Одной из серьезных богословских проблем, возросшей на ниве средневековой мистики, является вопрос о "божественной жене" или "супруге" Бога и Творца всего сущего. Другими словами, речь идет о возможной интеграции Божией Матери Марии в процесс божественной любви. При этом в мистической традиции вопрос об отношении божественной жены к Святому Духу остается открытым. Не получил должного освещения и вопрос о возможной эволюции Святой Троицы, после включения в нее Богородицы, в Святую Четверицу. Гогенгейм также не утруждает себя размышлениями по этому поводу. Его внимание приковано к сущности божества, которую он пытается понять по аналогии с человеком. Он приходит к смелому выводу о сосуществовании в Боге женского и мужского начал. Большой интерес вызывает заключение Гогенгейма о Деве Марии, которую он называет личностью, теряющей свою власть по мере растворения в божестве. Соответствующее место в "Книге о Святой Троице" звучит следующим образом: "Личность божественной жены не имеет в божестве никакой власти. Она сохраняет женскую природу и женскую власть. Однако в божестве она растворяется в его совершенстве и становится неотделимой от Бога Отца" (II, 3, 245). Свои медитативные рассуждения Гогенгейм продолжает в работе "Спасительная Царица": "Прежде сотворения всего сущего Бог познал женщину. Ибо если бы он не познал женщину, у него не было бы сына. Не было бы и Святого Духа" (PR, 163). Обожествление женщины можно рассматривать как радикальную реакцию на попытки реформационных теологов лишить Деву Марию и Богородицу святости и низвести ее до уровня обычного человека.
Почитание Девы Марии у Гогенгейма не сопровождается параллельным принижением им значимости христологических вопросов. Хвалебные гимны Богоматери у Парацельса не имеют ничего общего и с трансцендентной, односторонне спиритуальной и враждебной всему мирскому религиозностью. [451] Именно с мариологической точки зрения фраза о "непрестанном хранении в сердце памяти о Христе" является центральной формулой веры. На практике культ Девы Марии у Парацельса выражается в любви ко всему живому: "На земле начинается любовь, и ее нельзя приобрести вне земного пространства. То, что не возгорается на земле, не возгорится и после смерти" (II, 5, 41). Гогенгейм не устает говорить о том, что любовь проявляется в делах, которые остаются в вечности: "Наши дела заявят о себе в день воскресения всего человечества" [452] . В "Проницательной философии" человек называется "работником природы" (XII, 53). Он призван к исполнению замысла Божьего о творении, преображать и реализовывать то, что Бог сотворил и заложил в тварную природу. Похожие мысли вновь прозвучали уже в XX веке в творчестве Тейларда де Шардена, который, как и Гогенгейм, опирался на францисканскую традицию. [453]
Это оптимистическое отношение к творению и неиссякаемая надежда на спасение предохраняли Гогенгейма при всей страстности его религиозного рвения от уклонения в сектантство. Тейлард де Шарден также, несмотря на незначительные догматические отклонения от официального церковного учения, остался в ограде католической церкви. Гогенгейм свято верил в появление на римском престоле ангельского папы из утопического "золотого мира", который снимет с себя тиару, а вместе с ней "всю спесь, гордость, алчность, заносчивость и откажется от любых насильственных действий. Он будет отличаться смирением и воистину станет достойным наследником апостолов" (XII, 578). Папа блаженной жизни! В действительности ситуация складывалась иначе. Как пишет Гогенгейм в своей "Книге о познании", образ жизни духовенства не соответствовал евангельскому идеалу, а его представители менее всего напоминали апостолов, отрясающих сандалии от дорожной пыли. "Если ты хочешь, наподобие апостолов, стряхивать пыль с сандалий, скинь с себя дорогие одежды и почувствуй вкус бедности. Откажись от богатого прихода, где бы он ни был. Удались от общества верующих и пойди к неверным, которые, уж будь спокоен, не дадут тебе доходного местечка. Сандалии священников, кормящихся на приходе, чисты от пыли" (BdE, 45).
Рисуя портрет человека, стряхивающего пыль с сандалий, Гогенгейм вновь напоминает нам о странствующем враче, образ которого неразрывно связан с его жизнью. Его жизнь, полная трудов и печалей, принесла обильные плоды, несмотря на то что сам Гогенгейм слишком рано оставил этот мир, чтобы, по его словам, стать "мертвым или, что то же самое, божьим" (XIV, 102). В соответствии с духом его сочинений можно сказать, что его наследство не ограничивается несколькими гульденами, оставшимися после него в Зальцбурге. В наследство потомкам Парацельс оставил всю землю, которую он исходил, следуя за Христом.
Гогенгейм писал: "Земля остается и ждет наследника, который будет пользоваться ей, имея в душе страх Божий" (PS, 107). Во время своей жизни он немало говорил о красоте человеческого тела. И если прекраснейшим "украшением" (PS, 103) и субстанцией тела Гогенгейм неизменно называет сердце, то, упиваясь красотой тварного мира, он усматривал субстанцию земли в покрывающих ее "цветах и растениях" [454] .
Часть VI Мои останки будут спорить с вами
Глава I Образ парацельса у ученых, идеологов и исследователей
Фантазия и созерцательные размышления не имеют границ.
(II, I, 270)
После смерти Гогенгейма имя доктора Парацельса стало хорошо известно. Скандальная слава, которой овеян образ чудаковатого врача, надежно защищает его от забвения. На верхненемецком пространстве он пользовался популярностью уже среди своих современников. Через несколько лет после смерти Гогенгейма о нем благодаря нескольким переизданиям его работ узнали в Нидерландах. [455] Многие, если вообще не все, ученые и образованные люди имели о нем определенное представление, хотя и избегали называть вслух его имя, а тем более цитировать его работы. Слава о нем проникла в народ и породила множество легенд. Многочисленные сказки и повести о Парацельсе, имеющие народное происхождение, курсировали в течение нескольких столетий на всем европейском пространстве. Трактат о чуме брата Эгидия Карла, изданный в 1554 году и во многом опирающийся на соответствующую "книгу доктора Теофраста Парацельса", говорит о том, "насколько живой была память о Парацельсе среди простого народа в Зальцбурге" [456] . Согласно Зюдхоффу, можно даже говорить о существовании в это время в Зальцбурге парацельсистской общины. К сожалению, у нас отсутствуют конкретные сведения об этом, и все наши выводы основаны главным образом на предположениях. Популярность, которую приобретают работы Парацельса в 1560-е годы, также заставляет нас насторожиться. Вместе с изданиями сочинений Гогенгейма Адамом фон Боденштайном, сыном известного реформатора Карлштадта, Михаилом Шютцем по прозвищу Токсит и Герхардом Дорном на книжные прилавки выплеснулось море самых разных книг и сочинений, приписываемых Парацельсу, которые дают основание для серьезных сомнений в их подлинности.
Во время жизни Гогенгейма и в первые годы после его смерти слава ученого постоянно подогревалась как негативными, так и позитивными рассказами о нем. "Культурный кругозор" тогдашнего обывателя включал в себя необходимую информацию о загадочном ученом, которая, помимо Геснера, содержится также в изданном в 1531 году труде Себастьяна Франка под названием "Хроника – дневник и историческая библия". Знаменитый мистик раннего Нового времени пишет: "Доктор Теофраст фон Гогенгейм известен как физик и астроном. Он углубленно занимался медициной и в 1529 году жил в Нюрнберге. Это был удивительный человек, который высмеивал почти всех врачей и докторов, изложивших свои мысли и практический опыт в ученых трудах. Говорят, что во время своего преподавания в университете Базеля он публично сжег книги Авиценны и в одиночку открыто противоречил другим авторитетным медикам… своими рецептами, рекомендациями… и безумными советами" [457] . Помимо нескольких строк, посвященных Гогенгейму в сочинении Франка, до нас дошел текст о Парацельсе, написанный неким Валентином Рецием и, при всем признании автором заслуг нашего героя, также отчасти отмеченный негативным отношением к нему. Первые вдохновенные эссе о Парацельсе, прославляющие его таланты, появляются в последней трети XVI века. Они-то и положили начало почитанию Парацельса. Невзирая на уничтожающую критику современников, авторы этих сочинений оценивали Гогенгейма с точки зрения его выдающихся достижений в области медицины. Обе оценочные линии, одна из которых огульно отвергала все так или иначе связанное с Парацельсом, а другая, напротив, превозносила его до небес, сделали парацельсизм значимым феноменом истории европейского духа.
Согласно Валентину Рецию, "Филипп Теофраст фон Гогенгейм родился в Айнзидельне, что в Швейцарии… И был позже прозван великим Парацельсом. Он написал 230 книг по философии, 40 книг по медицине, 12 о политике, 7 по математике и астрономии и 66, посвященных тайным искусствам… В Германии, а то и в целом мире нельзя в настоящее время найти другого человека, который бы написал столько ценных и замечательных вещей о философии, медицине, астрономии, праве и общественном благе. На мой взгляд, он либо с рождения обладает талантами и тягой к знанию, либо овеян благодатью Святого Духа, либо, что не менее вероятно, находится под влиянием духа злого" (III, 564).
Бросается в глаза амбивалентность этого текста, в котором, наряду с перечислением достижений Парацельса, высказывается предположение о его связи с темными силами. Нам ничего не известно о влиянии, которое текст Реция оказал на формирование представлений о Гогенгейме у его современников. Однако возможно, что именно он стоял у истоков возникновения легенды о Парацельсе как универсальном ученом, который не гнушался ни одним источником познания, мастере алхимического искусства и мудреце, объединившем все известные науки в философско-спиритуальной мистерии. Наивное стремление прикоснуться к таинственному и непознанному, связанное с типичным для раннего Нового времени желанием власти, богатства и могущества и опирающееся на идеологическую основу гностического неоплатонизма, породило феномен вульгарного парацельсизма. С последним не следует смешивать усилия выдающихся ученых, которые в течение многих поколений осваивали творческое наследие Парацельса, рассматривая его как глубокий рудник научной фантазии и космософическое осмысление практического опыта и не пытаясь придать его учению идеологические формы. Представители вульгарного парацельсизма, напротив, невзирая на смысловое содержание творений Гогенгейма, видели в нем мастера и учителя, в работах которого скрывается тайна философского камня. Именно под таким углом зрения изучением Парацельса занимался Иоганн Баптист Диллиер (1668–1745), происходивший из Обвальда и какое-то время состоявший в Иезуитском ордене. Вдохновившись примером цюрихского географа и естествоиспытателя Иоганна Якоба Шейхцера, он изучал работы о горном деле, в числе которых, по словам биографа Диллиера Лео Эттина, были и труды Парацельса. [458] Постигнув, по его мнению, тайную науку, он приобрел в собственность местечко Арнилох или Гольдлох под Энгельбергом с целью развернуть там добычу благородных металлов и бесценных минералов. Однако ему не удалось найти на этом месте ничего, кроме побелевших костей таких же горе-золотоискателей. И это только одна из многих историй о так называемых парацельсистах!
С другой стороны, Леонард Турнейзер (1530–1595), Освальд Кролл (1580–1609), Иоганн Баптист ван Хельмонт (1579–1644) и Франсуа Торкват де Мэрн (1573–1655), которых традиционно относят к вульгарному парацельсизму, творчески подошли к алхимическим трудам Парацельса и своими сочинениями внесли серьезный вклад в развитие химиатрии. [459] Несмотря на многочисленные обвинения Турнейзера, прожившего полную скандалов жизнь, в шарлатанстве, они не умаляют его значения как исследователя свойств воды. Что же касается Кролла и нидерландца Хельмонта, то их заслуги в различных областях естественнонаучного знания вообще не подлежат сомнению. Эти факты позволяют говорить о реальной и выдающейся роли Гогенгейма в истории естественных наук. Хельмонт, один из самых известных медиков-парацельсистов барокко, уже на более высоком методическом уровне продолжил начатую Гогенгеймом полемику с галеновской догматикой. За свою жизнь он провел огромное количество экспериментов и применил в своей практике любопытные квантитативные методы. Хельмонт обладал натурфилософским мышлением и в одинаковой мере интересовался специфическими свойствами мочи и вопросами о возникновении материи. Серьезно занимаясь изучением творчества Парацельса, он на основе сочинения "О горной болезни" вывел теорию газа. При этом Гогенгейм в данном случае выступает не как предшественник, а скорее как вдохновитель ученого-практика. Помимо Германии и Нидерландов, он именно в этом качестве действовал в Англии и Османской империи, где полностью пленил своим очарованием Ибн Саллума. Мощное посмертное влияние Парацельса, о котором можно написать целые тома, стимулировало активность его последователей, по крупицам собиравших творчество своего учителя и трудившихся над изданием и популяризацией его работ, а также способствовало появлению парацельсистских обществ. Содержание большей части сочинений Гогенгейма вплоть до сегодняшнего дня полностью не разгадано. Дело осложняется и тем, что от самого автора не осталось ни одной книги или оригинальной рукописи. В зальцбургском инвентаре содержатся лишь указания на "одну напечатанную и семь рукописных книг по медицине" [460] .
В XVI веке богатое собрание парацельсовских манускриптов находилось в пфальцграфской библиотеке замка Нойбург на Дунае. Здесь "княжеский писец" и "химик" Ганс Хилиан по поручению пфальцграфа Отто-Генриха (1502–1559) в течение нескольких десятилетий бережно хранил собрание из 141 рукописного тома. Большую часть рукописей составляли работы Гогенгейма. Отто-Генрих принадлежал к числу тех имперских князей, которые, страдая от нехватки средств, возлагали большие надежды на алхимию. Мы не владеем точной информацией о судьбе этих рукописей. Возможно, что вина за их исчезновение лежит на наследниках пфальцграфа, которые, как это можно предположить, с недоверием относились к алхимическому искусству и ставили его в один ряд с прочими сомнительными занятиями, не совместимыми с жизнью благочестивого христианина. Настоящие адепты таинственной алхимии, будоражившей многие пытливые умы от Раймунда Луллия до Парацельса, заботились о том, чтобы выставить свое искусство, вызывавшее недоверие и страх у окружающих, в благородном и почтенном свете. Однако, часто высказывая довольно смелые и нетрадиционные суждения, они шли на прямой риск в один прекрасный день пасть жертвами ортодоксального фанатизма. Примером настороженного отношения к алхимии может служить позиция курфюрста Эрнста Баварского, который, посетив нойбургскую библиотеку в сентябре 1597 года, посоветовал произвести инвентаризацию рукописного собрания, отделить "плохое от хорошего… и если содержание каких-либо книг уклоняется от истины, сжечь их как вредные и ненужные" [461] . К счастью, сам владелец библиотеки, с почтением относившийся к алхимии, не последовал этому совету. Но, несмотря на это, бесценные манускрипты в XVII веке все равно бесследно исчезли. До наших дней сохранилась лишь опись, в которой перечисляются названия хранившихся в библиотеке работ, а также другие записи, демонстрирующие высокий уровень библиотечного дела в замке. Нойбург был центром раннего парацельсизма. Его рукописное собрание стало основой для страсбургской рецепции Парацельса и издательской деятельности Хузера.
Упорно осваивая труды Гогенгейма, ученые теоретики и практики Европы раннего Нового времени подготовили почву для стремительного рывка алхимико-герметического мышления. Такие исследователи и коллекционеры, как Александр фон Зухтен, Иоганн Скультетус фон Берг по прозвищу Монтан, Адам фон Боденштайн, Михаил Шютц, Иоганн Гюнтер фон Андернах и другие, говорили об обновлении медицины в духе алхимии и видели в Гогенгейме Гермеса Трисмегиста новой эпохи. Оклеветанная в средние века, алхимия сняла покров, затемнявший ее лик, и засияла яркими красками. Вот что пишет об этом историк медицины Иоахим Телле: "Одним из примечательных моментов рецепции Парацельса в раннее Новое время был ошеломительный успех, который Гогенгейм снискал у носителей алхимического знания той эпохи, многочисленных врачей, фармацевтов и простых людей всех сословий, интересующихся естественными науками. Ему приписывали многие алхимические сочинения и называли его немецким Гермесом Трисмегистом. Этот необычайно стремительный процесс мистификации, который часто менял направление и устремлялся в сторону, прямо противоположную медико-фармацевтическому учению Гогенгейма, имел в своей основе схематический парацельсизм Отто-Генриха. Можно даже предположить, что его закрытость и недоверчивое отношение ко всему новому проистекали главным образом из надежды открыть, наконец, тайну философского камня, обещавшего золото и здоровье" [462] .
Показательной фигурой для раннего парацельсизма можно считать Михаила Шютца по прозвищу Токсит, родившегося в 1515 году в Штерзинге (Южный Тироль). Детские и юношеские годы он провел в Диллингене-на-Дунае, учился в университетах Тюбингена и Павии, а в 1537 году занял должность школьного учителя в швабском Урахе. Вскоре его обвинили в авторстве оскорбительного пасквиля, в котором высмеивался образ жизни местного священника, и изгнали из тех мест. Шютц не отчаялся и после неудачи в Урахе работал учителем в Страсбурге и аргаусском Бругге. В 1544 году на рейхстаге в Шпейере он был объявлен Poeta laureatus и увенчан символической короной. Уже в зрелом возрасте под влиянием Парацельса обратившись к медицине, он в 1564 открыл свою практику в Страсбурге, где в это время трудились также Гюнтер фон Адернах, Ульрих Гигер фон Пфорцхайм (находившийся одно время в услужении у Гогенгейма) и Дидемий Обрехт. Между 1564 и 1578 годом он сумел издать 23 работы своего учителя, среди которых были "Великая астрономия" и сочинение Зухтена "О тайне сурьмы", имевшее программное значение для медицинского использования металлических препаратов. Токсит известен также как издатель двух словарей парацельсовских терминов. Как и лексиконы Герхарда Дорна и Адама фон Боденштайна, увидевшие свет в 1560-е годы, словарь Шютца был издан с целью устранить ряд неясностей в терминологии Парацельса и получил впоследствии широкое распространение.