"Розовая" женщина
Вот уже который раз мои товарищи рассказывают о встречах с каким-то странным "мессером", пилот которого одет в ярко-розовый костюм. Вел себя этот летчик, по их словам, очень странно: во время боя ходил одиночкой, держался в стороне, в драку не вступал и только иногда, улучив подходящий момент, проносился на большой скорости вблизи наших машин.
Я не очень-то верил этим россказням - мало ли что привидится в горячке боя. Но вот однажды, в августе сорок первого, мы поднялись в боевой вылет. Удачно атаковали группу бомбардировщиков - две машины подожгли, а потом на нас навалились "мессеры" сопровождения. Общая карусель из шести наших истребителей и двадцати "мессеров" постепенно распалась на несколько дерущихся клубков.
Наконец немцы прекратили атаки и поодиночке начали возвращаться к себе. Однако радость скоро погасла: на смену уходящей подошла свежая стая вражеских истребителей. Обстановка для нас, оставшихся уже втроем, сложилась критическая. Горючее на исходе, боекомплект израсходован - того и другого только НЗ. На самый крайний случай.
Нужно уходить любым способом, но меня догоняет пара "мессеров". Подпускаю их метров на четыреста, резко бросаюсь в сторону - и тут, пересекая мой курс, промелькнул "мессер", в кабине которого полыхало нечто розовое. Ни удивляться, ни раздумывать над увиденным не было времени. Отовсюду неслись на меня ненавистные остроносые машины, и цепочки дымных трасс все ближе буравили небо вокруг моего одинокого самолета.
Сваливаюсь в скоростной штопор. Пара устремляется следом. Немцы ожидают момента моего выхода из штопора - в те несколько мгновений самолет становится беспомощным и расстреливать его можно, как макет на полигоне.
За преследователями почти не слежу. Сейчас главное - вывести машину из штопора как можно ниже. Только бы не задеть винтом землю… Может, хватит? Стиснул зубы: виток, еще виток… Начал вывод - метрах в ста от меня, не успев выйти из пике, врезаются в землю оба немца, которые слишком увлеклись погоней. Я проскочил над местом их падения, качнув крыльями:
- Вот вам, доблестные вояки люфтваффе!
Не успел облегченно вздохнуть, как внезапно с высоты, полого снижаясь, появился новый "мессер" - одиночка. А у меня в запасе единственный РС да немного патронов - на короткую очередь.
"Мессер" совсем близко. Я делаю небольшие скользящие отвороты, не давая прицелиться. Но стрелять немецкий пилот не стал. Догнал, пристроился к правому крылу. Уравнял скорости. Пошли рядом. Я повернул голову - и от удивления чуть не врезался в землю: летчиком была женщина. Розовый комбинезон, на голове наушники, за ними распущенные по плечам светлые волосы. Ровный ряд зубов приоткрыт в улыбке. Чудеса!
Подошли к аэродрому. Пора выпускать шасси. "Мессер" - рядом, как приклеенный. Стрелка бензомера почти на нуле. Стоит мне выпустить шасси и коснуться земли, эта чертова пилотесса всадит в меня полный заряд своих пулеметов. Сдвинув фонарь кабины, погрозил ей кулаком. Кажется, это было все, что я мог предпринять. Даже отстать и зайти в хвост вражеского самолета не мог - летел на предельно малой скорости. "Розовая" женщина тоже приоткрыла фонарь, помахала мне рукой и круто ушла вверх. Посадочную полосу впереди меня прострочила очередь.
- Ну, держись, стерва белобрысая! - Уже не думая о горючем и боеприпасах, на форсаже свечой бросаюсь за ней.
Сблизившись, с холодным бешенством тщательно загоняю силуэт машины в сетку прицела. Пулеметы выбросили короткую очередь и умолкли. "Мессер" споткнулся в воздухе, застыл на миг неподвижно, переломился пополам - из кабины вывалился розовый комочек и повис под раскрывшимся парашютом…
Несколько дней спустя неподалеку от нашего аэродрома сбили еще одного немецкого летчика. На допросе в штабе его спросили:
- Что за женщина летает у вас в полку? Кто она?
Пленный, которому не сказали, что она попала к нам в руки, ответил, что фрау была инспектором полка по технике пилотирования и что перед ней ставили задачу наблюдать за боем со стороны и предупреждать пилотов по радио о грозящей им опасности. Комбинезон из розового шелка был хорошо виден, и немецкие летчики знали, что за их действиями следит молодая красивая женщина, перед которой должно быть стыдно ударить в грязь лицом…
- Почему вы говорите о ней в прошедшем времени, как о выбывшей из полка?
По словам пленного, недавно она не вернулась из боя, и родителям послали извещение о ее героической гибели. Из-за этой фрау у Гуго Лемма крупные неприятности, ведь ему предписывалось обеспечивать ее безопасность в каждом вылете, потому что женщина в розовом - дочь ближайшего помощника самого Мессершмитта.
- А кто такой этот Гуго Лемм, который, по вашим словам, "рвет" и "мечет"?
Сбитый немец пояснил: штурмфюрер, командир их полка, летающий на самолете, левый борт которого разрисован летящим аистом с мечом в клюве, а на правом четыре негритенка пляшут вокруг колышка с насаженной головой белого человека…
…После возвращения истребителей из очередного боя над нашим аэродромом появился одиночный "мессер". Он вынырнул из-за лесочка, прошел над стоянками, покачал крыльями и, выпустив колеса, стал заходить на посадку. Все бросились к летному полю, подумав, что вражеский истребитель решил перелететь к нам.
Но немец не сел. Пройдя на небольшой высоте над полем, он сбросил вымпел - красный цилиндрик с заметной оранжевой лентой, убрал шасси и, взмыв метров на шестьсот, начал выжидательными кругами ходить над аэродромом.
В вымпеле оказалась записка на русском языке: "Я, командир противостоящего вам полка истребителей люфтваффе, вызываю на рыцарский поединок летчика, если он еще жив, сбившего неделю назад "Мессершмитт-109Е" с пилотом, одетым в розовую, хорошо заметную одежду. Если такового летчика не имеется, я готов померяться силами с любым вашим пилотом, желательно со старшим по званию командиром". Внизу стояла подпись: "Штурмфюрер Гуго Лемм".
Командир полка Леонид Савельевич Локтев, прочитав записку, передал ее нам, шестерым летчикам, только что вернувшимся из боя. Затем распорядился:
- Еськов, остаетесь за меня. Всем готовность номер один. Вылетать только в случае подхода группы противника на помощь этому Лемму, ясно?
Посмотрел на меня, улыбнулся:
- Вообще-то говоря, Лев, он тебя вызывает. Ведь "розовая" женщина - твоя работа. Но не обижайся, пойду я, с тебя хватит и утреннего боя. Повторяю: мне не помогать - с этим гадом и один справлюсь. А то раззвонят потом, будто мы не признаем рыцарской и воинской чести, будто мы трусы и еще черт знает что.
Майор круто повернулся и заспешил к самолету.
Бегом бросились к своим машинам и мы. Согласно расписанию боевой тревоги номер один запустили моторы, в любой момент готовые на взлет.
Затаив дыхание, следили мы за начавшимся поединком. "Мессер", не подпуская к себе Локтева, поднимался все выше и выше, понемногу оттягиваясь от аэродрома. Чувствовалось, что за всем этим какой-то подвох, но приказ командира есть приказ: вылетать без крайней нужды никто не имел права.
Когда в безбрежном океане голубого неба самолеты стали едва различимы, до нас донеслись приглушенные расстоянием глухие выстрелы "мессера" и четкая сухая скороговорка пулеметов нашего истребителя. Бой начался!
И тут у всех следящих за ним вырвался крик ярости и негодования: из-за леса на большой скорости выскочили более десяти ненавистных остроносых машин и почти вертикально устремились вверх. Туда, где один на один дрались майор Локтев и штурмфюрер Лемм.
Еськов дал сигнал общего взлета. Мы поднялись в воздух, но пока ушло время на набор высоты, все было кончено. Окруженный врагами, зажатый сплошным огнем, Локтев попал под удар падающего на него сверху самолета Лемма и взорвался… Не принимая боя, используя преимущество в скорости, стая ушла.
С этого дня самым ненавистным для нас стал немец Гуго Лемм, летающий на разрисованном "мессере". В каждом бою мы высматривали этот трижды проклятый самолет, но он не появлялся. Ждал, словно нашкодивший кот, когда о нем забудут.
В конце августа мы вылетели тремя парами. Со мной был сержант Иван Рябов, недавно выпущенный из училища летчик. У Тихонова и Щербакова в напарниках тоже молодые ребята, однокашники Рябова. Над Ростовом встретили группу немецких бомбовозов, но прорваться к ним не дали истребители сопровождения.
Я с Рябовым отбивался от шестерых "мессеров", старавшихся отсечь Ивана и уничтожить в первую очередь именно его - по поведению в бою, по технике пилотирования угадывался новичок. Действительно, то был его первый боевой вылет.
Замечаю, что Рябову трудно держаться в глубоком правом вираже внутри круга, вот-вот он сорвется в штопор. Чтобы срочно переложить машину в обратный вираж, плавно уменьшаю крен. Рябов, похоже, понял мое намерение, и я энергично перекладываю машину. В тот момент сверху, почти отвесно пикируя на нас, промчались два "мессера". Переход на противоположное вращение и спас нас: иначе нас сбили бы тем самым приемом, от которого погиб майор Локтев. Мне даже показалось, что на борту ведущего мелькнул хоровод из нескольких черных фигурок!
Проскочившая пара вышла из пике и боевыми разворотами круто поднималась вверх. Да, это был он - Гуго Лемм: левый борт размалеван аистом с мечом. Теперь я просто не имел права выйти из боя, я должен был хотя бы ценой собственной жизни уничтожить этого гада!
Мы к тому времени попали в "клещи". Одна пара из тех, что крутились вокруг нас, отвалилась от общего круга и нырнула вниз, две другие машины вместе с Леммом готовились ударить с высоты, четыре оставшиеся продолжали кружить встречными виражами, отсекая все наши попытки вырваться.
Очевидно, по радиокоманде обе пары "мессеров" бросились в атаку: нижние на крутой "горке", верхние - на пикировании. Держу машины в левом вираже до начала открытия по нам огня, готовясь одновременно к срыву вниз.
Пошел! Отвесно падаем в стремительном штопоре. Брызнули по сторонам нижние "мессеры", не успевшие сделать ни одного выстрела: атакующие сверху также не пытались открывать огонь по бешено крутящимся машинам.
Но вот обогнал меня в пикировании самолет, на котором весело пляшут негритята, и я понял: если немедленно прекратить штопор, то я обязательно встречусь с выходящим из пике Гуго Леммом. Эту сволочь я должен сбить, даже если придется его таранить!
Сделано: в следующее мгновение, вырвав машину из штопора и разогнавшись на форсаже, я направился точно лоб в лоб поднимающемуся от земли самолету штурмфюрера.
Он спохватился слишком поздно. Скорость сближения была огромна. Чтобы отвернуть, у него не оставалось ни времени, ни дистанции. Ловушка захлопнулась! До столкновения оставались считанные мгновения. Мои пулеметы молчали: попасть в тонкий лобовой профиль "мессершмитта" - дело почти невозможное. Я был готов к тарану.
Не выдержали нервы фашиста: перед самым носом моего "ишачка" он рванулся в сторону, оголив желтое брюхо своей машины, - реактивный снаряд и пулеметный залп превратили ее в груду горящего металла.
С Гуго Леммом было покончено.
"Приблудыш" Бейсимбаев
Однажды в начале октября 1941 года часовой из роты охраны задержал человека, назвавшегося летчиком и просившего доставить его к командиру части. За несколько дней до этого погиб наш второй командир полка, и командование временно принял начальник штаба капитан Чечнев. Он распорядился привести задержанного.
Вошел молодой, с темным от загара лицом сержант - невысокий, широкоплечий, туго затянутый поясом. На чистой гимнастерке с голубыми петлицами висели значки - "Ворошиловский стрелок" и "Парашютист". Незнакомец четким шагом подошел к Чечневу и доложил:
- Сержант Бейсимбаев. Разрешите обратиться по личный вопрос?
Слова он произносил четко, но акцент, судя по фамилии, казахский, делал его речь несколько своеобразной.
- Слушаю вас, говорите.
- Товарищ капитан, я летчик. В мае этого года закончил Батайский авиашкола. Война застал в запасной полк под Грозным. В августе нас отправили на фронт, в распоряжение Пятой воздушной армии. Мы ехали поездом. Эшелон бомбили. Ничего не остался: все горел, все ломался к черта матери. Кто живой остался, потом комендатура собирал, посылал маршевый полк. Там и пехота, и летчик, и танкист, и все-все. И никакой разговор: носишь военный форма - иди маршевый полк, пехота будешь.
Говорил он торопливо, словно опасался, что его перебьют, не дадут рассказать о себе.
- Вот так я и стал пехота. Мы вон там, за ваш аэродром оборона строим. Я посмотрел-посмотрел, И-16 летают. Самый мой машина. Вот и отпросился узнавать: может, вам летчик надо? Я драться хочу. Смотрел, как вы деретесь, завидовал, чуть не плакал!
Чечнев повернулся к нам:
- Что скажете, батайские инструктора?
Выходило, что это бывший курсант нашего последнего предвоенного выпуска. В лицо, правда, мы его не знали. Не мудрено: в школе несколько отрядов, в каждом по три-четыре эскадрильи, все стояли на разных аэродромах, отряды мало общались.
- В каком отряде вы были курсантом?
- Второй отряд, второй эскадрилья, первый звено!
- Кто был командир, инструктор?
- Командир отряда - капитан Ковалев, а инструктор - лейтенант Скорик Сергей Сергеевич!
- Простите, а как он выглядел, ваш Сергей Сергеевич?
Бейсимбаев, который стоял, вытянувшись по стойке "смирно", вдруг широко улыбнулся:
- Лейтенант Скорик маленький-маленький, совсем как ребенка. А летает - во как! - Бейсимбаев оттопырил большой палец, помолчал и добавил: - Строгий инструктор. Дисциплина любит, порядка знает.
Мы переглянулись. Все было верно.
- Вас как звать, сержант Бейсимбаев?
- Зовут Айтен, по батюшке Мирманович.
- Ну добро, Айтен Мирманович, побудьте у входа, мы вас позовем. - Чечнев подождал, когда закроется за сержантом дверь, и обратился к нам: - Ну, как?
Лейтенант Тихонов усмехнулся:
- Как с куста трясет… Только для порядка задам-ка я ему еще вопросик, на засыпочку.
Глаза вновь появившегося в комнате сержанта сверкнули надеждой.
- Как дразнили курсантов нашего звена? - переспросил он, и его скуластое лицо удивленно вытянулось. - Каракатиц! Это такой животный, в море живет. Плавает тихо-тихо… Мы там летал на старый И-15. Все уже на И-16, а мы все, как каракатиц, ползаем, у него скорость совсем маленький.
Он даже коротко рассмеялся и помотал головой, вспомнив, вероятно, свои полеты на "пятнадцатом" и подначки курсантов других звеньев.
В тот же день были улажены дела с переводом сержанта Бейсимбаева из стрелкового в наш истребительный авиаполк.
Летал Айтен хорошо. Быстро усвоил приемы воздушного боя. Обладал цепким взглядом, молниеносной реакцией и завидным чувством юмора. Когда сердился на что-нибудь, то ворчал себе под нос по-казахски. А потом снова улыбался, снова затевал спор по любому поводу - то горячась, то внимательно слушая собеседника и негромко повторяя трудные для него русские слова. Был он общителен и с первых же дней прочно вошел в жизнь полка.
Вскоре он отправился в свой первый боевой полет. Мы вышли вчетвером. У меня, Тихонова и Щербакова сержант Бейсимбаев был общим ведомым. Кроме нас, трех "стариков", из семи оставшихся к тому времени в полку летчиков, остальные были недавние выпускники училищ. Большая часть прежнего состава погибла, остальные, получив ранения, оказались в госпиталях. Вот мы и старались вводить в строй молодых ребят, чтобы хоть в первых вылетах, меньше подвергаясь опасности, они могли ознакомиться с тактикой немецких истребителей. Получалось, что мы трое охраняли в бою одного новичка.
В этом бою Бейсимбаев увидел, как все мы на различных этапах схватки сбили по "мессеру". Одновременно мы дали Айтену возможность несколько раз самостоятельно выйти из опасных положений, не препятствовали атаковать проходившие поблизости вражеские самолеты. Он увидел, как шарахались "мессеры" от его выстрелов, с первых минут боя поверив в себя, в свою машину и в то, что немцы - отнюдь не сверхчеловеки, а самые обыкновенные люди, только неизмеримо больше нас боящиеся смерти.
"Провозной" пролет не пропал даром. Уже во втором вылете, будучи моим напарником, Бейсимбаев сбил "мессера". Он навязал немцу бой на виражах. Рванувшись вперед, тот показал на миг свою машину со стороны "живота" и был разорван реактивными снарядами.
Толковым летчиком и отличным парнем оказался Айтен. В полку дали ему шутливое прозвище "Приблудыш" - ведь он действительно "приблудился", попав к нам без какого-либо назначения из вышестоящих штабов. Прозвище Айтену понравилось, и он произносил его, смеясь и с явным удовольствием.
Следующего "мессера" Айтен сбил в четвертом вылете. Наш "Приблудыш" ходил как именинник, он просто весь светился от гордости, видя, как механики наносили вторую красную звездочку на фюзеляж его боевой машины.
И вот тогда сержант Бейсимбаев задал вопрос, который, честно говоря, никому не приходил в голову. Точнее, говорить на эту щекотливую тему вслух было не принято.
- Как же так получается, все уже много летал, имеете много сбитый "мессер" и другой машина фашистов, а на весь полк нет ни один боевой награда. Почему нет?
Такая детская непосредственность вопроса поставила нас в тупик. В самом деле, ни один из авиаторов полка не отмечен боевой наградой. Мы знали, что штаб посылал на нас наградные документы, но проследить за их движением в неразберихе первых месяцев войны было практически невозможно. Все это понимали, и отсутствие орденов и медалей не тревожило нас. Воевали-то не ради наград!
Так мы и объяснили Бейсимбаеву, но он не мог успокоиться:
- Непорядка это! Так не должен быть!
В одном из очередных вылетов сержант Бейсимбаев, сопровождая напарником лейтенанта Тихонова, сбил два "мессершмитта", а когда возвращался домой из этого боя на слегка подраненной машине - осколком снаряда разбило фонарь кабины, - ему повстречалась группа "юнкерсов". Как и Бейсимбаев, немцы шли низко, бреющим полетом - к тому времени мы отучили их летать таким манером, будто они не на войне, а на параде. Айтен, не растерявшись, боевым разворотом занял позицию над бомбардировщиками, внезапно атаковал одного за другим два вражеских самолета, загнав обоих в землю.
К двум звездочкам на его машине прибавилось сразу четыре. Это - за полмесяца боевой работы. Ну, не молодчина ли этот Бейсимбаев?
…К началу ноября сорок первого года у нас в полку осталось шесть летчиков. Три лейтенанта и три сержанта. Второго ноября, сбив каждый по "мессеру", погибли лейтенант Щербаков и его напарник сержант Яснов. Дрались они севернее Ростова, над поселком Большие Салы. В конце схватки на машине Щербакова был поврежден мотор. Он начал выходить из боя, но тут подоспела новая группа "мессершмиттов". На Щербакова с напарником навалилось более десятка гитлеровцев. Яснов мог спастись в одиночку, но, не захотев покидать командира, сгорел вместе с ним.
Тихонову и мне вместе с нашими ведомыми удалось ускользнуть от немцев и на последних каплях горючего добраться до аэродрома.