра: "В ночь с 18 на 19 февраля 1743 года вдовствующая палатина Анна-Мария Луиза де Медичи умерла от "тяжести в груди". Простые люди убеждены, что она опочила, когда поднялся ураганный ветер, один из самых неистовых, какие мне довелось видеть; он начался сегодня утром и продолжался около двух часов, а сейчас солнце светит так ярко, как никогда…" По воле покойной ее тело было помещено в усыпальницу в не совсем еще готовом левом приделе базилики Сан-Лоренцо, строительство которой началось при ее пращуре Фердинандо I в 1604 году и было завершено за счет пожертвований последней из Медичи, поступавших, согласно завещанию, и после ее кончины.
Глава 3
И вновь туманный Альбион
Горацио Уолполу было что рассказать своему другу о внезапном смятении, в котором очутилась Англия, когда молодой Претендент (внук короля Якова II, после свержения с престола отправившийся в изгнание, местом которого он избрал Сен-Жерменское предместье Парижа), Чарльз Эдуард Стюарт, отплыл из Франции и 23 июля 1745 года высадился на Гебридских островах.
В то время королем Англии был Георг II, курфюрст Ганноверский. Страна разделилась на два лагеря: на так называемых вигов - сторонников новой монархии и тори (или якобитов) - сторонников династии Стюартов, то есть Якова III, также названного "Претендентом" (или Претендентом-отцом). В его жилах текла кровь не только Стюартов, но и кровь Генриха IV и Яна Собеского.
К концу декабря 1743 года Франция признала Якова III королем Англии и объявила о своей готовности помочь ему бороться с царствующим королем Георгом И. В начале 1744 года стало казаться, что французы перешли от слов к делу, в Лондоне поговаривали, что они готовятся перейти пролив. В английских портах царила паника, однако в ночь с 6 на 7 марта 1744 года сильнейший шторм разбросал собравшийся в Дюнкерке французский флот и экспедиция была отменена. Французы больше не хотели рисковать, зато Чарльз-Эдуард, сын Претендента, организовал свою экспедицию и осуществил ее в 1745 году, в целях получить обратно наследие, которого лишили его семью. После высадки в Шотландии он одержал несколько побед над английскими войсками, пошел на Лондон и 15 сентября 1745 года в Эдинбурге Чарльз-Эдуард был провозглашен регентом Англии и Франции. В Лондоне царил панический страх, и Георг II готовился бежать в Голландию.
В письме от 26 июля Уолпол пишет Манну о проекте вторжения, в письме от 7 августа - о слухах относительно планов Претендента-сына и его прокламациях, а начиная с 6 сентября регулярно информирует Манна о передвижениях "бунтовщиков".
К 4 сентября их глава уже был в Перте и оттуда двинулся в поход на Эдинбург, практически не встретивший никакого сопротивления. Претендент называл себя королем Яковом III. Находящиеся за рубежом английские войска под командованием герцога Камберлендского (второго сына короля Георга II) были спешно отозваны, однако недостаточно быстро для того, чтобы предупредить поражение английских сил у Престонпенса. Вторжение было начато с территории Франции, при молчаливом попустительстве французского короля, и в Лондоне это воспринималось почти так же, как если бы вторжение на Британские острова, которое могло закончиться убийством короля Георга, было задумано во Франции. Это случилось как раз в то время, когда в ситуации, представлявшейся безнадежной, Претендент продолжал свой поход на юг, к самому сердцу Англии, и казалось, ничто не могло остановить его - поднялась огромная волна патриотизма, а с нею как необходимое следствие усилилась ксенофобия. При этом в английской столице иностранцы, в особенности с французскими фамилиями, стали внезапно объектом сильнейших подозрений.
В Лондоне начались аресты подозрительных лиц. Никаких виновных не нашлось, но некоторых подозревали в якобитстве и поскольку король намеревался отменить закон Habeas Corpus, начали обустраивать Тауэр для заточения подозреваемых. Отмена закона была провозглашена 29 октября 1745 года, и всех иностранцев стали рассматривать как врагов народа: "проводили обыски подозреваемых, особенно тех, которых считали католиками, для того чтобы выяснить, есть ли у них оружие".
Именно в этих обстоятельствах 9 декабря 1745 года Горацио Уолпол написал Горацио Манну:
"Герцог, вследствие некоего странного умственного дефекта, затаился на прошлой неделе на двадцать четыре часа в Стоуне, в Страффордшире, ожидая в каждое мгновение появления бунтовщиков, а они в это время поспешно направлялись в Дерби. Известие об этом повергло город в полнейшее оцепенение, но Его Королевское Высочество исправило свою ошибку и направилось в Нортгемптон, между Хайлендерсом и Лондоном…