Когда я вошел, Кирилл Евстигнеев заканчивал доклад о результатах боя, проведенного под его командой. Они вели бой с тридцатью восьмью "Юнкерсами-87", предпринявшими налет на боевые порядки наших войск. Группа Евстигнеева рассеяла бомбардировщики противника.
В этом мастерски проведенном воздушном бою наши летчики сбили четыре вражеских самолета. Кирилл сбил два.
Как всегда, сдержанно и скромно рассказал он о победе своей группы. Командир тепло поздравил его. А я, крепко пожав руку старому другу, начал докладывать командиру части о выполнении боевого задания. Сказал, что не уверен, сбит ли ведущий. Ольховский прервал меня:
- Не беспокойтесь, ведущий сбит. Упал невдалеке от наблюдательного пункта и разбился.
При этих словах у меня даже усталость прошла.
Вместе с Евстигнеевым мы вышли с КП.
- Да, если потеряешь самообладание, - сказал он, - не спасут ни опыт, ни даже замечательные качества наших самолетов. В сложном бою побеждает воля.
У плаката нас поджидали Амелин с Мухиным. Живы, невредимы верные друзья! Мы пошли вчетвером по аэродрому, делясь впечатлениями о сегодняшних боях.
- Тяжело было выходить из боя, - говорил Леня, - за вас всех тревожился.
- Я тоже за вас тревожился. А за тебя особенно: уж очень много их было, - сказал я.
В тот день выросли личные счета летчиков. А счет полка увеличился до 270 сбитых самолетов.
Вечером командир вызвал меня на КП и прочел письмо колхозника Конева.
Вот что писал старик колхозник:
Товарищ, командир! Очень прошу Вас отпустить ко мне капитана Ивана Никитовича Кожедуба хотя бы на один день, конечно, если позволит военная обстановка, - в любой день на Ваше усмотрение. Я обниму Ивана Никитовича, как родного сына.
Район приготовил центнер меду для летчиков Вашей части. Урожай в нынешнем году ожидается хороший.
Рад сообщить Вам, что мои сыновья на фронте, и до меня доходят вести, что воюют они неплохо.
Жду Вашего ответа, жду Ивана Никитовича в гости. Желаю всем его друзьям боевых успехов и чтобы они с победой вернулись домой.
В. В. Конев.
Командир написал ему в ответ теплое письмо, объяснив, что пора у нас горячая и выполнить его просьбу командование сейчас не может.
В тот же вечер я рапортовал колхознику Коневу:
Дорогой Василий Викторович! Спешу сообщить, что на Вашем самолете я сбил восемь самолетов врага, из них пять хваленых "Фокке-Вульфов-190".
Теперь на моем счету сорок пять сбитых самолетов врага.
Позвольте закончить это письмо уверением, что мой боевой счет будет все время расти.
С боевым приветом капитан Кожедуб.
ПРОЩАЙ, РОДНОЙ ПОЛК!
В июне у нас наступило временное затишье. Войска готовились к решительным боям.
Мы летали на разведку, изучали по карте район предстоящих боевых действий, его метеорологические особенности. Изучали способы самолетовождения в горах. И Евстигнеев, и Амелин, и я вводили в строй молодых, недавно прибывших к нам летчиков.
22 июня утром на политинформации парторг капитан Беляев прочел нам специальное сообщение Совинформбюро о военных и политических итогах трех лет Отечественной войны Советского Союза.
В сообщении говорилось, что "военная фашистская машина, огнем и мечом прошедшая по городам и селам десяти свободолюбивых стран, в боях против нашей Родины дала осечку. За время наступательных боев советские войска освободили около полутора миллионов квадратных километров оккупированной врагом территории, продвинулись на запад почти на 2000 километров, вышли большим протяжением фронта к нашим границам и вступили на территорию Румынии".
Здесь, за рубежом, мы, участники боев за освобождение Родины, с особенным волнением, с гордостью за наш народ, наши Вооруженные Силы слушали это сообщение.
Спустя несколько дней началась Белорусская операция войск Первого Прибалтийского, Третьего, Второго и Первого Белорусских фронтов. Наступательные бои вели войска Карельского фронта. События развивались стремительно. А на нашем участке фронта севернее Ясс все еще было затишье.
…Как-то вечером меня вызвал командир. Я сразу заметил, что он озабочен, даже взволнован. Вот что он мне сказал:
- Товарищ капитан, сейчас пришел приказ о вашем немедленном вылете в Москву. В чем дело, точно не знаю. Как будто вас из полка переводят… Завтра утром полетите с Брызгаловым на "ПО-2" в Бельцы. Оттуда - в Москву на транспортном самолете. Командование эскадрильей и ваш самолет пока будут переданы старшему лейтенанту Брызгалову. Постарайтесь вернуться, если будет возможность. Помните: в этом полку вы выросли.
Я не допускал мысли, что меня могут отозвать, перевести в другую часть, на другой фронт. За год и четыре месяца я прошел с полком трудный путь от первого своего боевого вылета до сорок пятого сбитого вражеского самолета, со многими товарищами учился бить врага.
Как и многие однополчане, в полку на фронте я стал членом Коммунистической партии. И Амелин, и Евстигнеев, и я - все мы пришли в полк в один и тот же день. Сейчас у комэска Евстигнеева на счету сорок восемь сбитых вражеских самолетов. У моего ведомого Мухина, прибывшего к нам лишь год назад, - пятнадцать. И сейчас я думаю об одном: только бы в Москве меня долго не задержали, скорее бы отпустили.
Собираю летчиков эскадрильи. Сообщаю о новости. Все поражены, взволнованы. А я уже временно передаю дела своему заместителю, Павлу Брызгалову.
Смотрю на боевых друзей, и меня охватывает тоскливое чувство, какое испытываешь перед разлукой с родными.
Рано утром, перед тем как улететь в Бельцы, иду прощаться с самолетом имени Конева. Немало сделал я боевых вылетов на могучем послушном истребителе. Не раз вступал в смертельную схватку с фашистами, и он никогда не подводил меня.
Рядом с самолетом стоит мой неутомимый помощник на земле - механик Виктор Иванов.
- Ну, боевой друг, - говорю я, обнимая его, - много на земле тебе пришлось потрудиться! И твою помощь я всегда чувствовал в бою. Береги коня!
- Постараюсь, товарищ командир! А вы уж постарайтесь вернуться, - отвечает Иванов.
Прощаюсь со своей эскадрильей. Иду вместе с летчиками на КП. Около него собрались однополчане. Тут мой фронтовой учитель Семенов, Амелин, Евстигнеев… тут все.
У Васи Мухина лицо растерянное. Он держит меня за руку:
- Батя… неужели нас покидаешь?
Беляев говорит мне тихо:
- Скажи всем несколько прощальных слов. Ждут ребята.
А я так волнуюсь, что перехватывает горло.
- Друзья, я надеюсь в полк вернуться, - говорю я, поблагодарив за все боевую семью. - Если же мне будет дан приказ служить в другом полку, всегда буду о вас помнить. Всегда мне будет казаться, что крылом к крылу с вами бью врага в воздухе.
Попадаю в крепкие дружеские объятия.
- Пора, - говорит командир.
Обвожу взглядом лица, ставшие мне родными, аэродром, наши боевые самолеты.
Все вместе идем к стоянке "ПО-2". Он готов к полету. Гул мотора заглушает голоса друзей…
НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
Москва залита солнечным светом. А мне все вспоминается то сумрачное утро 1942 года, когда мы - необстрелянные летчики - приехали в столицу на пункт сбора. Словно вижу лицо майора Солдатенко - сильное, смелое, рубцы от ожогов, два ордена Боевого Красного Знамени, скрепленные на его груди.
Вспоминается, как мы втроем - Петро, Леня и я - слушали рассказы бывалых летчиков о боях на дальних подступах к Москве, об отражении вражеских налетов на Ленинград, о Сталинградской битве. А сейчас по радио передается сообщение о наступательных боях советских войск, об их победах над немецко-фашистскими захватчиками за рубежом нашей Родины.
… В ВВС для меня готов пропуск к генералу Шацкому.
Генерал, еще совсем молодой человек, тепло встречает меня, расспрашивает о товарищах, о наших боевых делах. Отвечаю, все время думая о том, зачем же меня вызвали.
Он неожиданно спрашивает, пристально глядя на меня:
- Скажите, товарищ капитан, а что, если вас переведут в другой полк, на другой фронт?
Отвечаю, что до дня окончательной победы мой долг остаться в полку, воспитавшем меня. И тут я узнаю, что меня направляют на Первый Белорусский фронт, в полк, который выполняет задачу способом свободной воздушной охоты.
В ту ночь я не сомкнул глаз. Все раздумывал о том, как убедить генерала, что я обязан вернуться в свою боевую семью. Утром явился к нему и решительно сказал, что я все обдумал: мое место - в старом полку. Снова внимательно выслушав меня, он ответил так:
- Понимаю и разделяю ваши чувства, товарищ капитан. Но командование ВВС сочло необходимым назначить вас заместителем командира авиаполка, о котором я говорил вам вчера. Он сейчас сражается в Белоруссии. На вас есть приказ. Командир части, полковник Павел Федорович Чупиков, уже вас ждет. Однако вы не сразу полетите туда. Дело в том, что ваши новые однополчане ведут бои на самолетах "ЛА-7", и вам придется переучиться. Освоите "ЛА-7" и полетите в часть.
Разговор был закончен. Генерал простился со мной, сердечно пожелав успеха.
…Итак, меня направили в тыл, в тот запасный авиационный полк, куда полтора года назад прибыл полк командира Солдатенко. Выйдя из вагона, я прошелся по знакомой платформе. Тогда обстановка тут была напряженной: прямо на передовую проходили маршевые полки, приземлялись самолеты, летевшие на фронт. Теперь стало как-то спокойнее.
И вот я на аэродроме. На прежних местах - трофейные самолеты, землянка, в которой мы жили. Так и казалось, сейчас появятся однополчане.
В штабе меня приветливо встретил командир части, подполковник Прокопий Семенович Акуленко. Подполковника я хорошо помнил по 1942 году, хотя говорить с ним не приходилось - тогда он казался мне суровым, грозным командиром.
- Рад видеть и поздравить с Золотой Звездой, товарищ капитан! - сказал он баском. - Возмужал, возмужал! Ведь я вас помню старшим сержантом: в полку майора Солдатенко служили.
Я удивился его памяти.
- Знать и помнить каждого - моя командирская обязанность.
Добрым словом вспомнив моего любимого командира, он добавил:
- Мы с ним еще в Испании добровольцами сражались, вели воздушные бои с фашистами.
Это для меня новость: не знал я, что командир Акуленко прошел такую большую школу боев. И преисполнился к нему еще большим уважением.
А он продолжал:
- Понимаю, понимаю! Конечно, на фронт рветесь? Но хоть вы и бывалый летчик, сначала вам придется под руководством инструктора как следует изучить "ЛА-7". Да и район подучите: за полтора-то года боев, верно, забыли. Как положено, сдадите зачет по знанию матчасти, выберете самолет, облетаете. Тогда и поведете на нем группу на фронт.
И он добродушно добавил:
- Ты уж на нас не обижайся: такой у нас порядок.
- Не обижаться, а благодарить вас надо, - ответил я.
Мы вместе отправились на аэродром, туда, где в ряд стояли новые "ЛА-7". С невольной завистью я смотрел, как на них проводят полеты молодые летчики. Подполковник представил меня комэску, под руководством которого я начал изучать новый самолет.
Вскоре я сдал зачет инструктору и получил разрешение на вылет. В тот же день мы вместе с комэском выбрали самолет. А несколько дней спустя я уже делал фигуры высшего пилотажа. Машина обладала превосходными летными качествами, была послушна моей воле, по тем временам развивала большую скорость.
…Шел август 1944 года. Программу переучивания я давно закончил и с нетерпением ждал группу летчиков, с которой должен был лететь в полк. Чтобы не терять зря времени, упорно тренируюсь, совершенствую технику пилотирования.
По газетам внимательно слежу за военными действиями. Войска Первого Белорусского фронта, освободившие 26 июля Демблин и Пулавы, форсировали Вислу южнее Варшавы. Там, в районе Демблина, воевал полк, в который я назначен. А про действия Второго Украинского в сводках Совинформбюро не упоминалось. Бывшие мои однополчане писали, что у них по-прежнему идут бои местного значения. Какие это бои, я хорошо знал.
Однажды друзья написали, что корпус и полк получили звание гвардейских. Не передать, как я был рад и горд, как потянуло меня к испытанным друзьям!
ДЕЛЮСЬ ОПЫТОМ
Однажды утром, собираясь в тренировочный полет, я увидел, что ко мне быстро идет мой старый приятель и однокашник - инструктор Чугуевского училища Павло Щербина. За ним шагали молодые летчики, с любопытством глядя на меня.
Мы с Павло крепко обнялись.
- Вот так встреча! Откуда ты?
- Да из нашего училища. Привез своих воспитанников - кадры для фронта.
Я расспросил его о старых своих друзьях - Усменцеве, Панченко, Коломийце, работавших по-прежнему инструкторами. Вспомнили мы погибших друзей - отважных летчиков Петро Кучеренко, Константина Тачкина.
Он попросил меня поделиться опытом с его воспитанниками.
С того дня я по вечерам подолгу разговаривал с молодыми летчиками: рассказывал о боях в районе Чугуева весной и летом прошлого года, о боях на Днепре и севернее Ясс. Выпускники Чугуевского училища с жадностью слушали рассказы о боевых делах моих однополчан.
Психологию новичков я хорошо понимал: полтора года назад именно здесь мои товарищи и я, также преодолевая робость, расспрашивали бывалых летчиков.
Находясь в запасном полку, я многое продумал, так сказать, обобщил свой опыт, и мне было приятно, что я могу передать его необстрелянным пилотам. Беседовали мы о том, какие качества нужны летчику для победы, о его поведении в бою, о самообладании, быстроте реакции, тактических приемах, групповой слетанности и многом другом.
Анализируя воздушные бои, проведенные моими однополчанами и мною, я каждый раз напоминал о том, какое огромное значение для летчика имеет физическая подготовленность.
Как я уже говорил, летчик, закаленный физически, легко переносит и резкие снижения с большой высоты на малую, и перегрузки. Иногда от перегрузок темнеет в глазах. А как только придешь в себя, сразу включаешься в боевую обстановку и снова действуешь на любой высоте, при любой скорости, в любом положении. Многое удается благодаря спортивным упражнениям: даже во фронтовой обстановке и мои товарищи, и я находили время для зарядки.
Поэтому большие перегрузки и длительное напряжение всего организма в воздушном бою я выдерживал сравнительно легко.
Повторяю: одних физических качеств для победы мало. Нужно обладать отличной техникой пилотирования, мастерством, а главное, теми моральными качествами, которые свойственны советскому воину.
Советского летчика поддерживает чувство боевого братства. Иногда после предельного напряжения в бою кажется, что ты не в состоянии драться, но взглянешь на товарищей - и держишься: только в крайнем случае летчик выходит из боя, когда друзья еще дерутся. А когда, кажется, теряешь последние силы, тебя поддерживает мысль, что ты воюешь за правое дело.
В жаркой схватке не чувствуешь ни боли, ни усталости - эти ощущения словно выключены из сознания. Зато за несколько минут воздушного боя затрачиваешь столько энергии, сколько не затратишь за несколько часов на земле. Усталость ощущаешь, когда приземляешься на аэродром.
По лицу летчика, прилетевшего после боя, видно, как много пережил он за то короткое время, которое провел в воздухе. Что-то суровое появляется в глазах. На губах - запекшаяся кровь: видно, в бою губы кусал. Но если летчик сразу получает приказ о новом боевом задании, всю усталость будто рукой снимает: спокойный, собранный, бодрый, садится он в самолет.
В первые дни боев на Курской дуге я понял, что воздушный бой - это действительно испытание морально-боевых и физических качеств бойца, это величайшее напряжение нервов.
Нервное напряжение у каждого выражалось по-своему. Во время первых боев я, например, - и это было у большинства - потерял аппетит. Все время хотелось пить, пересыхало в горле, лицо горело. Но уже через неделю организм приспособился и все вошло в норму. Лишь иногда, сразу после боя, это состояние ненадолго возвращалось.
В полку на разборах мы часто говорили о поведении летчика в бою, старались проанализировать все свои действия за день. И я привык анализировать свои успехи и неудачи, бои, проведенные друзьями. Еще на Курской дуге стали вырабатываться свои тактические приемы, быстрота действий: я старался использовать все летно-тактические качества самолета, выжимать из него все, что он может дать. Анализ боев помогал нам делать правильные выводы, которые приносили всем большую пользу. Некоторыми выводами я и делился с молодыми летчиками.
В воздушном бою нельзя увлекаться - надо действовать осмотрительно. Неопытному летчику это особенно трудно: бой захватывает, а рефлексы запаздывают. Приходится крепко держать себя в руках. Надо сочетать трезвый расчет с дерзостью, побеждать врага напористостью и умением.
Каждому летчику, а боевому особенно, необходимо умение немедленно оценить обстановку, мгновенно ориентироваться в ней, найти наиболее правильное решение и сейчас же его выполнить. Выработать в себе это умение необходимо. Надо научиться действовать стремительно, но по порядку, контролировать свои действия и координировать их в самой сложной обстановке. Достичь этого помогает постоянная упорная тренировка на земле и в воздухе.
Во время боев, да и сейчас, изучая и осваивая новый самолет, я нередко вспоминал наставление своего аэроклубного инструктора Александра Семеновича Калькова: "Действуйте не спеша, но поторапливаясь".
Быстрота и поспешность - понятия разные. Из-за спешки принимаешь решение не вполне обдуманно, недостаточно ориентируясь в обстановке, забываешь об осмотрительности. Это я хорошо усвоил еще в те дни, когда работал инструктором, наблюдая за курсантами. Действовать с максимальной быстротой - вот к чему должен стремиться каждый боевой летчик. И он достигает этого длительной, упорной тренировкой.
В бою летчик-истребитель выполняет одновременно несколько действий - ведь он один в самолете. Он и управляет им, он и штурман, и радист, и стрелок. Поэтому ему необходимо не только мгновенно охватывать вниманием всю создавшуюся обстановку, но и уметь распределять внимание. Хороший, опытный летчик умеет быстро и сознательно переключить внимание, если этого требует обстановка, без промедления сразу реагировать на любую неожиданность. В сложной обстановке воздушного боя, когда события разворачиваются в течение секунд, от умения летчика-истребителя распределять внимание иной раз зависит исход схватки с врагом. Особенно это умение нужно командиру группы.
Командир должен мгновенно учесть сильные и слабые стороны боевого порядка противника, разгадать его намерения, решить, какой следует применить маневр, чтобы нанести противнику поражение. Одновременно командир должен уметь правильно расставлять силы, должен следить за действиями группы, вовремя словом подбодрить летчиков.
Иногда на подготовку к боевому вылету отводится мало времени, но командир должен наметить действия каждого и всей группы в целом, определить боевой порядок, выделить летчиков в ударную группу. Нарушение боевого порядка может расстроить план командира, ослабить какое-то звено. И противник не замедлит этим воспользоваться. Поэтому от четкости действий каждого зависит единство действий группы.