- Что вы, мы так приятно провели время! - сказал ювелир. - Не беспокойтесь! Позволительно ведь что-то сделать ради собственного удовольствия, даже в магазине!
Когда поручик Лагерлёф продолжил путь по Эстра-Хамнгатан, шляпа сдвинулась на затылок еще дальше обычного. Он шагал, помахивая тросточкой, и вправду гордился своим приключением.
А г‑жа Лагерлёф очень-очень тихо сказала мамзель Ловисе:
- Слов нет, как я напугалась. Думала, нас вышвырнут за дверь.
- Да, так бы и случилось, будь на месте Густава кто-нибудь другой, - отозвалась мамзель Ловиса. - Но у Густава особый талант - никто против него не устоит.
Остров Гро
Запастись провизией не составляло труда - достаточно выйти на рыночную площадь. Незачем тревожиться, что пастбище у коров плохое или что овсы никак не идут в рост. Они жили среди голых скал и воды и позабыли, что на свете существуют поля и луга. И гостей издалёка принимать не надо, и стоять у плиты, стряпать праздничные разносолы на жаркой кухне или ломать себе голову над тем, как разместить всех на ночлег и хватит ли постельного белья. Если со скотиной что и было не так, а экономка рассорилась со служанками, они ничего об этом не ведали. Отдыхали и могли пестовать свое здоровье да развлекаться без всяких там забот и хлопот.
Никогда не доводилось им так хорошо проводить дни. Г‑жа Лагерлёф, приехавшая в Стрёмстад слегка осунувшейся и усталой, теперь пополнела, щеки цвели румянцем. Выглядела она лет на десять моложе и чувствовала себя соответственно. Мамзель Ловиса - корпулентная, неповоротливая и до того стеснительная, что в присутствии посторонних вовсе не открывала рта, - мамзель Ловиса похудела, похорошела и стала общительнее. Юхан с Анной завели среди стрёмстадской детворы множество друзей, и Юхан с таким огромным удовольствием ловил крабов, а Анна была так счастлива подружиться с несколькими девочками - дочерьми кондитера, которые всегда угощали ее карамельками, что ни тот ни другая совершенно не хотели возвращаться домой.
Что же до бедной хворой девчушки, то было незаметно, чтобы она набиралась сил и выздоравливала, впрочем, ее это нимало не тревожило, она чувствовала себя не менее счастливой, чем остальные. Все сложилось так, как она желала. Большая Кайса и она вновь стали неразлучными друзьями. Она командовала нянькой, а та баловала ее, как в первое, незабвенное время болезни.
Но так или иначе больше всех блаженствовал поручик Лагерлёф. В первую неделю его не раз потчевали строгими взглядами да резкими словами, когда он затевал разговор с каждым встречным, точно гулял по дороге возле Морбакки. Однако ж он не сдавался. Считал делом чести подружиться со стрёмстадскими обитателями. Да и те недолго сопротивлялись его обаянию. На губах суровых богомольных женщин мелькала улыбка, когда он встречал их на улице, ведь он заходил к ним в дом, расспрашивал о мужьях, хвалил детишек, не отказывался от приглашения выпить кофейку. На улице за ним частенько следовала стайка мальчишек, обнаруживших, что у него в кармане всегда полно медных монеток. С рыбаками поручик Лагерлёф завязал до того тесные приятельские отношения, что то один, то другой спрашивал, не желает ли он выйти в море ловить макрель. А все старики-капитаны, которые сидели дома и тосковали по морю, звали его выпить стаканчик грога на крохотной веранде и рассказывали ему, как, бывало, мотались по свету, попадая в опасные передряги.
Поручик Лагерлёф любил людей и хотел узнать, как им живется в этих краях, он не делал ни малейшего различия меж знатным и простолюдином, и предметов для беседы всегда имел в достатке, и выглядел добродушным и приветливым, - словом, не удивительно, что народ в Стрёмстаде весьма ему благоволил.
Но никто не станет утверждать, будто он знать не знал о своей власти.
В этом путешествии морбаккскому семейству вообще сопутствовала удача. К примеру, они повстречали старых добрых вермландских друзей и проводили с ними все дни. А были это магистр Тобиесон из Филипстада, с женою и двумя сестрами, и неженатый магистр Лундстрём, принадлежавший к той же компании.
Сообща у них аккурат составилась лодочная команда, и чуть не каждый день они совершали под парусом долгие морские прогулки. Дети эти прогулки просто обожали. Тогда поручик Лагерлёф рассказывал о приятных вещах, какие говорили ему стрёмстадские обитатели. Рассказывал и о тех, кто грубо его обрывал, и о тех, кто говорил: дескать, жалко, что такой человек, как он, не шкипер. Опять-таки нередко в лодку прихватывали несколько больших корзин, и когда обществу наскучивало плавание, они сходили на берег и устраивали на каком-нибудь скалистом островке небольшой пикник. Малыши тогда, пользуясь случаем, непременно собирали ракушки. Прежде они таких никогда не видывали и удивлялись, что им позволено собирать сколько угодно этих сокровищ, не менее прекрасных, чем цветы и ягоды.
И вот как-то раз они отправились на одну из таких морских прогулок. Погода была чудесная, ветер попутный, корзины в лодке, поручик Лагерлёф переполнен историями, все предвкушали приятный вечерок.
Но в злосчастную минуту кто-то обронил, что они еще ни разу не высаживались на островок, расположенный прямо в виду Стрёмстада и носивший название Остров Гро, сей же час было решено причалить к этому островку и именно там устроить пикник.
Дело в том, что несколько веков назад жила на Острове Гро знаменитая ведьма Тита Гро, которая была могущественнее самого нечистого, и при жизни ее ни единому человеку не дозволялось ступить на этот островок. Если кто пытался, то непременно попадал в беду - ломал руку или ногу, а не то срывался в море, оскользнувшись на голых скалах.
Теперь-то Тита Гро давным-давно убралась в мир иной, а потому посещение островка вроде бы не грозило опасностью, однако шкипер на всякий случай их предостерег. Минувшей весной он в компании нескольких приятелей пересек Остров Гро из конца в конец, и один из них угодил-таки в расселину и сломал ногу.
От этого островок стал в глазах лодочной компании лишь еще привлекательнее. Им прямо-таки загорелось поскорее ступить на Остров Гро.
Лодка подошла к островку, скользнула под нависшие каменные кручи. Шкипер высматривал, где бы причалить.
В этот миг маленькая Анна Лагерлёф потянула маменьку за рукав.
- Мама, - сказала она, - Сельма плачет.
И правда. Хворая девчушка сидела вся в слезах. До сих пор ей было ничуть не страшно, а теперь вот она испугалась. Думала, будет весело сойти вместе со всеми на берег Острова Гро, но теперь, когда лодка очутилась под скальным обрывом, островок выглядел мрачно и зловеще. Вот в чем дело. Ее напугал всего-навсего скальный обрыв.
Остальные принялись выспрашивать, отчего она плачет, но девчушка ничего не говорила. Не могла же она сказать, что ее пугает каменная круча.
Скоро допросчики отстали, так как шкипер нашел где причалить, и честной компании стало не до нее.
Как только лодка ткнулась в берег, магистр Лундстрём из Филипстада вскочил на ноги и с причальным тросом в руках выпрыгнул на берег. Однако на берегу словно бы стоял какой-то невидимка, который пихнул его в грудь, - он отпрянул назад и, соскользнув с камня, на котором стоял, рухнул в воду.
Все перепугались, закричали от неожиданности, но испуг продолжался недолго. Шкипер стремительно, словно чайка за рыбой, перегнулся через борт, ухватил долговязого магистра за воротник и вытащил из воды, насквозь мокрого, однако совершенно невредимого.
Разумеется, всех до глубины душ взбудоражила ужасная картина - человек, падающий прямиком в смертоносную пучину. Хоть опасность и миновала, прежний легкомысленный настрой никак не возвращался.
Магистр Лундстрём предложил честной компании сойти на берег, а сам он меж тем вернется на лодке в Стрём-стад и переоденется. Это ведь недалеко, лодка придет за ними, когда они пожелают.
Но они не согласились. Хватит с них Острова Гро. Никому не хотелось выходить на сушу, на скользкие камни и карабкаться по жутким каменным кручам.
Короче говоря, компания воротилась в Стрёмстад, говорили по дороге мало, каждый призадумался, уж нет ли в старинных преданиях все-таки крупицы правды. Не странно ли, что беда приключилась именно там? Ведь они побывали чуть не на всех островах стрёмстадских шхер, и ни разу ничего не случалось.
- Я сразу подумала, что девчушка плачет не к добру, - сказала одна из двух мамзелей Тобиесон. - Поняла: что-то случится.
- Н-да, а что скажет поручик Лагерлёф? - спросила ее сестра, обернувшись к нему.
- Что я скажу? Скажу, что иначе и быть не могло, коли мы послали на берег этакого школьного священника. Нет, он для Титы Гро не годится.
- Вы полагаете, поручик, - сказала мамзель Тобиесон, - что, если б мы послали кого-нибудь другого… Если б на берег выпрыгнули вы сами, поручик, нас бы встретили дружелюбней?
- Совершенно верно, разрази меня гром, - отвечал поручик Лагерлёф.
Господи Боже, как все смеялись! Мрачное настроение в лодке как ветром сдуло. Все представляли себе встречу поручика Лагерлёфа и Титы Гро.
Ну да, ведь он прекрасно знает, что неотразим.
Господи Боже, как все смеялись!
Райская птица
Жили они в крохотном домишке в начале Карлсгатан, и так им там нравилось, что поручик Лагерлёф и дети единодушно прозвали это место Маленькой Морбаккой. Более почетного титула дом в чужом городе вообще удостоиться не мог.
Перед домишком располагался огороженный штакетником садик, под тенистыми деревьями они завтракали и ужинали - эти трапезы происходили дома. За домом был еще один маленький участок с несколькими грядками картофеля, а прямо над ним, возле обрывистой скалы, стояла хибарка размером чуть больше каюты на "Уддехольме". В хибарке жила хозяйка, капитанша Стрёмберг.
Они выяснили, что зимой капитанша сама живет в большем домике, а летом сдает его курортникам и перебирается в хибарку. Там она с утра до вечера сидела в окружении пышных цветущих олеандров, среди столиков и полок, уставленных диковинными вещицами, которые капитан Стрёмберг привез из чужих краев.
Когда г‑жа Лагерлёф с мамзель Ловисой уходили к приятельницам выпить кофейку и поболтать, поручик Лагерлёф ловил с рыбаками макрель, Анна играла у кондитеровых дочек, а Юхан собирал крабов, Большая Кайса брала малышку Сельму на руки и спешила в хибарку к г‑же Стрёмберг.
Они стали по-настоящему добрыми друзьями. Сидеть у капитанши под олеандрами было так же уютно, как на угловом диване у бабушки в Морбакке. Сказки г‑жа Стрёмберг рассказывать не умела, зато показывала множество диковин. Большущие раковины, которые, если поднести их к уху, полнятся гулом и шумом, фарфоровых человечков с длинными косами на затылке и длинными усами, якобы привезенных из Китая, и две громадные скорлупы - одну от кокосового ореха, другую от страусиного яйца.
Большая Кайса и г‑жа Стрёмберг обычно рассуждали о серьезных и божественных материях, непонятных ребенку, хотя иной раз толковали и о вещах попроще. Г‑жа Стрёмберг рассказывала о муже и его путешествиях. Они узнали, что он владел большим красивым судном под названием "Якоб" и как раз сейчас совершал рейс в Португалию, в Сан-Ибиш, за солью.
Большая Кайса удивлялась, как г‑жа Стрёмберг вообще способна жить со спокойной душой, зная, что муж ее бороздит страшные моря и океаны. Но г‑жа Стрёмберг отвечала, что Всевышний хранит ее мужа. Когда он в море, на корабле, она боится за него не больше, чем когда он шагает домой по стрёмстадским улицам.
Тут милая г‑жа Стрёмберг обернулась к девчушке и сказала: она, мол, надеется, что муж ее в скором времени вернется домой, ведь на борту "Якоба" есть кое-что интересное, и Сельме это наверняка понравится. Там есть райская птица.
Девчушка мгновенно заинтересовалась:
- А что это?
- Птица из рая, - ответила г‑жа Стрёмберг.
- Ты же слыхала, как твоя бабушка рассказывала про рай, Сельма, - сказала Большая Кайса.
Да, конечно, теперь она вспомнила. Бабушка рассказывала ей о рае, и она думала, что там все точь-в-точь как в маленьком розарии возле западного торца морбаккского дома. Вместе с тем она понимала, что рай каким-то образом связан с Богом, и так или иначе решила, что тот, кто хранит мужа г-жи Стрёмберг, так что та может быть одинаково спокойна, где бы он ни находился - на борту ли "Якоба", на улицах ли Стрёмстада, - что хранитель этот и есть райская птица.
Само собой, ей очень захотелось поглядеть на эту птицу. Люди-то поголовно все жалели ее маменьку и папеньку из-за того, что она, Сельма, никак не выздоровеет. И на какие расходы они пошли ради нее, ведь путешествие стоит очень дорого!
Ей вправду ужасно хотелось спросить Большую Кай-су или г-жу Стрёмберг, не думают ли они, что райская птица поможет ей, но она чересчур робела. Наверняка ведь они поднимут ее на смех.
Но разговор девчушка не забыла. И каждый день мечтала, чтобы "Якоб" воротился и райская птица слетела на берег.
А спустя несколько дней услышала, что "Якоб" в самом деле воротился в Стрёмстад.
Вот радость так радость, но об этом она ни с кем не говорила. Для нее во всем этом было нечто необычайно торжественное. Она помнила, с какой серьезностью бабушка рассказывала про Адама и Еву. И не стала говорить Юхану и Анне, что на борту "Якоба" есть птица из рая и что она решила попросить птицу вылечить ей ноги. Даже Большой Кайсе и той слова не сказала.
Странно, что птица не появлялась. Каждый раз, когда заходила к г‑же Стрёмберг, она надеялась увидеть в олеандрах поющую птицу, но та не появлялась.
Она спросила про птицу у Большой Кайсы, однако Большая Кайса думала, что птица осталась на "Якобе".
- Вскорости увидишь ее, Сельма, - успокоила она. - Поручик сказывал, завтра мы все отправимся на "Якоба".
Действительно, Большая Кайса оказалась права. Капитан Стрёмберг дня не пробыл дома, а уже успел крепко подружиться с поручиком Лагерлёфом. Поручик несколько раз побывал на "Якобе", и ему там очень понравилось. Теперь же все семейство отправится посмотреть, как на "Якобе" замечательно.
Выходя из дому, никто из них даже не задумывался, что означает - взойти на борт "Якоба". По крайней мере, хворая девчушка воображала, что судно стоит у причала, в точности как большие пароходы.
Но как выяснилось, ничего подобного. Судно стояло на якоре далеко от берега, пришлось сесть в шлюпку и идти к нему на веслах. Удивительное зрелище - чем ближе они подплывали, тем больше "Якоб" вырастал в высоту. Скоро он стал как гора, и сидящим в шлюпке казалось совершенно невозможным вскарабкаться на палубу.
Тетушка Ловиса так прямо и сказала: мол, если они направляются к этому высоченному судну, то ей уж точно на борт не подняться.
- Погоди немного, Ловиса! - сказал поручик. - Вот увидишь, все куда легче, чем ты думаешь.
Однако мамзель Ловиса объявила, что с тем же успехом она могла бы карабкаться на флагшток на Лахольме. Самое милое дело - повернуть обратно, прямо сейчас.
Г‑жа Лагерлёф и Большая Кайса согласились с нею: дескать, впрямь лучше повернуть восвояси.
Но поручик Лагерлёф упрямо стоял на своем. Они прекрасно поднимутся на борт, опасаться тут нечего. Может, первый и единственный раз в жизни им удастся осмотреть торговое судно, и упускать такой случай никак нельзя.
- Ну хорошо, на борт мы поднимемся, но уж сызнова спуститься в шлюпку нипочем не сумеем, - сказала тетушка Ловиса.
На полпути им встретилась шлюпка, груженная мешками.
- Видишь эту шлюпку? - спросил у сестры поручик Лагерлёф. - А известно ли тебе, что в мешках?
- Нет, дорогой Густав, откуда мне знать? - отозвалась мамзель Лагерлёф.
- Ну как же, это ведь мешки с солью, с "Якоба", - просветил ее брат. - Ни рук, ни ног у них нету, но коли они смогли спуститься с палубы, то и ты сможешь.
- Да, попробуй-ка надень кринолин да длинные юбки, прыти у тебя мигом поубавится, - сказала мамзель Ловиса.
Так они пререкались всю дорогу. Девчушка, мечтавшая увидеть райскую птицу, всем сердцем желала, чтобы папенька уговорил тетушку Ловису и остальных подняться на борт, хотя ей тоже казалось, что это невозможно.
Причалили они к борту аккурат под качающимся штормтрапом, и несколько матросов "Якоба" спрыгнули в шлюпку, чтобы помочь гостям взобраться на палубу. Первой они подхватили хворую малышку. Один поднял ее, передал товарищу, а тот поднялся с нею по веревочной лестнице, или как она там прозывается, и поставил ее на палубу "Якоба". А затем снова отправился вниз помогать остальным, и девчушка осталась одна.
Она испугалась, потому что стояла на узенькой полоске палубы. Впереди открывалась огромная зияющая дыра, а в глубине виднелось что-то белоснежное, и это белоснежное насыпали в мешки.
В одиночестве она стояла довольно долго. Похоже, в шлюпке восстали против подъема на борт. Никто не появлялся, и, немного успокоившись, она, разумеется, начала высматривать райскую птицу.
Искала ее вверху, среди рей и такелажа. Представляла себе, что она большая, вроде индейки, так что углядеть не составит труда.
Поскольку же никакой птицы не наблюдалось, она обратилась к каютному юнге капитана Стрёмберга, который стоял поблизости, и спросила, где райская птица.
- Идем со мной, покажу, - ответил он. Взял девчушку за руку, чтобы она не упала в трюм. И пятясь задом, начал впереди нее спускаться по каютному трапу, а она шла следом.
Не каюта, а сущее загляденье. Мебель и стены поблескивали красным деревом, и райская птица действительно была там.
Птица оказалась еще диковиннее, чем думала Сельма. Неживая, она стояла посреди стола, целая, красивая, при всем своем оперении.
Девчушка влезла на стул, а оттуда на стол. И уселась подле райской птицы, любуясь ее красотой. Каютный юнга стоял рядом и показывал ей длинные, блестящие висячие перышки. Потом сказал:
- Знаешь, она, видать, впрямь из рая. Ножек у нее нету.
Малышка именно так себе и представляла, что ходить в раю не надо, можно вполне обойтись парочкой крыльев, и с огромным благоговением смотрела на птицу. Сложила ладошки как для вечерней молитвы. Ее ужасно интересовало, знает ли каютный юнга, что эта птица хранит капитана Стрёмберга, но спросить она не решилась.
Она могла бы просидеть тут целый день в огромном восхищении, но ее отвлекли громкие крики с палубы. Кто-то словно бы звал: "Сельма, Сельма!"
Немного погодя все бодро-весело явились в каюту: поручик Лагерлёф и Большая Кайса, г‑жа Лагерлёф и мамзель Ловиса, капитан Стрёмберг, Юхан и Анна. Куча народу - всю каюту заполонили.
- Как ты сюда попала? - спросили они, до невозможности озадаченные и изумленные.
Тут и она сообразила, что прошла по палубе, спустилась по лестнице, вошла в каюту, сама, никто ее не нес.
- Ну-ка, слезай на пол, - сказали они, - посмотрим, можешь ли ты ходить.