Оставлять батальон на старом месте было нецелесообразно, следовало объединить все наши силы в один кулак. Поэтому батальон оставил занимаемые им юрты и перешел в нашу. Отряд был сведен в одну роту и в один эскадрон.
Общее руководство по устройству окопов возложили на Адамского. Красноармейцы таскали во двор балбахи, завозили сено, дрова.
Окопы - вернее, это были не окопы, отрытые в земле, а укрытия над землей - делали кольцевыми вокруг двора, размеры которого составляли шагов сто в длину и тридцать - сорок в ширину.
Балбахи ставили по четыре - пять штук в ряд, снаружи засыпали снегом и поливали водой. Мороз быстро цементировал наши сооружения. Для пулеметов устраивали специальные бойницы - основные и запасные на случай переброски на угрожаемое направление.
Глядя на вырастающие укрытия, красноармейцы чувствовали себя бодрее и увереннее. К вечеру оборона была готова. Было готово и донесение Байкалову.
Послать нашего нарочного днем мы воздержались. Только с наступлением темноты красноармеец Константинов - якут, хорошо знавший дорогу, - выехал в Якутск. На пакете помечено: "аллюр", но - увы! - лошадь под нашим гонцом явно не могла развить требуемой скорости. Больше того, мы опасались, что нашему нарочному вообще придется идти пешком. Если же он не сможет сделать в первую ночь семьдесят-восемьдесят верст, то его наверняка нагонят. К сожалению, как потом выяснилось, так оно и случилось. Проехав верст двадцать, Константинов вынужден был бросить своего коня и пойти пешком. Белые, конечно, его нагнали и взяли в плен.
Весь день и вся ночь прошли спокойно, пепеляевцы ничем о себе не напоминали. Высланная нами разведка прошла верст пять, никого не обнаружила и вернулась ни с чем. Углубляться дальше было рискованно, ее могли отрезать и захватить.
Между тем, получив тревожные известия от Вишневского, Пепеляев с остальными силами дружины поспешил к месту боя. Он намеревался в кратчайший срок разделаться с нашим отрядом, чтобы получить возможность свободно двигаться на Якутск. Но, прибыв в Сасыл-сысы, он убедился, что взять нас, хорошо укрепившихся, открытой атакой будет нелегко, потребуются большие жертвы. Генерал счел за лучшее вступить с нами в переговоры, предложив сдаться без боя.
Утром следующего дня к одному из наших караулов пришли два парламентера от Пепеляева, оба бывшие красноармейцы, взятые в плен в амгинском бою.
Они сообщили, что шестьсот пепеляевцев с пятью тяжелыми пулеметами и тремя автоматами Шоша находятся в полуверсте от нас. Передав пакет, они ушли обратно.
В своем ультиматуме Пепеляев писал:
"Вы окружены со всех сторон сибирской добровольческой дружиной и повстанческими отрядами. Сопротивление бесполезно. Во избежание напрасного кровопролития, исключительно в интересах сохранения жизни красноармейцев, предлагаю сдаться. Гарантирую жизнь всем красноармейцам, командирам и коммунистам. Окончательный ответ должен быть к двенадцати часам дня".
Это предложение Пепеляева зачитали всему отряду. Бойцы ответили криками возмущения. Настроение у всех было бодрое, все готовы были драться до последнего патрона.
Прежде чем ответить Пепеляеву отказом, я все же решил сам осмотреть наши окопы и определить их пригодность. На меня накинули доху, два красноармейца помогли выйти во двор. Беглый осмотр нашей крепости показал, что она совсем не так надежна. Окопы защищают только от фронтального огня, но открыты для обстрела с флангов и тыла. Их необходимо перестроить.
А срок ответа приближается, до 12 часов выполнить нужные работы не удастся. Чтобы выиграть время, решили пойти на хитрость и написали Пепеляеву ответ следующего содержания:
"Ваше предложение о сдаче вверенного мне отряда получил в 11 часов 15 минут 14 февраля. Ввиду громадной важности вопроса о сдаче целого отряда с оружием в руках лично решить его я не могу. Необходимо сделать общее собрание отряда, на котором и обсудить ваше предложение. Для этого требуется время, каковым мы не располагаем. Прошу продлить срок до 16 часов".
Подписали эту бумагу я, начштаба Дмитриев и военком Кропачев. Для передачи ее выбрали двух человек - комвзвода Алексея Волкова и пулеметчика Пожидаева. Вручили им пакет и палку с привязанным к ней носовым платком.
Парламентеры быстро поднялись на гору, вышли в расположение наших караулов и, отойдя от них шагов триста, встретили заставу белых: взвод с пулеметом, начальником которого был Ренкус. Парламентеров задержали. Подошел офицер и, узнав, в чем дело, предложил обоим завязать глаза.
- Зачем это?
- Чтобы вы не увидели наше расположение и наши силы, - ответил начальник заставы.
Пришлось согласиться, и дальше уже пошли с завязанными глазами, держась за руки двоих провожатых. По дороге пробовали было начать разговор, но пепеляевцы не отвечали.
Только в юрте с парламентеров сняли повязки. За столом они увидели человек пять офицеров - очевидно штаб.
- Кто из вас генерал Пепеляев? - спросил Волков.
- Я, - отозвался чернобородый высокого роста человек, стоявший у потрескивающего камелька. На нем были суконные брюки, оленьи камузы, вязаная красная фуфайка без погон.
Он протянул руку, поздоровался. За ним стали здороваться и все остальные офицеры. Пригласили сесть, стали угощать папиросами. Пепеляев взял пакет. Прочел, подумал.
- А командир у вас партийный? - спросил Пепеляев у Пожидаева.
- Нет, беспартийный.
- Ну вот, сразу видно сознательного человека. А много у вас в отряде коммунистов? - обратился Пепеляев к Волкову.
- А разве это не все равно? - вопросом на вопрос ответил тот.
Пепеляев на минуту задумался. В это время в юрту вошел генерал Вишневский.
Пепеляев подошел к нему, они тихо стали совещаться. Потом Пепеляев громко обратился к офицерам:
- Братья офицеры! Строд просит отсрочки на четыре часа, чтобы на собрании отряда обсудить создавшееся тяжелое для них положение и принять окончательное решение о сдаче в плен. Как вы думаете, можно отсрочить? Я и брат Вишневский полагаем, что можно. Возражений нет?
Начальник штаба полковник Леонов тут же написал ответ и передал Пепеляеву. Тот подписал, потом фамильярно потрепал Волкова по плечу:
- Я рад, что напрасного кровопролития не будет. Если первый бой был неудачен, то только потому, что я выделил мало сил. Теперь же сопротивление бесполезно. Я собрал все силы, и у меня громадный перевес. Если почему-либо ваши командиры не согласятся на сдачу и я поведу наступление, стреляйте в воздух. Помните, я никого не расстреливаю, ваши же товарищи, взятые в плен, добровольно служат в дружине. Кто не захочет служить у меня, тех отпущу в Якутск.
Подал пакет. Парламентеры направились к выходу. Им снова завязали глаза, проводили до заставы и только там разрешили снять повязки.
Ренкус попросил у начальника заставы разрешения поговорить с ребятами.
Офицер разрешил, сам отошел шагов на десять и стал наблюдать за разговаривающими.
- Ну как дела, товарищи? Как там наша братва поживает?
- Ничего, брат Ренкус, живем ничего, ожидаем лучшего.
- Какой черт брат! Волк им брат, а не я.
Офицер поморщился, но смолчал.
- Шея до сих пор болит, так эти братья навернули меня прикладом в Амге. Но и я в долгу не остался, тоже пошерстил. Жалко, что мало нас было, а то бы…
- Прекратите разговоры, Ренкус, а вы, братья, идите, не задерживайтесь, вас там ждут, - не выдержал начальник заставы.
- Ну а ты, Ренкус, что поделываешь?
- Да ничего. Как видите, начальником пулемета у них.
- Что ж, по своим стрелять будешь?
Ренкус покосился глазами в сторону офицера.
- Все монатки они у меня отобрали, последнюю пару белья, а теперь братом называют.
Начальник заставы подошел к разговаривающим и категорически предложил нашим парламентерам продолжать свой путь.
Прощаясь, старые друзья расцеловались, и Волков с Пожидаевым быстро зашагали к своим, а коренастая фигура Ренкуса сразу как-то сгорбилась и осела, придавленная тяжестью пережитого и надвигающегося.
Потом Ренкус энергично встряхнул головой и закричал вслед уходящим:
- Передайте от меня привет всем вашим! Скажите, чтоб не сдавались и хорошенько наклали нашим!
Офицер злобно прикрикнул на Ренкуса.
Получив ответ Пепеляева, я пробежал его глазами. Генерал писал:
"Продлить срок переговоров до 16 часов по нашему времени согласен. За это время боевых действий ни с одной стороны быть не должно".
Наша хитрость удалась. Работа кипела, и уже к 15 часам 30 минутам окопы были переделаны. К этому же времени мы заготовили ответ Пепеляеву. В нем говорилось:
"Обсудив всесторонне ваше предложение о сдаче, вверенный мне отряд пришел к следующему заключению:
Вы бросили вызов всей Советской Сибири и России. Вас пригласили сюда купцы-спекулянты и предатель-эсер Куликовский. Народ не звал вас. С оружием в руках он стал на защиту Советской власти. Теперь бывшие повстанцы вместе с Красной Армией стали на защиту автономной республики. Якутская интеллигенция идет вместе с трудовым народом. Вся ваша авантюра построена на песке и обречена на неминуемую гибель.
Сложить оружие отряд отказывается и предлагает вам сложить оружие и сдаться на милость Советской власти, судьба которой не может решиться здесь. Ваша же авантюра закончится в Якутии.
Помните, что народ с нами, а не с генералами".
С нашим ответом на этот раз отправился только один Пожидаев. Вдогонку слышны были замечания:
- А ведь белые могут расстрелять…
- Я готов умереть, - был его ответ. - Жалко только, что не в бою…
На заставе опять та же процедура с завязыванием глаз. Через несколько минут ходьбы Пожидаев снова в юрте, теперь уже знакомой. Там ничего не изменилось, за столом те же лица.
Пепеляев берет пакет. Нервничая, вскрывает, словно чувствуя неладное. Вздрагивают руки. Пока читает, лицо все больше хмурится. Остальные с напряженным вниманием наблюдают за генералом. Наконец он прочитал бумагу, отбросил в сторону и удивленно обратился к офицерам:
- Братья офицеры! Вы знаете, что он пишет? Он предлагает мне сдаться!
И тон его голоса, и весь его вид были настолько смешны, что офицеры расхохотались. Смеялся и Пепеляев, но смех его был невеселым, нервным.
Потом генерал повернулся к парламентеру:
- Вы, наверное, укрепились?
- Да, окопы кое-где малость подправили.
- Я так и думал, я так и думал… Значит, у вас все коммунисты. И вы тоже коммунист?
- Нет, гражданин генерал! У нас есть коммунисты, но больше беспартийных. Я не коммунист, но, если придется, умру так же, как умирают коммунисты.
- Очень жаль, что придется напрасно пролить кровь. Еще раз советую стрелять в воздух. Сопротивление все равно бесполезно, только напрасные жертвы с обеих сторон будут.
Пожидаев скоро вернулся, передал записку генерала. Пепеляев писал:
"Переговоры считаю законченными. Открываю военные действия".
Все бойцы на местах. Рота в окопах, эскадрон в резерве. Ждем час, ждем два - противника все нет. Наступила ночь, а его снова нет. Выслали разведку в трех направлениях.
В Якутск с донесением отправили двух красноармейцев на лыжах - Алексея Вычужина и жителя д. Петропавловское Сергея Мирушниченко, хорошо знавшего тайгу и обещавшего пройти без дороги. Для легкости нарочных вооружили только наганами и парой гранат. Вместе с разведкой они прошли верст семь - восемь, потом свернули с дороги и пошли целиной.
Несмотря на принятые меры предосторожности и на то, что гонцы вышли ночью, белые их все-таки обнаружили. Пять вооруженных пепеляевцев-лыжников гнались следом за ними целых сто верст и на третий день чуть не захватили, когда у одного из красноармейцев сломалась лыжа.
Усталые бойцы зашли в населенный пункт, чтобы сменить лыжи, а заодно немного передохнуть и покушать горячего. Здесь было всего две юрты. Зашли во вторую, дальнюю. Хозяин, узнав, в чем дело, сразу же принес несколько пар лыж и предложил выбрать, какие понравятся, а хозяйка занялась самоваром.
Не прошло после их прихода и пятнадцати минут, как к другой юрте подъехали пять человек. Они зашли в юрту, спросили хозяина, не видел ли он двух красных на лыжах.
- Как же, как же, - ответил тот. - Они были у меня на дворе полчаса назад. У одного была лыжа поломана. Они взяли у меня коня, сани и уехали, даже чай пить не стали.
- А, черт возьми! Мы думали, тут их захватим. Они версты три пешком по дороге шли. Кони у тебя есть?
- Есть, да только в тайге. К вечеру приведу, обождите.
- Зачем нам вечером твои кони? Тоже сказал! До старости лет дожил, а ума не нажил. Нам сейчас надо. Сходи к соседу, узнай, может, у него кони дома. А мы пока чайку попьем.
Якут прибежал во вторую юрту и все рассказал нашим. Те живо собрались и потихоньку ушли.
Лошадей, конечно, "не оказалось" и у соседа. Белые прекратили преследование, и наши гонцы дальше шли спокойно…
Проводив Вычужина с Мирушниченко и тщательно осмотрев ближайшую местность, разведчики возвратились и сообщили, что все дороги свободны и на семь - восемь верст вокруг белых нигде нет. Это нас и обрадовало и озадачило.
Сначала кое-кто высказал предположение, что, наверное, к Амге подходят наши из Якутска и Пепеляев бросился им навстречу, оставив нас в покое. Но, поразмыслив, мы решили, что это военная хитрость. Пепеляев нарочно открыл ловушку, пытаясь выманить нас из укреплений, чтобы напасть в удобном для него месте и разбить отряд. Но если бы мы даже не догадались, что это хитрость, все равно остались бы на месте. Нам не на чем было двигаться, нас обременяли раненые, и мы не знали, куда двигаться, так как не имели связи со своими.
Пока же мы усилили сторожевое охранение, разобрали один амбар на дрова и снесли во двор. Кроме того, срубили десятка три деревьев и положили их впереди окопов, верхушками в сторону противника. Получилось нечто вроде засеки, правда, довольно жалкой и ненадежной. Но для наступающего иногда даже слабое искусственное препятствие кажется трудно преодолимым и действует на психику. На этот раз так оно и получилось. Наша засека издали показалась противнику серьезной преградой, он с ней посчитался и занес ее на свою схему, как серьезное препятствие.
НАСТУПЛЕНИЕ ГЛАВНЫХ СИЛ ПЕПЕЛЯЕВА
Поняв, что выманить нас не удалось, пепеляевцы возвратились. Часов около двенадцати ночи их разведка вошла в соприкосновение с нашими караулами. Завязалась перестрелка и так и не утихала всю ночь.
Противник решил перед решительным наступлением измотать нас морально, не дать отдыха, держать все время в напряжении. Но и это ему не удалось.
Мы только усилили одним взводом и двумя автоматами Шоша сторожевое охранение. В окопах же дежурил попеременно только один взвод. Остальные бойцы отдыхали.
Перед рассветом разведка белых отошла. Ночь приближалась к концу. В сгустившуюся предутреннюю темь большими белыми заплатами вкрапливался туман. Мороз крепчал. Часовые в караулах легонько пристукивали ногами, терли рукавицей щеки, носы.
- Ну и холодище! - шепчет часовой.
- Ничего, это нам не впервые, не такой видывали, - также шепотом отвечает товарищ. - Вот в двадцать втором году так до шестидесяти градусов доходило, и то ничего - выжили. А сегодня не больше сорока будет.
- Сейчас покурить бы. Страшно охота.
- Пожалуй, закуришь тут. Черт их батьку знает, где они! Может, совсем близко. В лесу да в тумане далеко не увидишь.
- А наступать они сегодня наверняка будут.
- Непременно. Пепеляев на Якутск торопится, а мы его задерживаем.
- Тс-сс… Кажется, идут! Слышишь?
- Да. А может, это свои из Якутска подоспели? Окликнуть надо бы.
- Кто идет?
Бах! Бах! Бах! - ответили выстрелы. Пиу-пиу-пиу - пропищали быстрые невидимые пули.
- Может, опять разведка?
- Какой черт разведка! Смотри! Цепь идет…
Не дальше как в двадцати - тридцати шагах впереди караула сквозь белую пелену тумана смутно виднелись черные силуэты людей.
Караулы, отстреливаясь, начали отходить к юрте, и через несколько минут все уже были во дворе.
На этот раз наступлением белых руководил сам Пепеляев. Стремительным натиском всех своих сил со всех сторон он надеялся быстро добиться победы.
Рота и пулеметная команда были уже в окопах. Эскадрон остался в юрте в резерве, готовый в любую минуту оказать им поддержку.
Предутреннюю тишину разорвала предостерегающая дробь наших пулеметов. Навстречу белым окоп громыхнул огненной вспышкой залпа. Потом началась дробная разноголосица выстрелов. Падали идущие впереди одетые в полушубки люди, а на смену им шли другие. Лесная опушка выбрасывала на Лисью Поляну все новые и новые цепи. Не обращая внимания на потери, оставляя позади себя убитых и раненых, белые напористо лезли, подгоняемые и ободряемые офицерами.
Стоны раненых, свист пуль, треск винтовочных выстрелов и пулеметных очередей, крики "ура" - все смешалось в яростный неумолчный шум.
Два раза пепеляевцы подходили на тридцать - сорок шагов к нашим окопам и оба раза откатывались назад.
Рассвело. Теперь стали хорошо видны атакующие цепи белых. Они отошли на опушку и оттуда открыли сильный ружейный и пулеметный огонь. Минут через сорок предприняли новую атаку, и опять неудачно. До часа дня атаки чередовались с обстрелом, и каждый раз пепеляевцы вынуждены были откатываться назад.
Наконец противник приостановил наступление и залег в лесу, за амбаром, в березняке. Только пулеметчики белых, заметив у нас малейшее движение, открывали огонь, да изредка слышались хлопки винтовочных выстрелов.
Наступила короткая передышка. Часть красноармейцев, обутых в ботинки, поморозили ноги. Самому жарко, с лица льет пот, а ноги без движения стынут. Люди с самого утра ничего не ели, и голод на морозе давал себя чувствовать особенно сильно. Организм расходовал много тепловой энергии и требовал пищи.
Под обстрелом белых несколько бойцов подтащили ближе к окопам лошадиные туши, отрубали топорами куски мерзлого мяса и ели прямо мороженое, без хлеба. Только соль принесли из юрты. Чтобы промочить пересохшее горло, брали пригоршнями грязный, истоптанный снег, давали ему таять во рту и глотали, отчего простуживались, хрипло кашляли.
Часа в три Пепеляев снова повел наступление. По-видимому, он бросил в бой новые, свежие силы. Снег на поляне был вытоптан во время предыдущих атак, и теперь цепи белых шли довольно быстро. Несмотря на наш беспрерывный огонь, они не останавливались и не ложились.
В самый острый момент, когда до цепи противника, наступавшей с севера, осталось всего шагов пятьдесят, пуля угодила в пулемет Льюиса и разбила его. К тому же автомат Шоша сломался, а пулемет Кольта замолчал, потому что выбыли все номера его расчета.