Двигаясь по мелколесью, вскоре набрел на дорогу. Она шла с юго-запада на северо-восток и, поразмыслив, Вихорев решил ее держаться. Шел больше по обочине, чутко вглядываясь и вслушиваясь в каждый шорох. Завидев встречного или услышав грохот нагоняющей подводы, прятался в кустах, под мостиками, а то и канавах, и, затаив дыхание, ждал, когда они скроются за поворотом. Измученный постоянной боязнью попасть в плен, летчик искал случая сменить одежду, чтобы не выделяться среди местных жителей. Подойти к кому-нибудь он не решался: ведь кругом чужие, а быть может и враги.
Вскоре ему помог случай: на раскинувшейся перед ним поляне он увидел стадо коров и сидевшего пастуха, глубокого старика. Боясь, что с пастухом могут быть и собаки, Вихорев долго присматривался и наблюдал. Пастух поднялся и направился в лес. Коровы лениво загребали языком почти сухую траву. Часть их улеглась и жевала жвачку. Старик вышел на поляну, бросил на землю пук ивовых прутьев, снял свой затасканный пиджак, потряс его и повесил на куст. Затем снял с ног нечто похожее на лапти, размотал онучи и повесил все это рядом с пиджаком. Сам отошел немного, уселся недалеко от принесенных прутьев и завернув самокрутку, не спеша высек огонь и задымил.
Стараясь не шуметь, капитан двинулся крадучись вокруг поляны, от куста к кусту, пока не очутился за спиной пастуха. Сняв с себя унты, держа их в руках, босиком пошел к кусту, на котором сушились одежка-обувка пастуха. Сердце стучало так, что он физически ощущал его резкие, тугие толчки. Глаза искали вокруг: а нет ли все-таки поблизости собак?
Все прошло благополучно. Оставив унты за кустом, Вихорев забрал пиджачок, онучи и лапти и так же тихо удалился. Забрался в кусты, обулся, закрепил онучи длиннющими льняными веревочками и, перекинув пиджачок через плечо, вновь зашагал на восток. Он стал штатским. Правда, остались еще защитного цвета брюки, но успокаивало то, что во время войны они встречались не только у военных. Запас еды давно кончился. Но была осень, и его кормили лес, картофельные и свекловичные поля. Голодать не пришлось. Только спички в коробке катастрофически убывали, и капитану приходилось грызть в сыром виде не только свеклу или брюкву, но частенько картофель и капусту.
Вскоре, прочитав на попавшемся в пути железнодорожном разъезде его название, Вихорев точно определил свое местонахождение. Ничего утешительного! До своих еще очень далеко. А впереди большая река Буг. Мосты и переправы тщательно охранялись. Но не зря же он вырос на железной дороге, в семье железнодорожника. Будучи еще мальчишкой, Вихорева не раз драл отец за отлучки из дому, когда он, залезая под вагоны и платформы, отправлялся в бесплатные путешествия. Сейчас он решил воспользоваться опытом тех беззаботных детских лет.
В течение следующих дней, лежа в ивняке, невдалеке от небольшого полустанка, Вихорев внимательно наблюдал за проходившими на восток эшелонами. Главное, что его интересовало - это часовые, охранявшие грузы. Вскоре он убедился, что платформы в середине поезда идут без охраны. Часовые едут обязательно в начале и в конце состава. Капитан решил рискнуть. Накопав в поле репы, наелся досыта и, запрятав остатки в карманы, поздно вечером, когда к полустанку в темноте подошел поезд, Вихорев пополз к полотну. Ночь надвинулась теплая и облачная. Когда до намеченной цели осталось не более десятка шагов, со стороны паровоза показался огонек и послышался стук молотка. "Смазчик", - подумал летчик, плотно прижимаясь к гравию. Когда стук удалился к хвостовым вагонам, Вихорев одним махом преодолел оставшееся расстояние и оказался под намеченной платформой. Быстро забрался на буфер, а оттуда наверх. Кругом стояла тишина. Только у полустанка слышен был смутный говор и скрип гравия под ногами шагавших. Капитан увидел, что груз покрыт брезентом.
"Повезло!" - подумал он и залез под брезент. Там было совсем темно и пахло не то маслом, не то краской. Когда поезд тронулся, устроился поудобнее и мало-помалу успокоился. Вскоре по брезенту застучали капли дождя.
"Буду стараться попадать на платформы, где есть брезент, - думал он, - и теплее, да и дождь нипочем".
Поезд мчался с грохотом на восток. Изредка останавливался, но ненадолго и снова несся вперед. Вихорев силился разглядеть на часах время, но ночь была настолько темна, что это ему так и не удалось. Несколько раз порывался чиркнуть одну из нескольких оставшихся спичек, но страх обнаружить себя удержал его. Время от времени высовывался на дождь и ветер, чтобы не прозевать зарю. Когда ему показалось, что уже рассветает, он на очередной остановке слез. Привыкшие к темноте глаза быстро нашли черневший вдали лес. Подходя к его опушке, заметил вдруг светлый квадрат, который оказался окном небольшой избушки. Капитан осторожно обошел ее и зашел подальше, в кусты, пожевал сырую репу и довольный удачным путешествием уснул. Спал чутко, проснулся от непонятного скрипучего звука, который раздавался со стороны избушки. "Ничего страшного!" - успокаивал он себя, так могла скрипеть только открываемая дверь. Летчик весь превратился в слух. Кто-то двигался прямо на него. Раздалось фырканье лошади, и послышался тяжелый стук копыт. Мимо притаившеюся в кустах Вихорева ехал всадник. Он успел лишь заметить, что всадник держал в руках двустволку. Собаки, к счастью, не было и на этот раз.
Обождав, пока не стало слышно стука копыт, капитан осторожно подкрался к избушке. Как он и предполагал, она оказалась пустой: дверь снаружи была подперта колом. Откинув кол, капитан забрался в избушку. Быстро обшарил печь, полки и небольшой шкафчик. Нашел початый каравай черного хлеба, полчугунка вареной в мундире картошки, горсть соли в деревянной плошке и целую коробку спичек. Распихав все эти драгоценности по карманам и за пазуху, быстро ретировался. Забрался в кусты, закусил картошкой и снова уснул. К вечеру, выспавшись и подкрепившись хлебом, капитан снова подбирался к полустанку.
Когда подкатил эшелон, Вихорев забрался "а загруженную лесом платформу, спрятался за ее бортом и продолжал свой нелегкий путь на восток, к своим.
Так в течение 19 дней, днем отдыхая и добывая всеми возможными способами пищу, Вихорев по ночам мчался на попутных эшелонах к линии фронта. Он так освоился со своим положением, что рискнул прокатиться сперва через Киев, а затем и Харьков, не задумываясь над тем, что эшелон может быть расформирован, и ему придется укрываться в большом городе, где оставаться незамеченным гораздо труднее, чем в кустах у глухих полустанков.
Рано утром на девятнадцатые сутки капитан слез с очередной платформы на небольшой станции невдалеке от городка Коротояк. Впереди оставалась короткая, но самая трудная часть пути - переход через линию фронта. Кругом кишмя кишели вражеские солдаты: немецкие, итальянские, румынские, венгерские. Те немногие русские, которые по милости завоевателей были облечены "высоким доверием" и оставались вблизи передовых позиций, чуть не предали беглеца в руки врага. Первый же из них, когда Вихорев просил указать, где легче перейти к своим, сделал энергичную попытку арестовать его. Но капитан оказался проворнее предателя, и эта попытка осталась для того и последней…
После этого летчик решил полагаться лишь на самого себя. Несмотря на то, что все дороги и тропинки контролировались вражескими солдатами, он все же благополучно пробрался через передовые позиции фашистов, добрался до Дона и, переплыв реку под покровом ночи, очутился на первой линии обороны Воронежского фронта.
- Товарищ подполковник, подпишите, пожалуйста, - прервал мои воспоминания голос начальника штаба. Я взял от него итоговое донесение. Взрывы, пожары, точки ПВО… и в конце лаконичная фраза: "Два самолета не вернулись на свой аэродром…"
Подписав донесение, побрел домой.
- Пойду сосну часок, - козырнул я начальнику штаба, вышедшему меня провожать.
"Придут", - уверял я себя, шагая к даче, отведенной под жилье. "Не может быть, чтобы все погибли".
Несколько дней спустя, я сидел за разбором ежедневных текущих дел. Рядом стоял адъютант и докладывал суть документов.
Раздался робкий стук в дверь, и через порог переступил босой, без головного убора, в грязных брюках и гимнастерке, небритый и улыбающийся Вихорев.
Вскочив со стула, я рассыпал папку с бумагами, схватил его за плечи и крепко обнял.
- Вихорев! Черт этакий! Вернулся!.. А я ведь знал… знал точно, что вернешься!
Усадив майора на стул, спросил:
- Голодный?
- Нет, я уже поел. Хотел привести себя в порядок, а начальник штаба говорит, иди покажись командиру, какой ты есть, - вставая, проговорил Вихорев.
- Сиди! Сиди и рассказывай, - заставил я его снова сесть.
- Товарищ подполковник! Разрешите доложить! Не уберег я корабль, - снова вскочил со стула майор.
- Да успокойтесь вы, - перебиваясь с "вы" на "ты" я насильно посадил Вихорева обратно на стул. - Корабль потерян в бою, его не вернешь… Зато людей сберегли. Ведь экипаж ваш вернулся. Это дороже любого корабля. Рассказывайте все, как было.
Наконец немного успокоившись, майор начал обстоятельно рассказывать.
Рассказ Вихорева
- Взлетел я, сами видели, точно вдоль левой кромки бетонной полосы, как по ниточке. Настроение хорошее: вчера приехала жена, а такое редкое счастье выпадает на долю далеко не каждому. Война ведь. Лечу себе и думаю, как бы перехитрить вражеские зенитки и прожектора. Уж очень много расставил их чертов фриц вокруг Орла.
Подходя к цели вижу, что там кто-то уже крушит находившиеся на путях эшелоны и паровозы, а вокруг, как языки гигантских хамелеонов, тянутся вверх лучи прожекторов. Поймали в вышине корабль и набросились на него скопом. Через несколько секунд вокруг самолета засверкали разрывы зенитных снарядов. Разве мыслимо потерять такой корабль? Смотрю, огоньки-то из глушителей ярковаты, того и гляди, истребители прицепятся.
- Внимательней за воздухом! - командую стрелкам.
- Есть внимательней!
- Товарищ майор, захожу на цель. Двадцать градусов влево, - слышу голос штурмана, капитана В. М. Алексеева.
Корабль стал на боевой курс. Через пару секунд открылись бомболюки. Несколько раз дернулся корабль кверху: полетела бомбы. В тот самый момент, когда Алексеев доложил, что бомбы сброшены, нас ослепило ярким светом. Приказал закрыть люки и на полном газу, с разворотом и снижением выскочил из луча прожектора. Кругом сверкали разрывы зениток. Весь этот фейерверк оставался теперь левее и сзади. Довернув еще немного правее, взял курс на восток. Через несколько минут корабль снова попал в луч мощного прожектора. Разрывов кругом не было. Спокойно ведя корабль, спрашиваю второго летчика:
- Товарищ Бобов, что нужно сделать для того, чтобы уйти от прожекторов?
- Увеличить скорость, - так же спокойно, как у классной доски, ответил тот.
Я энергично повернул штурвал вправо и, когда самолет накренился градусов на сорок-сорок пять, резко толкнул левую педаль. Луч прожектора сразу отскочил влево.
- Видели? Вот так надо выходить.
Не успел я договорить фразу, как в правой плоскости раздался глухой взрыв, и тут же полыхнуло пламя.
"Снаряд", - думаю, - эх, еще бы хоть минут пять-шесть. Ведь вот-вот и линия фронта…"
Встречный поток воздуха, как меха в кузнице, раздувал пожар в правом крыле. Горящая плоскость, обливаемая еще и бензином с поврежденного бензопровода, оставляла за собой хвост искр и черного дыма. Листы обшивки горели, сворачиваясь, как береста на жару. Взрыв в плоскости выбросил в кабину удушливый дым и языки огня.
- Прыгать, всем прыгать на парашютах! - дал я команду, задыхаясь от смрада и дыма. - Прыгать, немедленно прыгать всем! - повторил еще раз и взглянул вниз. Там было полно дыму и огня. Языки пламени добирались уже до моих унтов. "Эх, дотянуть бы…" Но корабль резко повалился на нос и вправо. Ну, - думаю, - все! И сам тоже выбросился наружу. Вслед за мной в открытый фонарь метнулись языки огня.
Падаю, захлебываюсь воздухом. Высоты много, не спеша сосчитал до двадцати, дернул за кольцо. Тотчас же меня тряхнуло. Все в порядке. Кругом стояла могильная тишина. То справа, то слева усиленно рыскали лучи прожекторов. Где-то далеко то с одной, то с другой стороны сверкали на темном фоне ночного неба яркие вспышки разрывов. Я понял, что это наверняка цель, а с разных сторон она видится лишь потому, что я сам вращаюсь вместе с парашютом. Очутился спиной к прожекторам, перед глазами возник яркий клубок пламени. Он разлетелся на большие и маленькие огоньки, которые продолжали гореть еще и на земле. Это был, наварное, мой самолет. После этой яркой вспышки глаза уже ничего не различали. Землю увидел вовремя, подтянулся и подогнув ноги, повалился на вспаханное поле.
Услышал редкие выстрелы откуда-то справа. Изредка там же короткими очередями строчил пулемет или автомат. Прямо впереди шелестела высокая стена неубранной ржи. Хотел было укрыться во ржи, но тут где-то сверху, над самой головой услышал слабый стой. Смотрю - почти прямо надо мной белеет купол спускающегося парашюта.
"Это кто-то из моих", - подумал я и двинулся к предполагаемому месту спуска.
Приземлившийся со стоном повалился на землю.
- Кто здесь? - спросил я, стараясь освободить лежавшего от накрывшего его купола парашюта.
- Алексеев, - выдохнул парашютист.
- Что с тобой? Это я, Вихорев!
- Я ранен, в ногу. Не могу двигаться… и спина… - проговорил с трудом штурман, а затем, застонав тихо, добавил:
- Ты иди…
- Ну да! Так я и побежал, - рассердился я. Снял с него унты, комбинезон и перевязал кровоточащую рану на бедре. Затем нашел небольшую уже запекшуюся ранку на спине слева от позвоночника. Потом перетащил его в рожь.
- Полежи пока тут, я посмотрю, что кругом делается
Слева был небольшой перелесок, стрельба все усиливалась. В трескотню автоматных и пулеметных очередей то и дело врывался противный вой пролетающих мин. Издалека, с востока, доносились раскаты орудийных залпов. Подойдя вдоль ржи к перелеску, услышал знакомый звук. Где-то недалеко приглушенно работали моторы. Подобрался поближе и увидел группу танков с белыми крестами по бокам башен. На нескольких из них уже работали моторы, у других суетились и кричали по-немецки танкисты. По всему было видно, что танки собираются покинуть лесок. Вскоре один из них двинулся вперед, за ним второй, третий… Они шли так близко, что ясно видел даже выражение лиц высунувшихся из люка фрицев.
Я обрадовался, видя, что танки уходят назад, туда, где не было даже признаков боя. После ухода танков вышел к опушке перелеска. Равнина, прорезанная местами балочками и овражками, покрытая разбросанным кустарником, превратилась в поле боя. Кругом то и дело рвались мины и снаряды, выбрасывая веером фонтаны земли и огня. Среди кустов, и разрывов метались, отстреливаясь и петляя как зайцы, удиравшие фрицы. За валом разрывов, вплотную прижимаясь к нему, двигались то короткими перебежками, то по-пластунски ползком, наши автоматчики. Я видел, как до десятка фашистов скатились в овражек и открыли по нашим огонь из автоматов. В ту же секунду в овраг грохнула мина. Из оврага, окутанного дымом, выползали только двое. Туда им и дорога!
Но тут я забеспокоился, как бы эти чертовы фрицы не выбрали себе местечко для укрытия в том лесочке, где я сам притаился. Но им было уже не до леса. Они спешили напрямик к небольшой деревушке, видневшейся на пригорке. Оттуда гавкали пушки и строчили через головы своих отступавших солдат несколько пулеметов.
Зато цепь наступавших своим правым флангом двигалась прямехонько на мой "наблюдательный пункт".
Первый из автоматчиков, завидев меня, гаркнул:
- Хенде хох!
- Чего орешь, не видишь что ли, что свои…
- Какие такие свои? - не унимался тот. - Эй, взводный, тут какой-то "свой".
Подошел взводный и, расспросив меня, послал вместе с одним из солдат к месту, где лежал Алексеев.
- Если там лежит раненый, по документам капитан Алексеев, догонишь нас. А майор сам управится, - наставлял молоденький младший лейтенант солдата и поспешил вслед своему взводу.
Алексеев лежал там, >где я его оставил. Он дышал часто и тяжело. Я достал из нагрудного кармана его удостоверение.
- Не надо, - махнул рукой солдат, - Идите вот туда, - показал он направление автоматом. - Там лошадь найдете, - и побежал догонять своих.
Я достал подводу и повез Алексеева в медпункт. Там его положили на стол и тут же начали оперировать. А сам добрался на попутных сюда, на аэродром.
- А истребителей противника никто из вас не видел? - спросил я, когда рассказчик умолк.
- Нет, их не было. Нас зенитка сбила. Такой взрыв мог произойти только от крупнокалиберного снаряда, ответил майор.
- Ну, ладно. Хорошо то, что хорошо кончается. Идите в баню, приведите себя в офицерский вид и отдохните. Да, а почему босой?
- Унты у меня свободно на ногах сидели. Ремни не затянул, а они и слетели, когда парашют раскрылся.
Майор встал и пошел было к двери, но обернулся и тихо обронил:
- Теперь мне не скоро новый корабль дадут.
- Не горюйте, будет корабль и еще лучше старого, - улыбнулся я.
Оставшись один, я еще раз обдумал все рассказанное Вихоревым. Затем вызвал начальника штаба и приказал:
- В дополнительном донесении генералу напишите: "Вывод: сбит над целью истребителями противника при взаимодействии с прожектором".
Майор Никитин поднял вопросительно брови.
- Да, да. Последний одиночный прожектор работал специально на истребителей, - продолжал я. - Экипаж был ослеплен, а поэтому вражеского самолета видеть не мог.
- Кстати, - добавил я после небольшой паузы, - распорядитесь, чтобы сохранили осколки, если они окажутся в ранах капитана Алексеева.
В тот же день дежурный военврач III ранга Завьялов принес завернутый в чистый кусочек марли осколок металла, извлеченный из спины Алексеева. Внимательно рассмотрев его, я аккуратно завернул осколок в марлю и опустил в карман. Встретив Вихорева, пригласил в штаб. Вынул осколок и, передав его майору, предложил определить, от какого он снаряда.
Тот долго вертел в пальцах сизый кусочек стали с рваными острыми краями и, наконец, сказал:
- От авиационной пушки или крупнокалиберного пулемета.
- Молодец! - похвалил я его, - определено верю. А найден он в ране штурмана Алексеева. - И забрал осколок обратно.
- Не может быть! Нас же прожектор..
- Вот именно прожектор. Поэтому ваши стрелки и прозевали подход истребителя. Им ведь ни черта не видно было!
- Да-а! Значит все-таки истребитель, - и майор запустил себе пятерню в волосы.
Командир корабля майор Сушин и штурман полка Синицын стартовали в тот вечер первыми. Им не полагалось опаздывать, надо было "отработать" самим, осветить цель чтобы потом следить как ложатся бомбы у остальных экипажей.