Когда самолет подлетел к цели, Синицын ясно увидел светлую ленту Оки, темное скопление эшелонов в центре разбегавшихся в четырех направлениях блестящих даже ночью рельсовых пар. Враг внизу затаился и молчал. Ни прожекторов, ни зенитного огня. Первому всегда проще. Даже если звук самолета услышали, цель не спешит открыть себя, надеясь, что самолет пройдет мимо, или полагает, что он может быть своим. Лишь тогда, когда рвутся первые бомбы, начинается горячее время. Так происходило и на этот раз. Цель была хорошо видна, и Синицын не счел нужным с первого захода подвесить над ней САБ-ы - осветительные бомбы, решив сперва отбомбиться самому, а САБ-ы подвесить на втором заходе.
Легкое нажатие на кнопку сбрасывателя, и корабль, как всегда, толкнуло вверх.
- Хорошо! Замечательно! - приговаривал штурман по привычке, наблюдая за результатами.
- Точно! - подтвердили и стрелки хором.
- Пойдем на второй, курс 90 градусов, - передал он летчикам, закрывая бомболюки.
Когда летчики стали уже на заданный курс, по кораблю скользнул луч прожектора и, не задерживаясь, прошел мимо.
- Сзади, сверху, истребитель с фарой! - крикнул стрелок центральной башни.
- Не подпускать и не упускать его из виду! - скомандовал Сушин.
Команда "не подпускать" давала стрелкам полную инициативу: они могли действовать по своему усмотрению, открывать огонь, когда сочтут необходимым. Крупная дрожь, охватившая корабль, означала, что заработали пушки в верхней башне и крупнокалиберный пулемет в хвосте.
Майор Синицын наблюдал за землей и увидел прямо под собой, на фоне появившейся под самолетом ярко освещаемой луной поверхности облаков, четкий силуэт самолета.
"Наша тень", - подумал было он, но тут же отбросил эту мысль: ведь луна светила сбоку.
Только он успел крикнуть: "Под нами истребитель!" - как тот, подняв свою машину носом вверх, полоснул трассирующими разноцветными снарядами и пулями по плоскостям корабля. Вражеский истребитель, пользуясь тем, что внимание всего экипажа отвлекал его напарник, следовавший с зажженной фарой на безопасном расстоянии, пробрался прямо под корабль, в мертвый конус, где он не мог быть обстрелян никем из стрелков бомбардировщика. Сделав свое дело, он тут же отвалил прочь.
Яркий взрыв в бомболюках ослепил штурмана.
- Горят САБ-ы, - крикнул он и поспешно начал одевать парашют, который, вопреки требованиям инструкции, не был надет.
- Всем покинуть самолет на парашютах, - трижды повторил командир корабля майор Сушин.
С неимоверной быстротой пламя пожара распространялось по кораблю. Через несколько секунд, взглянув вниз, чтобы, убедиться, покинули ли борттехники корабль, Сушин увидел там только бушующее пламя.
Синицын успел надеть парашют и выскочил через нижний люк. Выдернув кольцо и, убедившись, что парашют раскрылся, начал искать вокруг себя парашюты товарищей. Слева, против луны, чуть выше его самого, спускался кто-то. Несколько секунд спустя парашютиста осветил луч прожектора, и в гулкой тишине Синицын услышал завывание мотора. Тотчас же понеслась трасса пуль по направлению освещенного прожектором парашютиста, и через луч проскочил истребитель.
- Вот гады, расстреливают, - ругался Синицын в бессильной злобе. Обстрел повторился еще несколько раз. Вдруг из-под купола засверкали яркие вспышки.
- Ага! Сдачи дает. Значит жив еще, - подумал майор.
Гул мотора стал все слабее и прекратился совсем. Истребитель ушел. Кругом стояла мертвая тишина. Синицын приготовился к приземлению.
Приземлился он удачно. Быстро собрал парашют. Оглянувшись вокруг, услышал грохот проезжавших невдалеке автомашин. В обоих направлениях то и дело мчались автомобили и мотоциклы. Майор спрятал парашют в кусты, снял тяжелый меховой комбинезон и, придвинувшись поближе к дороге, стал вслушиваться в7 разговор едущих людей. Но мешал грохот моторов и машин. Лишь тогда, когда невдалеке остановился мотоцикл, Синицын разобрал, что говорят по-немецки. Стало быть, он в тылу у врага… Он осторожно отполз на несколько сот метров от дороги и, решив, что ползти уже нет смысла, встал и пошел во весь рост. Луна успела уже скрыться. В ночной темноте майор наткнулся на овраг, и пройдя некоторое время вдоль него, дошел до заброшенного сада. Невдалеке торчало несколько печных труб.
"Деревня была", - подумал Синицын и сел на край свежевырытой канавы. "Эз-э! Ведь это же окопы. Отсюда надо тикать…"
Он быстро вернулся к дороге и, улучив момент, когда утих шум машин, перебежал на другую сторону. По густо разросшемуся бурьяну дошел до небольшого бугорка. Сел прямо на землю и начал вслушиваться в окружавшие его звуки. Опять появился шум моторов. Шли не то тракторы, не то танки.
Уже забрезжил рассвет. Всматриваясь в сторону дороги, майор увидел группу людей, идущих по направлению к нему. За ними тарахтели тягачи с двумя орудиями. Когда до них осталось лишь метров двести, Синицын начал понимать, что фашисты облюбовали его бугор для артиллерийской батареи. Не дойдя метров сто-стопятьдесят, они принялись за рытье окопов и установку орудий. Тягачи отошли назад и умолкли. Двое, видимо офицеры, отделились и, закуривая, медленно приближались к Синицыну. По спине штурмана пробежал неприятный холодок.
"Теперь держись, Михаил Александрович! Наступил твой час", - ободрял он себя, заряжая на ощупь пистолет. Глаза его впились в медленно приближавшегося врага. Фашисты, видимо, решив использовать бугор для наблюдения, изредка перекидываясь короткими отрывистыми фразами, не спеша приближались к притаившемуся в бурьяне Синицыну. Мышцы и нервы майора напряглись до предела.
"Если пройдут стороной, стрелять не буду, потом отползу", - решил он про себя. Но фашисты шли прямо на него. Уже ясно слышен разговор. Отчетливо видны погоны и даже пуговицы на френчах.
"Еще немного, - удерживал себя майор, - еще два шага".
Резко хлопнули выстрелы. Один, с соломенными усами, шедший слева, начал тихо оседать, как будто у него отнялись ноги. Другой безусый согнулся пополам и со стоном повалился навзничь.
Синицын скатился в противоположную сторону бугра, вскочил на ноги и, сопровождаемый беспорядочной стрельбой и поднявшимся за бугром гвалтом, помчался к знакомому оврагу.
Пробежал, ни разу не оглянувшись, до оврага, а затем по нему еще добрых полкилометра и остановился перевести дух. Сердце и легкие работали, как молот и меха в кузнице. Рубашка противно липла к телу. Отдышавшись, отер рукавом гимнастерки пот, заливавший глаза, и внимательно прислушался. За дорогой слышались то стрельба, то крики. Видимо искали его. Вскоре появился мотоцикл, без умолку трещавший вдоль и поперек оставленного им бурьяна.
Низко пригибаясь, Синицын снова двинулся по дну оврага.
Вскоре дошел до развалин деревни, куда уже приходил ночью. Местность вокруг была вся изрыта воронками от взрывов снарядов и мин. Среди торчавших печных труб стояли стены разрушенной церкви. Рядом - запущенный, со снесенными кронами фруктовый сад. Везде хаос и разрушение… У одной из яблонь увидел сложенное из веток и хвороста подобие шалаша. Синицын залез в это немудреное укрытие и снова превратился в слух.
То с одной, то с другой стороны возникала и вновь исчезала трескотня автоматов. Синицыну казалось, что стрельба приближается к нему. Неожиданно автомат застрочил совсем рядом. Забыв осторожность, майор раздвинул ветки. У стен развалившейся церкви мелькнули силуэты людей.
- Вот он! Вот он, гад! Бей его, - донеслась оттуда приправленная крепким словцом русская речь. Вслед раздалось несколько очередей, и пули защелкали над головой Синицына, сбивая листву и мелкие ветки.
- Товарищи! Здесь немцев нет, - закричал майор, убежденный, что это свои.
- А ну, выходи, кто там есть, - скомандовали ему. Синицын вылез.
- Давай оружие, - потянулся один к его кобуре, а другой наставил автомат. Майор успел разглядеть на их плечах красноармейские погоны и успокоился.
- Документы? - снова спросил первый, засовывая пистолет Синицына себе за пояс. Но тут раздался такой вой и треск, что все трое камнем кинулись на землю.
- Вот, гады, уже засекли, - буркнул боец по адресу вражеских минометчиков.
Со стороны развалин церкви раздалось несколько выстрелов, а затем протяжный свист.
- Нас зовут, - заявил боец, и все трое, плотно прижимаясь к земле, поползли под вой и трескучие разрывы мин к церкви.
Благополучно доползли до стены, за которой укрылись еще несколько бойцов во главе с сержантом.
- Это еще кто такой? - вскинул темные брови сержант.
- Сами не знаем, сидел там в саду… Синицын стал объяснять, как он туда попал, но сержант, не дождавшись конца его объяснений, скомандовал отход. Только отползли несколько десятков метров, как сбоку застрочил автомат.
- Фриц проклятый, - процедил сквозь зубы сосед справа и метнул через Синицына гранату. За развалинами грохнул взрыв, и автомат умолк.
- Отдай-ка пистолет-то, - попросил майор соседа. Тот, посмотрев ему в глаза, молча протянул оружие.
Укрываясь то в высокой траве, то за бугорками и кустиками, проползли благополучно метров двести.
- Вот и наши окопы, - сказал один из бойцов.
До них оставалось еще метров сто. Пули так и свистели кругом. Сержант, ползущий слева от Синицына, тихо охнул.
- Братцы, в ногу ударило.
Майор обхватил его левой рукой и пополз вперед. Через несколько минут после очередного близкого разрыва майор почувствовал, как обожгло его руку.
- Помогите командиру, - крикнул он, рассматривая свои окровавленные пальцы.
Двое бойцов подхватили сержанта. Синицын полз сам, опираясь на правую руку.
"Убить ведь запросто могут", - впервые мелькнула мысль, хотя за эту ночь он пережил множество таких возможностей. Но только теперь, когда спасительный окоп уже рукой подать, а кругом, не переставая, выли мины и визжали рикошетирующие пули, Синицыну казалось, что вот-вот его могут убить, убить здесь, перед самым окопом. Когда на него падали выброшенные разрывом комки земли, каждый раз казавшиеся ему осколками, он инстинктивно сжимался и втягивал голову в плечи.
Вот и окоп. Синицын свалился в него, привстал и, обнаружив поперечный ход, пошел по нему, согнувшись. Ход стал глубже, ч майор, по-прежнему сгибался и втягивая голову в плечи, побежал изо всех сил. Через несколько минут он очутился на ротном командном пункте - небольшом блиндаже, около которого уже суетились вернувшиеся вместе с ним бойцы, устраивая из плащ/палатки и винтовок носилки для сержанта. Синицыну перевязали окровавленные пальцы, а он, с наслаждением затягиваясь папиросой, рассказывал окружавшим его бойцам и офицерам все пережитое в эту трудную ночь.
Вскоре его отправили на командный пункт батальона, оттуда - на КП полка, и уже под вечер великий трудяга - самолет ПО-2 - отвез его на родной аэродром, откуда он лишь накануне взлетел для контроля бомбометания своего полка. А друзья его остались там, за линией фронта, попали в плен и лишь много лет спустя, скитаясь по лагерям - сперва немецким, а затем по устроенным союзниками лагерям "перемещенных лиц", - вернулись на Родину.
…На волоске
Вечер как и все предыдущие: снуют бензозаправщики и тягачи, спокойно и деловито, молча и без суеты идет подвеска бомб.
Летчики и штурманы сидят в штабе за длинным столом. Штурман полка уточняет последние детали предстоящего бомбометания.
До вылета оставалось еще минут двадцать, когда ко мне подошел комиссар эскадрильи, стройный и щеголеватый Володя Николаев.
- Эндель Карлович, мне разрешили пойти с тобой на задание.
- Тогда собирайся, скоро поеду на аэродром, - ответил я и прибавил:
- Конечно, Петро будет недоволен.
Комиссар наш, Владимир Васильевич Николаев, отличный знаток человеческих душ, умевший разбираться в бесконечных проявлениях психологии людей, был не только политработником, но и хорошим летчиком. Он мог вести самолет в любых условиях погоды. Но если он шел на боевое задание, то постоянный летчик из экипажа должен был остаться на земле. Сегодня такая участь постигла Петра Масалева, который не всегда молча переносил такую "несправедливость".
.. Подъехали к кораблям. Навстречу нам спешил Владимир Андреевич Андреев, инженер эскадрильи, и доложил о готовности материальной части к бою. Вслед за ним докладывал борттехник Дмитриев.
- Товарищ подполковник! Корабль готов к вылету. Боевая нагрузка: четыре тонны, две в люках, две - под крыльями. Подвеску бомб проверяет инженер по вооружению полка.
Когда проверяющий, молча козырнув, отошел, я подал команду:
- По местам! Вторым пилотом летит с нами батальонный комиссар товарищ Николаев, - объявил я экипажу и, наблюдая краешком глаза за Масалевым, видел, как поникли его плечи и тень недовольства надвинулась на лицо.
Поднявшись по двухметровой дюралевой лестнице чере# штурманскую к себе на "верхотуру", проверил управление, показания приборов моторной лрутшы. Одев шлемофон, включил СПУ.
- Доложить о готовности.
Штурман, бортмеханик, радист и все пять стрелков во главе со стрелком-бомбардиром Иваном Федорищенко доложили о готовности себя и своего "хозяйства" к бою.
Над полем с шипением взвилась ракета и лопнула высоко зелеными брызгами.
- Запустить моторы!
Моторы зарокотали ровно и успокаивающе.
Мотористы убрали из-под колес колодки, и мы покатили старт. Еще раз проверили работу моторов. Все в норме: сучка, ни задоринки".
Руководитель полетов, командир соседнего полка - подполковник Абрамов, разрешает взлет.
- Идем на взлет! - говорю громко.
Медленно, словно нехотя, разбегается тяжело нагруженный корабль по бетону. Скорость нарастает с каждой секундой… 80… 90… 100… 120. И, чуть накрутив на себя колесико триммера руля глубины, поднимаемся в воздух.
- Поднять шасси! - и через несколько секунд слышится один, потом другой щелчок. Одновременно на приборной доске тухнут загоревшиеся было красные лампочки.
Теперь пора осмотреться вокруг… С ужасом вижу, что за крайним правым мотором тянется шлейф густого дыма. Тут же доносится в наушниках крик правого подшассийного стрелка Ярцева:
- Горит четвертый мотор!
Взгляд на высотомер: сорок метров… Мда-а! Скучно…
- Эндель, ты не волнуйся, не волнуйся, - слышу голос Николаева. Комиссар тут явно не нашел "главной кнопки". Хорошенькое дело, не волнуйся, когда, образно говоря, летишь на пороховой бочке, у которой загорелась клепка… Четыре бомбы по тонне, одиннадцать тонн бензина, а высота сорок метров! Но волноваться, собственно, некогда, надо было действовать и немедля.
- Выключить четвертый, винт на флюгер, - даю команду. Быстро соображаю: высоты нет. Бомбы сбросить нельзя. Садиться впереди некуда. Единственное возможное, это поворотобратно, на аэродром. Но три мотора не потянут. На поворотенужна большая мощность, чем они могут дать. Все! Решено.
- Открыть аварийный слив слева! - кричу чужим голосом.
Борттехник уставился на меня остекленевшими глазами. Я понимаю его. Он боится, что пламя пожара или выхлопы работающих моторов могут поджечь распыляющийся при выходе из кингстонов аварийного слива бензин.
- Выполняйте! - зло повторяю я.
Некогда тут думать. Начинаю разворот влево, в сторону работающих моторов. Они ревут на форсаже. Уголком глаза слежу за вариометром: стрелка его нет-нет да и отходит от нулевой отметки и начинает показывать снижение… Это никуда не годится, и я уменьшаю крен.
- Давай покруче, - советует Володя.
Я молчу. Мне некогда объяснять, что получится от того "покруче".
Стрелка задрожала чуть-чуть выше нуля. Порядок! Увеличиваю крен, и поворот продолжается. Внизу под консолью левого крыла мелькают вершины сосен, обильно поливаемые розовым дождем этилированного бензина. Справа - по-прежнему валит дым… Эх! Успеть бы!.. Впиваясь взглядом поочередно то на указатель скорости, то на вариометр, замечаю, что идем с набором высоты. Пусть мизерным, но все же… Отлично! Увеличиваю крен и круче разворачиваю перегруженный бомбардировщик. Все - на пределе. Ошибка в чем бы то ни было будет последней ошибкой… Направо, где горит мотор, стараюсь не смотреть…
Уже вижу далеко слева, на самом горизонте, поднимающийся навстречу большой корабль. Там аэродром. Еще немного, и вывожу самолет из крена. Идем по прямой.
- Закрыть бензин!
Линия пути идет под углом к бетонной полосе. Так не годится. Поворачиваю корабль еще влево и когда полоса остается немного правее от курса, разворачиваюсь вправо, прямо на нее.
- Будем садиться по ветру…
Знаю, что это нелегко, но выбора нет. Секунды тянутся мучительно долго. В корабле - безмолвие. Все впились глазами в приближающийся бетон.
- Выпустить шасси!
Снова щелкают замки. Красные сигналы на приборной доске сменились зелеными. Идем на минимально допустимой скорости.
- Щитки!
Корабль начинает "пухнуть", поднимаясь вверх над вершинами деревьев. Медленно убираю газ. Под нами мелькают крыши дач. Если бы еще немножко, хотя бы минуту, две… Еще, еще… Теперь уже решают секунды. Под нами ровное поле, корабль несется над ним на высоте десятка метров. До начала полосы совсем немного, метров триста, четыреста. Все! Резко сбавляя обороты, даю команду:
- Выключить моторы!
Наступила тишина. Слышен лишь шелест воздушного потока, прорезаемого самолетом. Вижу, что впереди, справа от бетонной полосы, мчится пожарная машина. Мы нагоняем ее. Мягко коснувшись колесами бетона, несется корабль по полосе. Впереди - Москва-река. Пожарники отстали. Торможу осторожно, следя за поведением самолета. Нажмешь резко - хвост поднимется к небу, и через мгновенье корабль может оказаться кверху колесами. Такой "полный капот", как называли опрокидывание самолета через нос, потерпел недавно наш сосед майор Ильюхин.
Понемногу гаснет скорость. Давлю сильнее на тормоза. Виден уже и конец полосы. Совсем близко. Нажимаю на тормоза изо всех сил и справа все окутывается белым облаком: пожарники догнали нас и бьют по горящему мотору пеной огнетушителей. Все! Корабль остановился.
- Всем покинуть корабль! Немедленно покинуть корабль, - ору истошным голосом.
Теперь по нам бьют химические огнетушители с обеих сторон. Ничего не видно.
Откидываю верхний фонарь и соскальзываю по крылу вниз. Падаю на бок, быстро вскакиваю и отбегаю в сторону.
- Прочь от самолета! - слышу зычный голос начальника пожарной команды.
Все отбегают подальше. Смотрим на самолет, окутанный плотным об лаком пены. Дым прекратился.
- Молодцы, ребята! - обтирая лицо от пены, восхищается Володя Николаев.
Действительно молодцы. Заметив задымившийся на взлете мотор, пожарники не спускали с нас глаз. И уже заранее, перед нами, помчались вперед, чтобы встретиться по пути, на полном ходу с садящимся горящим самолетом. Начальник команды сумел рассчитать эту встречу с секундной точностью и приступил к тушению еще на полном ходу. Огонь был потушен, спасены и мы и дорогостоящая техника.
Оперативность и смелость действий пожарников достойно оценили: уже на следующий день им вручили государственные награды.
А ведь и их жизнь висела на волоске: горящий самолет нес с собой многие тонны взрывчатого вещества.
Капитан Шамрай