Представления о некоторых явлениях природы
О грозе и тучах
Если я нахожусь в комнате и кто-нибудь предупреждает меня о том, что начинается гроза, я обычно подхожу к окну и кладу руку на стекло, чтобы ощущать удары грома.
Итак, вообразите себе следующую картину: началась гроза, я стою у окна, приложив ладони к стеклу. Я ощущаю вибрацию стекла при сильных ударах грома. Если я не открываю форточку для того, чтобы воспринять дождь и порывы ветра, а только ощущаю удары грома, то мне представляется, что стекла вибрируют от многих ударов какого-то чудовищно сильного существа, которое так далеко находится от земли, что зрячие люди не в состоянии его видеть, а я не могу осмотреть руками. Это существо представляется мне очень большим и совершенно бесформенным (в действительности я, конечно, знаю, отчего происходит гром и молния, но когда я ощущаю удары грома, то представляю именно существо). Но даже при напряжении всего моего воображения я ни как не могу представить себе ни объема, ни формы этого существа. Я ощущаю лишь его огромную силу по колебаниям воздуха, ударяющего в оконное стекло. Когда вибрации становятся сильнее и чаще, мне кажется, что существо находится совсем близко от окна; когда же вибрация слабее и реже, оно удаляется от окна.
Но если я высунусь в открытую форточку и кроме ударов грома буду воспринимать еще дождь и ветер, мое представление о грозе окажется несколько иным: "бесформенное существо" как будто исчезнет.
Воспринимая одновременно дождь, ветер и вибрации стекла, я уже не могу разрознить эти ощущения, а воспринимаю явление в целом, как обычное и привычное. Но если зрячий человек скажет мне в это время, что сверкает молния, то у меня не возникнет никакого представления о молнии - совершенно так же, как не возникают представления о лунном и звездном свете.
Когда-то, находясь под свежим впечатлением очень сильной бури, я написала стихотворение "Гроза". В конце стихотворения упоминала молнию, потому что о ней мне писал один мой знакомый, который, находясь за городом, наблюдал ту же грозу, что я воспринимала в Москве. Он писал:
"Пишу Вам под аккомпанемент сильнейшей грозы, которую, думаю, и вы наблюдаете. Гром непрерывно гремит, молния сверкает широкими, острыми и блестящими клинками… Я вспоминаю, что такую грозу в июле был убит Лермонтов. Такая же гроза описывается и в пьесе Островского "Гроза"".
Именно это сравнение молнии с широкими, острыми и блестящими клинками помогло мне представить молнию как нечто осязаемое не просто сверкающее в воздухе и доступное только зрительному восприятию.
Таким образом, благодаря метафорам я нередко могу представить себе то, что недоступно осязанию. Но мне кажется, что, прежде чем слепой начнет представлять окружающее с помощью метафор, он должен знать геометрию. Без математических и геометрических понятий слепому трудно вообразить какие-либо фигуры, формы и объемы предметов, а также горы с конусообразными вершинами, извилистые берега широких рек, даль горизонта и др.
Мне хочется также рассказать о довольно интересном представлении мною тучи, которую описывает Пушкин в своем стихотворении "Туча". Когда я читала начало стихотворения:
Последняя туча рассеянной бури!
Одна ты несешься по ясной лазури,
Одна ты наводишь унылую тень,
Одна ты печалишь ликующий день…
Мне казалось, что я представляю лучи сильно пригревающего после прошедшей грозы солнца, но что где-то в стороне от солнца в воздухе плывет темный (я только мыслю, что темный), как говорят зрячие, большой прямоугольник, кусок какой-то массы плотной консистенции. Этот кусок все ближе и ближе подплывает к солнцу и, наконец, закрывает от меня солнечную теплоту. Ведь если я иду по улице и набежавшие облака или тучи закроют солнце, я сразу замечаю перемену в воздухе, ибо в таких случаях наступает прохлада. Этот переход от тепла к прохладе и дает мне представление об "унылой тени", которая печалит "ликующий день". Далее я читаю:
Ты небо недавно кругом облегала,
И молния грозно тебя обвивала;
И ты издавала таинственный гром
И алчную землю поила дождем…
Мне представляется большой круг посреди неба (само небо представляется мне ничем не ограниченным воздушным пространством), а по краям этого круга отделяются большие куски; они движутся беспорядочно во всех направлениях, сталкиваются друг с другом, отчего раздаётся грохот или, по Пушкину, "таинственный гром".
От столкновения куски разлетаются разбиваясь на мельчайшие частицы, которые и падают на землю холодными каплями дождя.
Светлая, а фон неба темно-синий, то это должно быть красиво. О таком сочетании цветов я слышала от зрячих. Когда я читаю в книге: "Белел Млечный Путь", я сначала представляю себе молоко, ощущаю его вкус во рту, ибо "млечный" напоминает мне слово "молочный". От зрячих мне известно, что молоко белое, следовательно, та кисея, которая представляется мне как Млечный Путь, тоже должна быть белой или, по крайней мере, какого-то другого светлого цвета, близкого к белому.
Представление о звездах
Света звезд я не ощущаю и поэтому не знаю, ярко или неярко горят они. Конечно, из книг по астрономии мне известно, что такое звезды, но зрительно я не представляю их форму и величину, т.е. не представляю такими, какими их видят зрячие. Конечно, я не раз видела вышитые на чем-нибудь звездочки, видела значки-звездочки и т.д. Настоящие звезды кажутся мне очень похожими на них. Если я воображу, что звезды слиты из золота, то должна допустить, что они блестят, как золото. Их расстояние от земли я не представляю, но если пишу в своих стихах о звездах, то пользуюсь языком зрячих людей, да иначе и быть не может. В своих стихах о Кавказе я пишу, например:
Звезда восходит за звездой
В той дымке отдаленной…
Конечно, никакой "отдаленной дымки" я не представляю, а лишь пользуюсь языком зрячих, хотя эта отдаленная дымка может существовать в природе независимо от того, представляю я ее или нет. В своих стихах о Сочи я писала: "Внизу огни, как звезды на земле…" Огни я сравнила со звездами потому, что зрячие мне рассказывали, как вечером зажигались в городе огни, а на темном небе загорались звезды. Итак, я повторяю, что мне приходится пользоваться на каждом шагу языком зрячих и слышащих людей. Ведь не существует же отдельного языка для слепых и глухонемых. Весьма часто мои представления бывают столь мимолетны, что почти ускользают от моего внимания. Однако я стараюсь при помощи постоянного анализа и самонаблюдений описывать свои представления такими, какими они остаются в моей памяти, создаются моим воображением. Я отнюдь не пытаюсь внушить себе, что вся сущность окружающего меня мира именно такова, какой она рисуется в моем воображении.
Изучение диалектического материализма очень помогло мне стать на правильную, материалистическую точку зрения. И вот, когда я пишу о своих представлениях, я не опираюсь, как это нередко делают некоторые слепые, ни на инстинкты, ни на "врожденные идеи", ни на какую бы то ни было другую идеалистическую закваску в изучении человеческого мышления.
Какой мне представляется луна
Люди часто говорят о луне, в художественной литературе мне приходится читать о ней.
В старых книгах о луне писали как о "небесном ночном светиле" или как о "ночной лампаде" на небе. У зрячих людей при слове "лампада", как мне известно, возникает и образ лампады, горящей или не горящей. В подражание зрячим я пытаюсь вызвать в своём уме представление о луне как о большой лампаде, но странное дело - луна вовсе не кажется мне подвешенной на цепочках лампадой.
Помнится, в раннем детстве, когда я еще жила в деревне, мне довелось осматривать лампадку, не зная ни ее названия, ни ее назначения. Почему же все-таки луна не представляется мне в виде лампады?
Луна представляется мне в форме большого, пустого внутри фарфорового шара - я как бы ощущаю его гладкую поверхность. Шар мне представляется в тех случаях, когда речь идет о полнолунии. Этот шар кажется мне светлым не потому, что у меня есть зрительное представление о светлом или темном; нет, у меня нет реального представления о свете и мраке, но есть кожные ощущения теплоты и холода, что и сливается с представлением о свете и темноте. Но поскольку зрячие говорят: "луна светит", то я о ней думаю, как о "светлом шаре".
И вот вечером, если я бываю на улице в то время, когда заходит солнце, и ощущаю прохладу наступающей ночи, мне представляется, что бесконечно длинные, жгучие солнечные стрелы касаются поверхности этого большого шара и он, в свою очередь, излучает бледные лучи, т.е. такие лучи, теплоты которых я не ощущаю. Конечно, я могу вообразить, что весь шар светлеет и от него на землю падают холодные, но, вероятно, приятные для зрячих светлые лучи. Но раз я не могу ощущать лунного света, он не представляется мне таким приятным, радостно-живительным, как свет солнца. Если зимой или ранней весной я ощущаю поверхностью лица солнечные лучи, это нередко вызывает у меня улыбку. Но никогда я не улыбаюсь, если мне говорят: "Ах, как ярко светит луна!" К подобным восклицаниям я отношусь совершенно равнодушно. А бывает и так, что я вдруг вспоминаю слова Евгения Онегина об Ольге: "Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна", и тогда луна представляется мне женским лицом с лукаво-кокетливой улыбкой. Улыбку других людей я всегда могу представить: ведь я же и сама улыбаюсь, а иногда осматриваю лица близких мне людей, когда они смеются или улыбаются. Поэтому мне как-то особенно близки и понятны стихи Лермонтова из "Демона":
Но луч луны, во влаге зыбкой
Слегка играющий порой,
Едва ль сравнится с той улыбкой,
Как жизнь, как молодость, живой!
Но не всегда бывает полнолуние. Когда мне говорят или я читаю в книге о "рогатом месяце", то мне представляется аккуратно отрезанный, тонкий кусок тыквы, обращенный острым концом вверх. Расстояния луны от земли я никак не могу представить.
Пространственные представления. эмоциональные представления. представление о том, чего я не видела
Как я научилась ходить во дворе школы слепых
Я хочу рассказать, как я научилась ходить во дворе школы слепых. От двора этой школы наш сад был отгорожен таким же высоким забором, какой отделял нас от улицы. Конечно, о высоте забора я узнала непосредственно, т.е. побывав на заборе. А то, что когда-то меня стыдили, называя мальчиком, когда поймали на дереве, не принесло мне существенной пользы в смысле хорошего пропитания. Я продолжала лазить всюду, куда мне хотелось: по деревьям, заборам, даже деревянным перегородкам в доме, если только я не попадала в кабинку с перегородками, доходившими до потолка.
Когда я начала дружить с ученицами школы слепых, мне, естественно, хотелось гулять и вообще проводить с ними свободное от занятий и других работ время. Но такое свободное время и у меня, и у девочек было только вечером. Временно обстоятельства сложились так, что швейцар Института дефектологии рано запирал ту дверь, через которую я могла выходить в школу слепых через дом. Другой ход вел прямо через улицу вокруг дома. Был еще ход из нашего сада во двор школы через калитку, но она была заперта на замок, и дворник прятал ключ, по меньшей мере, в преддверье ада, потому что никогда не помнил, куда он положил злосчастный ключ. Что же мне оставалось делать? А тут еще началась весна, стояли чудесные, пахучие и теплые вечера, в которые я могла гулять до 10 часов вечера, а по мнению швейцара, до 8 часов, ибо в это время он запирал дверь. Швейцар был неумолим, и даже распоряжение дирекции выпускать и впускать меня позже не оказало воздействия на этого ревностного стража. Впрочем, он не знал, с кем имел дело, и вскоре мне совсем стали лишними и ключ дворника, и любезность швейцара. Я нашла выход, и притом вполне самостоятельно, - да иначе и быть не могло - ни воспитатели, ни педагоги не могли бы указать мне этот выход, а И. А., наверное, пришел бы в ужас, если бы узнал о моих проделках. Выход же этот был "кошачий" - попросту говоря, я начала лазить через забор.
В то время все дома в городе почему-то представлялись мне безукоризненно квадратными. Таким же казался мне и наш дом, и я стала представлять себе все выходы на улицу и во двор, не только от нас, но и из школы слепых.
В то время я не учла еще того, что знаю не весь дом, а дом был большой, в нем помещались школа слепых, Институт дефектологии и клиника слепоглухонемых. И в каждом из этих учреждений были свои выходы, ходы и переходы, о которых я не подозревала. Принимая во внимание то обстоятельство, что забор, отделявший наш сад от двора школы, перегораживал двор, начинаясь от угла дома, я думала, что без особого труда могу попасть в школу. Двор же школы представлялся мне почти таким же удобным, как наш сад…
"Если идти вдоль фасада дома, придерживаясь рукой за стену, - для того, чтобы изучить размеры дома и его наружный вид, - будет еще лучше" - так думала я. На деле же оказалось все не так просто, как я представляла. В один прекрасный вечер я подошла к забору, предварительно сказав воспитательнице, что пойду погулять в нашем саду. У дежурной не было оснований не верить мне, она спокойно занялась другими воспитанниками. Подойдя к забору у самой стены дома, я сначала очень несмело попробовала встать на нижнюю перекладину, к которой были прибиты доски. Постояла несколько минут, никто не подходил ко мне, - значит, меня не видели. Верхняя перекладина находилась очень высоко, необходимо было еще на что-нибудь встать, прежде чем поставить на нее ногу. Я пошарила рукой по стене дома и нашла незначительный выступ. Через несколько секунд, сильно волнуясь, я уже достигла верхушки забора, который почти доходил до окон второго этажа. Над ним тянулась колючая проволока. По другую сторону забор был гладкий, выкрашенный, и совершенно некуда было поставить ноги, чтобы спуститься вниз. Но это обстоятельство недолго меня смущало. Я вспомнила, что с нашей стороны на уровне подоконников на стене дома имеется карниз, представила, что и по ту сторону забора должен быть такой же карниз. Приблизившись вплотную к углу дома, я осторожно стала спускать ноги, затем, повиснув на руках, отыскала ногой карниз, встала на него и, оттолкнувшись от забора, спрыгнула во двор школы. Но это была лишь половина дела. Теперь предстояло, пожалуй, самое опасное и трудное - найти дорогу к двери черного хода, через который учащиеся школы ходили в свой двор; потом искать девочек в саду или в спальнях и в других комнатах третьего этажа.
Я знала, что по двору могли ходить слепые мальчики. Среди них плохие парни, обижавшие друг друга и тем более наших слепоглухонемых ребят, пользуясь их глухотой. Наш старший, Антон, не давал себя в обиду и храбро дрался с ними. Меня же они легко могли побить, ибо я драться не умела. Чтобы избежать столкновения с этими забияками, а главное, найти дорогу к двери черного хода, я решила идти не по середине двора, а направиться вдоль стены дома, надеясь, что таким образом скорее запомню дорогу, потому что буду знать, где какие окна, ямки, кочки, камни. После первого же "путешествия" я смогу все это представить, и если потом стану ходить даже по середине двора, то, подходя к стене, буду в стоянии по этим признакам найти ход в дом.
Горя желанием похвастаться перед подружками, что я самостоятельно могу приходить к ним, я двинулась вперед, время от времени притрагиваясь рукой к стене дома. Но на этом пути меня ожидали всевозможные мелкие, но неприятные сюрпризы, и если бы я могла заранее предвидеть, то, наверное, не избрала бы этот путь. Сейчас я уже не помню хронологическую таблицу препятствий. Помнится, натыкалась я на старые водосточные трубы, на куски ржавого железа, на кучи мусора, на целые груды камней, на которые я вынуждена была забираться, а они раскатывались во все стороны, и я проваливалась бог знает куда. Побывала я также под другими окнами нижнего этажа - некоторые из них были открыты, и мне навстречу протягивались руки жильцов, которые, наверное, не понимали, с какой целью я вдруг появилась под их окнами, - это я замечала по недоумевающим или вопросительным движениям их рук. Я очень смущалась и убегала дальше. Не знаю, до каких прелестей я бы еще добралась, продолжая двигаться вперед таким же манером, но, видно, моя судьба была вполне удовлетворена созерцанием столь странного путешествия, ибо она послала мне на выручку живое существо в лице маленькой зрячей девочки в трусиках, которая, вероятно, бегала по двору. Те слепые девочки, на поиски которых я пошла, были как раз во дворе, и моя юная спасительница подвела меня к ним.
Я была вся в пыли, руки - в царапинах, я немного волновалась, по правде сказать, была довольна даже столь незавидным путешествием. Теперь я знала, что не все дома безукоризненно квадратной формы, потому что я натыкалась на всякие непредвиденные углы, закоулки, удлинения и углубления. Узнала я и то, что не везде под стенами дома разбиты цветники, как это было в нашем саду. Узнала еще, что старое железо, мусор и прочая нечисть могут преспокойно украшать фасады домов до тех пор, пока их не разрушат такие предприимчивые особы, какой оказалась я…
Но не думайте, что я устрашилась всего этого; нет, я только все запомнила и потом старалась представить все те коварные места, куда мне не следовало ступать ногой. В дальнейшем, пользуясь много раз этой дорогой, я уже шла не под самой стеной, а на некотором расстоянии, хорошо зная, где находится какое-нибудь препятствие. Обратно к забору меня провожали девочки, а к ним я приходила сама. Подруги мне рассказывали, что, когда школьный швейцар видел мое появление на заборе, он сообщал: "Ребята, встречайте Скороходову, она уже маячит на заборе…"
И действительно, все, кто хотел, шли мне навстречу, поэтому я почти никогда не доходила до двери одна.